«Теории»: Личность как высшая ценность. Идеи Жака Маритена

Маритен проводит четкую демаркационную линию между античным и христианским этапами развития европейского общества. Плюсом эллинской культуры было открытие превосходства созерцания (теория) над действием (праксис). Минусом был неверный вывод, сделанный греками из этого положения.

Согласно их типу видения, существует особая категория людей – философов, живущих сверхчеловеческой жизнью, которой подчинена собственно человеческая – гражданская или политическая – жизнь. На ее службе, в конечном итоге, находится недостойная человека жизнь в труде, т. е. в рабстве. Высшая истина, говорящая о превосходстве созерцательной жизни, была, таким образом, связана с презрением к труду, к рабству.

Христианство исправило далеко идущие последствия этого заблуждения. Не отрицая ценность созерцания, оно иначе определило его, не как функцию интеллекта, а как любовь к Богу и ближнему. Если интеллект проводил ранжир людей по их способностям, отделяя разумных от неразумных, то любовь сглаживала различия, формируя предпосылки формирования справедливого демократического общества. Формулу христианской любви хорошо выразил апостол Павел в послании коринфянам: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

Ценностная метаморфоза, которую произвело христианство придало деятельности земное значение, состоящее в служении ближнему, и реабилитировало труд, вменив ему в качестве ценности естественное искупление, и в качестве естественного предназначения - взаимное милосердие людей. Оно призвало святых к созерцанию, именно всех людей, которые все одинаково подчинены закону труда, а не какой-либо особой группы избранных, – к совершенствованию.

Для Маритена стремление к созерцанию и стремление к свободной жизни суть тождественные понятия. Идеал христианства – это созерцательный образ жизни, или, что одно и то же – свободная жизнь. Здесь однако следует оговорить значение понятия «свобода». Поскольку все идеи христианства зиждутся на принципе любви, свобода, о которой идет речь, не может пониматься как свобода прихотливого выбора каждого (либерализм). Также не следует ее трактовать как свободу могущества социального сообщества, способного совершать насилие над природой и другими народами (нацизм). Под христианской свободой, к которой стремится человек европейской культуры, Маритен имеет в виду свободу расцвета человеческих личностей, составляющих народ и объединяющихся во имя его блага.

Это очень важный момент. Необходимо осознать инаковость ценностного основоположения, которое христианская культура предложила в качестве системообразующей европейского социума. Впервые была артикулирована идея о том, что общество создается не ради выживания человека (для этого бы подошла и стая), а с целью развития каждого человека в полноценную личность, то есть, существо, обладающее помимо физических и социальных характеристик, еще и духовными. Поэтому, по Маритену, подлинная политика должна развивать внешние условия общественной жизни для реализации внутреннего измерения общества. Столпами же социальной жизни должны стать рациональность и мораль. Несмотря на столь выспренные заявления, Маритен отнюдь не наивен. Просто он говорит об уровне должного, а не сущего. О том, чем общество могло бы стать в пределе своего развития, если до конца раскрыть весь позитивный потенциал христианских ценностей в измерении социального.

О трезвости Маритена свидетельствует следующие его строки: « Я полагаю, что исторические условия и все еще низкий уровень развития человечества затрудняют для социальной жизни полное достижение ее цели и что, если иметь в виду возможности и требования, которые привносит Евангелие в социальную сферу, мы находимся еще в доисторическом периоде. Человеческие сообщества несут в себе, не сознавая того, болезненное наследие животного состояния, и потребуются еще многие столетия, чтобы жизнь личности могла обрести действительно, в большинстве своих проявлений, полноту, к которой она устремлена».

Историческая практика показывает, что как правило идеи подвергаются чудовищному искажению; между идеалом и его реализацией пролегает пропасть. Этой аберрации не избегла и христианская аксиология. Идея свободной личности, сущность которой можно понять только в духовном ключе, была редуцирована до социализированного индивида буржуазного общества. Отсюда представления об абсолютной свободе собственности, коммерции и материальных благах как пределе всех жизненных устремлений. Реакцией на «обожествление» индивида стала идеология коммунизма, которая претендует на абсолютное освобождение человека, превращение его в бога истории. В реальности же это освобождение предполагало только освобождение коллективного человека, а не человеческой личности. Коммунистическое общество, чьим ценностным базисом выступают экономические отношения поработило бы всю жизнь личностей, сведя смысл их жизни к росту производства и увеличению материального благосостояния страны.

Буржуазному либерализму, коммунизму и этатизму Маритен предлагает альтернативу общностного персонализма, то есть, общества как организации свободы. Сообщество свободных людей, о котором говорит Маритен ничего общего не имеет с концепцией демократии Руссо. Драма современных демократий, выстроенных по модели Руссо, состоит в неосознанном и ложном стремлении обожествлении иллюзорного индивида, полностью замкнувшегося в себе. То есть, такой тип демократии дает свободу как своемерие мира. Персоналистическая демократия же напротив предполагает свободу как путь к постижению высших надиндивидуальных ценностей. В контексте философии Маритена «надиндивидуальные ценности» вовсе не означают коллективные. Это словосочетание обозначает божественные трансцендентные ценности, которые человек свободно принимает и воплощает, выходя таким образом за рамки своей ограниченной индивидуумности и приобщаясь к вечности.