«Теории»: Изоляция и ненависть. Жан Бодрийяр против города

Бесконечная смерть

Для Бодрийяра мегаполис является практическим выражением современного состояния культуры, которая находится в процессе экстатической смерти. Она бесконечна и бесцельна, так как лишена какой-либо финальной точки. Современная культура представляет собой непрерывный информационный конвейер.

Также и город развивается по логике ракового распространения. Он бесконечно разрастается в ширину и ввысь, не брезгуя холостым строительством, единственной задачей которого является обязательное инвестирование капитала. Возникновение новой, технологичной и современной недвижимости в буквальном смысле обесценивает старую.  Аналогично и с джентрификацией, которая просто сменяет направление устаревания и обесценивания. 

Процессы создания и строительства набирают такие обороты, что в них теряется цель и смысл помимо процессуальности как таковой. При этом они обладают столь многослойной структурой, что их нельзя просто взять и свернуть. И это даже несмотря на то, что разрастание современного полиса неизбежно обладает чертами болезненности и отмирания – нередко даже буквального, в виде гетто, заброшенных зданий и замусоренных окраин. Но, что важнее: такого рода характеристики заложены уже в саму суть урбанизации.

Неслучайно одним из древнейших и отмеченных в культуре признаков развитого города была проституция. Так, столкнувшись с мегаполисом своего времени, переселенцы-иудеи обогатили свой фольклор историями о городах столь безбожных и развратных, что против них восстают божественные силы.

Показателен миф о Вавилонской башне. По сути, это художественное описание города со стороны людей, привыкших к иной среде и совершенно другому укладу жизни. Обычное явление капитального градостроительства и этнокультурного разнообразия состава жителей Вавилона было воспринято как вызов богу с соответствующим наказанием.

Отметим, что Бодрийяр рассуждал в первую очередь о высоко урбанизированных мегаполисах – о форме города, к которой стремятся почти все современные населенные пункты. Поэтому воззрения французского философа – это в том числе и критика идеала урбанизма путем нахождения в нем фундаментальных недостатков.

Выученная бесчувственность

Один из ключевых тезисов Бодрийяра заключается в том, что городская жизнь приводит к бесчувственности и гражданской изолированности. То, что для человека извне кажется безумием, для городского жителя является малозаметным элементом повседневного пейзажа. И проблема здесь не в том, что кто-то должен быть моралистом или наоборот, а в возникающем безразличии.

Бодрийяр здесь отсылает к проблеме накопления мусора. Призадумайтесь, а что вы вообще знаете о том, как обстоит дело с мусором именно в вашем городе?

По мнению Бодрийяра, не само незнание, а тотальное отсутствие интереса к такой, казалось бы, насущной проблеме является причиной того, почему любой современный город невозможно представить без разрастающейся на окраине свалки, которая в лучшем случае может быть только перенесена со старой окраины на новую.

В этом плане город подобен современной культуре, которая изначально ориентирована на производство того, что, с одной стороны, через 5 минут станет мусором, а с другой – само сделает мусором что-то другое.  В конечном счете, ничего кроме мусора и не появляется, но что же происходит с человеком, которого окружили свалки культурные и буквальные?

Ритуалы изоляции

Высокая плотность населения не приводит к линейному увеличению социализации городских жителей. Несомненно, в некотором буквальном смысле они менее одиноки, но меж тем и более изолированы. Житель города неосознанно следует культуре ухода от других, и в этом для него нет изобретения важней, чем смартфон.

Уход в виртуальность в общественном транспорте является способом заполнить свое восприятие быстрым развлечением, сродни разовому разговору со случайным попутчиком. Нередко человек и в буквальном смысле виртуально общается со «случайным пассажиром» – знакомым, подвернувшимся под момент.

Но заметьте, что акт реальной коммуникации с кем-то из пассажиров будет подобен вторжению в самые сокровенные глубины личного пространства. Несомненно, базовой реакцией многих будет смятение и отчаянные попытки вежливого игнора.

Аналогичное желание выстроить дистанцию по отношению к другим проглядывается в использовании личного транспорта. Вместе с тем автомобиль – это еще и символ благополучной городской жизни. Он демонстрирует, что для владельца изолированность его перемещения является ценностью – причем такой, за которую он готов серьезно платить.

Культура ухода от других при этом касается не только мелочей вроде ритуальной привычки надевать наушники при выходе в общественные места, но и основательных социальных процессов. Кажется, что нет способа лучше, дабы активировать национальное сознание в человеке, чем заслать его иммигрантом в мегаполис страны с совершенно другим языком и культурой. Развитый город способствует возникновению диаспор и других общностей, суть которых заключается в реакции изоляцией на изолированность других.

