Образование

«Теории»: Жертва, обожествляющая палача. Чем так пленительны тираны?

Почему люди раз за разом принимают тираничных и авторитарных лидеров? На протяжении тысячелетий философы и политические теоретики пытались объяснить, почему мы охотно участвуем в притеснении самих себя, подчиняясь авторитарным лидерам. Эта проблема остается актуальной и сегодня. Concepture публикует перевод статьи философа Дэвида Ливингстона Смита, в которой разбирается, каким образом авторитарные лидеры пробуждают в людях ненависть, жалость к себе и внушают иллюзии, обещая рай на Земле.
«Теории»: Жертва, обожествляющая палача. Чем так пленительны тираны?

От Платона к Максу Веберу

Платон стал одним из первых и наиболее влиятельных мыслителей, кто обращался к проблеме тирании. В диалоге «Государство», написанном приблизительно в 380 году до н. э., он утверждает, что демократические государства обречены на неудачу в виде тирании. Платон не был поклонником демократии. Вероятно, причиной тому была афинская демократия, которая приговорила его любимого учителя Сократа к смерти.

Платон верил, что демократические формы правления порождают безнравственное и необразованное население, становящееся легкой добычей для красноречивых политиков, которые умеют мастерски потакать желаниям народных масс. В диалоге «Горгий», написанном приблизительно в то же время, что и «Государство», Платон говорит, что такие политики соблазняют массы нездоровыми обещаниями, вместо того чтобы приумножать общественное благо.

Платон уничижительно замечает: «За врачебным искусством укрылось поварское дело и прикидывается, будто знает лучшие для тела кушанья, так что если бы пришлось повару и врачу спорить, кто из них двоих знает толк в полезных и вредных кушаньях, а спор бы их решали дети или столь же безрассудные взрослые, то врач умер бы с голоду».

Теперь перемотаем две с половиной тысячи лет и остановимся на начале XX века. Рассмотрим работу немецкого социолога Макса Вебера. Вебер, один из основателей социологии, разработал концепт «харизматической власти» – это «определенное качество отдельной личности, благодаря которой этот человек стоит особняком на фоне обычных людей и воспринимается ими как некто, кто наделен сверхъестественными, сверхчеловеческими или по крайней мере исключительными способностями или качествами».

Харизматичные лидеры внушают преданность и рассматриваются своими сторонниками как пророческие фигуры. Проницательные выводы Вебера углубляют схематичное заключение Платона. Восходящий тиран обладает особой, почти магической аурой. Его последователи верят, что он может творить чудеса и преобразовывать их жизни. Но как это происходит? Что именно побуждает, казалось бы, мыслящих людей уступать, идя на поводу у столь опасных и нереалистичных взглядов? Чтобы объяснить это, нам нужно копнуть глубже.

В дело вступает психоанализ

Точно в то же самое время, когда Вебер разрабатывал свою теорию харизмы в Берлине, Зигмунд Фрейд бился над схожими идеями в Вене. Его размышления увенчались книгой «Психология масс и анализ человеческого “Я”» (1921). В «Психологии масс» акцент делается на психологической динамике подчиненности. Как и большинство работ Фрейда, эта книга являет собой сложный текст, в котором, однако, четко выделяются две главные темы.

Во-первых, Фрейд утверждает, что те, кто оказался пленен тем или иным авторитарным лидером, идеализируют его персону. Лидер кажется образцовым, героическим человеком, лишенным каких-либо серьезных изъянов. Во-вторых, Фрейд утверждает, что последователи отождествляют себя с лидером, который заменяет им то, что Фрейд называет Я-идеалом.

Я-идеал – это ментальная репрезентация путеводных ценностей человека. Я-идеал состоит из убеждений о том, что хорошо и что плохо, что является обязательным, а что – недопустимым. Это наш моральный компас – по существу, это и есть совесть. Занимая место Я-идеала в сознании людей, лидер сам становится совестью своих сторонников, а его голос становится голосом их совести. Всякая воля лидера оказывается, в сущности, хорошей и правильной.

