Линия Мельеса

«Громче чем бомбы»: типичный «арт-хаус»

«Громче чем бомбы»: типичный «арт-хаус»

Фильм Йоакима Триера «Громче чем бомбы» – это типичная скучная драма о том, как человек переживает утрату близкого.

Женщина, работавшая фотографом в горячих точках и насмотревшаяся всяких ужасов: трупы детей, оторванные конечности, отрубленные головы и т. п.  и т. д., кончает жизнь самоубийством. Ее муж и двое детей, как один шокированные таким поступком, каждый по-своему справляется с ситуацией. Младший сын замыкается в себе, старший сын сосредотачивается на своей семье, а муж, вдовец преклонных лет как-то пытается жить дальше.

Есть такое негласное правило вежливости, принятое в обществе умных людей – не надо вслух говорить, что тряпка красного цвета красная, это и так понятно. Так вот режиссер, видимо, с этим правилом не знаком. Он неторопливо, громоздя одну ненужную подробность за другой, показывает, как плохо героям фильма без матери. Взять к примеру переживания младшего сына. Не нужно быть квалифицированным психологом, чтобы понимать: подростковый возраст – вещь проблемная. Сензитивный период, пубертация, пертурбация и прочие физиопсихоэмоциональные изменения. А если еще любимая мама покончила с собой – дело вообще швах. Ну будет ему плохо, ну будет он все это мучительно переживать внутри, проявляя агрессию в случае попытки взрослого проникнуть в его внутренний мир. Ну это и так понятно.

Однако Йоаким Триер с какой-то непонятной настойчивостью снимает эпизоды, в которых на разные лады мусолится один и тот же смысл. Умерла мама, сын ищет уединения, врет отцу, что гуляет с друзьями, хотя сам в это время в одиночестве сидит на качелях и предается своей скорби. На этом можно было остановиться. Но Триер продолжает рассказывать нам, что красная тряпка – красная. Он хочет осветить эту "красность" со всех сторон. И вот мы наблюдаем сцену сна сына-подростка, в котором он обнимает труп мамы. А потом мы наблюдаем сцену, как ему кажется, будто мама будит его в школу, хотя мамы уже нет и это только привычка, которая лишний раз усиливает остроту нехватки материнского присутствия. Уже три вполне очевидных эпизода. Казалось бы – довольно! Но нет. Иоким Триер все еще считает, что мы не до конца осознали "красноту" красной тряпки. Поэтому в последующем эпизоде мы видим совсем уж тупую (избыточную) сцену: сын-подросток сидит в классе и завороженно слушает, как его одноклассница вслух читает описание чувств какого-то литературного персонажа, которые один в один совпадают с его собственными. Сам текст своей излишней прямотой вновь заставляет задуматься: то ли режиссер туповат, то ли он тупым считает зрителя. Вывод прост: Йоаким Триер повествует жирным способом о тонких вещах.

Если в отношении линии сына-подростка режиссер придерживается принципа тавтологии, избыточности повествования, повтора на разные лады одно и того же смысла, то в отношении линии мужа и его взаимодействия с женой он избирает еще более нелепый принцип – умножение сущего без необходимости. Существует такой анекдот про Фрейда, который учил всегда видеть тайный смысл даже в самых обычных вещах. Однажды ученики спросили Фрейда, есть ли какой-нибудь тайный смысл в том, что он курит очень большие сигары? На что мэтр ответил: иногда сигара это только сигара.

Йоаким Триер, судя по тому, как он преподносит банальные сцены пресыщенного брака американской пары позднего среднего возраста, явно этот анекдот не слышал. А если и слышал, то не понял. Потому что маловразумительная многозначительность диалогов мужа и жены, ее рассказы про свои сны, в которых она становится жертвой насилия на глазах мужа, и прочая психоаналитическая муть подтверждают еще один простой вывод: Йоаким Триер множит сущее без необходимости. Его фильм – это история, которую он рассказывает ради самой истории, ради того, чтобы было что рассказать.

И в этом смысле «Громче чем бомбы» – типично артхаусное (в худшем смысле этого слова) кино. Оно вполне соотвествует основным параметрам фильмов такого рода: главная героиня – депрессивная, невротичная суицидальная натура. Главные герои только и делают, что страдают, пытаются наладить контакт, оправиться после травмы, но у них ничего не выходит. При этом тривиальность истории (ежедневно в мире умирают сотни тысяч людей) режиссер пытается скрасить техническими приемами: замедленная съемка аварии, пространные лирические отступления закадрового голоса и т. д. Про актерскую игру говорить не имеет смысла, поскольку играть было нечего. 

Словом, не надо смотреть этот фильм. Он ничему не учит, а просто смакует факты человеческой тупости, которая по меткому замечанию Цицерона, является причиной всех бед.  

Коротко о фильме: типичный «арт-хаус»