Ненависть – ленивый аналог агрессии

Эти и другие набившие оскомину проявления общественного безразличия являются показательным примером того, как именно город «социализирует». Бодрийяр говорит о возникновении ненависти – пассивной формы агрессии, лишенной проявлений реального, физического насилия.  

Любопытно, что сейчас вытесненная ненависть – одна из популярнейших объяснительных моделей для совершенно разных проблем современного горожанина. Чаще всего ей объясняют то, что связано со здоровьем – рост депрессий, аллергий, психосоматических и даже раковых заболеваний.

С точки зрения Бодрийяра, ненависть возникает как естественная реакция на ощущение потери инаковости в городе. В ситуации, когда обладание определенной позицией не может выделить человека, он предпочитает негативный подход к самоопределению, в большей мере выбирая обладание отрицанием какой-либо позиции. И действительно, о современном человеке в меньшей мере расскажет то, чем он занимается и увлекается, нежели то, кого, за что и почему он ненавидит.

Главной характеристикой ненависти является фундаментальная беспредметность. В общественном транспорте человек ненавидит пассажиров, но при этом редко кого-то конкретного. Люди ненавидят муниципальную власть, но вряд ли знают чьи-нибудь фамилии кроме представителей политического топ-менеджмента.

Жители города ненавидят бездомных, приезжих, безвкусно одетых прохожих, обслуживающий персонал, сервис и коррумпированных чиновников, но они вряд ли одобрят применение реального насилия к объектам своей ненависти. Изоляция и право на нее становятся основополагающей ценностью и прямое вмешательство воспринимается как страшнейшее из прегрешений перед современным обществом.

Конец политики

Возникают даже в чем-то забавные ситуации. Несомненно, город плодит ксенофобов, но при этом не происходит повальной реинкарнации националистических движений. Точно так же город плодит ненавистников капитала, но при этом новых революций ждать не приходится. С точки зрения любого современного политического движения у них нет толп последователей ввиду пассивности масс.

Но более важно то, что четко оформленные, структурированные политические воззрения и партии также являются естественным объектом для ненависти – как и любые иные проявления реальности, пытающиеся нарушить эзотерическую стабильность жизни современного человека.

Город упраздняет политику – по крайней мере, как привычный демократический институт. Происходят коренные изменения в структуре общественной жизни. Современный политик, который действительно хочет хоть на что-то влиять, должен разжижить конкретизированную ненависть путем наделения себя максимально возможным количеством характеристик и взглядов, за которые его можно ненавидеть. Недаром в последние года для политика нет большего признание его заслуг и значимости, нежели когда его повально начинают называть популистом.

Прогрессирующая виртуальность

Говоря об изоляции, стоит задаться вопросом о ее направлении. Ответ очевиден. Городская изолированность стала отцом массовой популярности интернета. Это отлично перекликается с бодрийяровской концепцией экстатического состояния.

Современный человек настолько сильно жаждет изоляции от реальности, что уходит в виртуальность, где он вроде бы и открыт всем, но при этом никому особо не нужен. Иными словами, в его открытость уже вложена вся сила изолированности – так же, как и такая изоляция обладает всеми преимуществами открытости.

Такая ситуация естественна, ведь, по сути, грань между реальным и не очень стерта для жителя мегаполиса не сегодня. Его повседневность уже наполняет море пустых рекламных образов, мусорной информации о популярной культуре и обрывков вынужденной коммуникации с коллегами, знакомыми, друзьями и возлюбленными. 

Познание и, возможно, даже восприятие – это теперь не последовательный процесс, а флуктуация. Современный человек вынужден жить с багажом обрывков совершенно различной информации, которая меж тем может быть даже не намеренным обманом, а случайным креативом специалиста, которому за это заплатили.

Была ли Война в заливе?

Возвращаясь к первому пункту, человек не просто не знает, что происходит у него буквально под носом – он при этом отлично информирован о том, что происходит в мире. Причем речь идет о мире как об образной интерпретации в медиа. Иначе говоря, хоть современный человек никогда наверняка и не узнает, была ли Война в Персидском заливе, он заведомо будет считать, что была. Как же иначе, если так сказали в медиа?

В некотором смысле отношения современного человека с реальностью – это танталовы муки. Он, конечно же, осведомлен о фейковых новостях, недобросовестных журналистах и намеренных подлогах, но поделать с этим ничего не может. И даже больше – фактически, он не может не доверять медиа, ведь иного способа конструирования реальности он не имеет.

Единственное, что он может сделать – это выбрать набор ресурсов, которым будет до поры до времени доверять. Видимо, стоит только порадоваться тому, что Танталу подвезли возможность кастомизации его личного ада невозможности.