Тезис Фрейда очень хорошо согласуется с тем, что случилось в гитлеровской Германии. Рассмотрим случай Альфонса Хека. В юном возрасте Хек был членом Гитлерюгенда. В своей книге «Совесть нацистов» (2003) историк Клаудия Кунц пишет, что когда Хек смотрел, как всех евреев его селения, включая его лучшего друга Хайнца, сгоняют вместе для последующей депортации, он не сказал себе: «Какой ужас, что они арестовывают евреев». Вместо этого, впитав в себя знание о «еврейской угрозе», он сказал: «Как жаль, что Хайнц еврей». Уже будучи взрослым, Хек вспоминал: «Я принимал депортацию как нечто справедливое».

Тот факт, что сообщество последователей имеет общее самоотождествление с авторитарным лидером, имеет еще одно важное последствие. Сторонники идентифицируют себя друг с другом в русле общего «движения», в результате чего они переживают опыт слияния в единое целое. Одурманивающее чувство единства и подчинение личных интересов в угоду высшему делу – очень важный элемент авторитарных систем. Пример Третьего рейха показал, что это также существенная составляющей авторитарной риторики.

Гитлеровская Германия была пропитана идеей, что каждый индивид имеет значение лишь как представитель расы или народности (нем. «Volk»), и что повиновение этому высшему и исключительному духу превосходит личные интересы. Немецких детей учили беречь «чистоту» своей крови – то есть избегать смешения рас. Им твердили, что их кровь принадлежит не им, а немецкой расе – её прошлому, настоящему и будущему – и именно через свою кровь они обретут вечную жизнь.

Без сомнения, вовлеченность в авторитарные системы имеет религиозный подтекст. Это включает готовность полностью отдаться высшей власти, отказавшись от границ личного «Я», – и всё ради чистоты. Также набирают силу представления о вечной жизни, перерождении и искуплении. Квазирелигиозную природу восхождения Гитлера к власти описывает историк Лоуренс Рис в своей книге «Темная харизма Адольфа Гитлера» (2012):

«Толпы немцев преодолевали сотни километров – настоящее паломничество! – для того, чтобы поклониться Гитлеру у его горного дома в Берхтесгадене; тысячи личных посланий отправлялись на его имя в рейхсканцелярию; изображения Гитлера на партийных съездах в Нюрнберге напоминали иконы; в школе немецким детям разъясняли, что Гитлер «послан Господом Богом» и является «верой» и «светом». Все эти факты красноречиво говорят о том, что Гитлера воспринимали не столько как политика, а скорее как пророка, помазанника Божьего».

Держа это в уме, стоит обратиться к монографии Фрейда «Будущее одной иллюзии» (1927). Хотя эта работа по большей части касается психологии религии, было бы ошибкой игнорировать её политический контекст и содержание. Ни один еврей в Красной Вене в 1927 году (к слову, именно в этом году состоялся первый гитлеровский съезд в Нюрнберге) не мог остаться в стороне от набиравшего силу политического антисемитизма. Менее чем за год до этого, в 1926, Фрейд в интервью сказал:

«Мой язык – немецкий. Моя культура, мои достижения – немецкие. Я считал себя близким духом к немцам до тех пор, пока не заметил ростки антисемитских предрассудков в Германии и Германской Австрии. С того момента я предпочитаю называться евреем».

Одна из иллюзий, которую Фрейд упоминает в тексте, состоит в том, что «немецкая раса – единственная, способная на создание цивилизации».

В то время австрийская политическая арена была поделена между правыми христианскими социалистами (чья вооруженная часть под названием «Хеймвер», или «Союз защиты родины», финансировалась итальянскими фашистами) и более левоориентированными социальными демократами (с вооруженным отрядом, именуемым «Шуцбунд»).

Напряженность между двумя группировками дошла до точки кипения 15 июля 1927 года, когда левые утроили масштабную протестную демонстрацию. Всё началось с попытки занять Венский университет, находившийся в нескольких минутах ходьбы от квартиры Фрейда, а пика демонстрация достигла у Дворца правосудия (в 20 минутах ходьбы). Толпа пошла на штурм и подожгла здание. Полиция открыла огонь по протестующим. Спустя три часа 89 из них и еще пятеро полицейских остались лежать мертвыми на мостовой.

Этот день, а также два последующих известны как «Schreckentage» – «дни ужаса». Для таких венских интеллектуалов, как Фрейд, угроза со стороны авторитарных политиков была очень близка к дому.

Пирожные и яд

Следуя традиции, заданной немецкими философами Людвигом Фейербахом и Карлом Марксом, Фрейд утверждал, что религиозные верования являются иллюзиями (англ. «illusions»), но его точка зрения отличалась исключительностью: по мнению Фрейда, разница между иллюзией и не-иллюзией заключается не в их истинности или ложности, а в том, как они возникают.

Иллюзии – это убеждения, которые мы перенимает потому, что мы хотим, чтобы они были истинными. Такие убеждения обычно ложны, но иногда они оказываются истинными. Предположим, вы покупаете лотерейный билет из-за того, что в это утро вы проснулись со жгучей уверенностью, что вы выиграете в лотерею. Предположим также, что волей случая вы действительно выигрываете в лотерею. Хотя ваше убеждение, что вы выиграете, оказалось истинным, оно всё равно расценивается как фрейдистская иллюзия.

Самые захватывающие иллюзии квалифицируются как заблуждения (англ. «delusions»). Заблуждения – это иллюзии, которые и ложны, и в высшей степени противятся рациональному пересмотру из-за огромной силы тех желаний, которые их питают. Религиозные убеждения Фрейд расценивает как наиболее показательный пример заблуждения. По его мнению, религиозные представления являют собой «исполнение древнейших, сильнейших, навязчивых желаний человечества. Тайна их силы заключается в силе этих желаний».

Желания, лежащие в основе религиозной веры, имеют отношение к высвобождению из человеческой беспомощности. Мы беззащитны перед такими силами природы, как болезни, стихийные бедствия и, наконец, смертью. Мы также уязвимы для действий со стороны других людей, которые могут причинить нам зло, убить или обойтись с нами несправедливо.

В признании собственной беспомощности, по мысли Фрейда, мы возвращаемся к инфантильному прототипу: воспоминания о случаях тотальной беспомощности, которые мы пережили в детстве – наша абсолютная и ужасающая зависимость от взрослых, которые о нас заботились (или не заботились). Фрейд считал, что религиозные люди справляются с чувством собственной беспомощности путем слияния с иллюзией о всемогущем, покровительственном божестве, которое дарует им жизнь после смерти.

Существуют четкие связи между фрейдовским анализом религиозного импульса и психологическими силами, которые действуют в политической сфере. По большому счету, политика – это реакция на человеческую уязвимость. Политическая арена пронизана нашими глубинными надеждами и страхами, и это делает нас восприимчивыми к политическим иллюзиям, которые часто столь пылко и непроницаемо обволакивают здравые доводы, что они начинают подпадать под фрейдовское определение заблуждений.

С этой точки зрения авторитарные политические системы коррелируют с монотеистическими религиями. Подобно самому Богу, лидер воспринимается как всеведущий, всемогущий и всеблагий. Его слова определяют горизонты реальности. Его нужно восхвалять и ублаготворять, но никогда не ставить под сомнение. Его враги по определению находятся в союзе с силами зла.

Если бы религии сводились только к фантазиям об исполнении желаний, они бы все вели к повсеместной гармонии и благополучию. Но на деле это не так. Сладостные обещания рая обретают значительность только если за ними стоит угроза ада, тогда как для спасения души всегда нужно что-то, от чего стоит спасаться, даже если расплатой будет аскетизм, страдание и – в случае с религиозными мучениками – пытки и смерть. То же самое актуально и для авторитарного политического дискурса. Это не только пирожные, но и яд.

Проникновение в психологию пропаганды

Чтобы разобрать это темное измерение авторитарного образа мышления, обратимся к работе еще одного, менее известного психоаналитика – Роджера Мани-Керла, выходца из семьи английских аристократов. В возрасте 18 лет он добровольно поступил на службу в Королевский летный корпус, чтобы принять участие в Первой мировой войне. В 1917 году его самолет был сбит над северной Францией, что положило конец его военной карьере. После войны он поступил в Кембриджский университет, намереваясь изучать физику и математику, но вскоре он переключился на философию.

Как и ряд других мыслителей в Кембридже в то время, Мани-Керл заинтересовался психоанализом. В 1922 году он отправился в Вену, чтобы защитить докторскую диссертацию под руководством философа Морица Шлика (был лидером Венского кружка), а также чтобы пройти анализ у Фрейда. Вернувшись в Великобританию в 1926 году, Мани-Керл получил вторую докторскую степень (на этот раз в области антропологии) и впоследствии стал практикующим психоаналитиком.

В 1932 году Мани-Керл ненадолго посетил Берлин по приглашению своего друга, дипломата Артура Йенкена (Arthur Yencken). (Позже Йенкен будет убит нацистами, подложившими в его самолет бомбу с часовым механизмом.) Йенкен привел Мани-Керла на съезд Нацистской партии, в ходе которого выступали и Йозеф Геббельс, и Гитлер. Мани-Керл был очарован и встревожен тем, что он увидел и услышал, так что он попытался понять суть произошедшего, исследовав речи и динамику толпы сквозь призму психоанализа. Результатом стала статья «Психология пропаганды» (1941).

К тому времени, когда он посетил Германию, Мани-Керл находился под сильным интеллектуальным влиянием английского психоаналитика Мелани Кляйн, уроженки Австро-Венгрии. Кляйн полагала, что все люди мучимы глубинными и внушающими ужас страхами, которые она назвала «психотическими расстройствами». Она считала, что эти расстройства, а также наши на них реакции во многом определяют поведение человека – к лучшему это или к худшему.

Теория Кляйн предусматривает существование двух основных форм психотических расстройств: параноидальное расстройство (страх быть преследованным злыми вечными силами) и депрессивное расстройство (чувство вины за уничтожение того, что любишь и ценишь). Кляйн также описывает явление, которое она назвала маниакальной защитой – это отрицание собственной беспомощности и зависимости от других благодаря заблуждениям власти, величия и самоуверенности. Выражается маниакальная защита в позиционировании себя через триумф, контроль и презрение.

Мани-Керл использовал концептуальный каркас Кляйн, чтобы понять, в чем кроется мощь нацистской риторики. Он пришел к заключению, что Гитлер и Геббельс инициировали среди своей публики нечто вроде массового психоза, который затем наплавлялся в нужное русло, то есть для достижения политических целей. Мани-Керл писал:

«[С]ами по себе речи не были столь уж впечатляющими. Но толпа была незабываема. Казалось, что люди постепенно теряли свою индивидуальность и оказывались поглощены не очень умным, но невероятно могущественным монстром <…> [толпа] была полностью подконтрольна человеку на трибуне, который обращался с чувствами и переживаниями людей так же легко, как если бы они были клавишами какого-то гигантского оргáна».

Наблюдение за Гитлером и Геббельсом в действии привело Мани-Керла к мысли, что для того, чтобы политическая пропаганда работала, пропагандисты должны вытянуть из своей публики чувство беспомощности (яд), а затем предложить людям магическое решение (пирожное).

Во-первых, пропагандисты вгоняют людей в состояние подавленности – заставляют их чувствовать, что они утратили или разрушили что-то безмерно хорошее и ценное. Они позволили поставить себя на колени. Они стали посмешищем. Они предали великую судьбу немецкого народа. Мани-Керл описывает это так:

«На протяжении 10 минут мы впитывали знания о страданиях Германии <…> со времен войны. Казалось, что монстр с радостью отдается оргии, полной жалости к себе».

Второй шаг – определить какое-то меньшинство или группу аутсайдеров как тех, кто виновен во всех бедах. Они – это силы зла, что угнетают нас извне или пожирают нас изнутри. Мани-Керл писал:

«В течение следующих 10 минут последовали самые гневные выпады в адрес евреев и социал-демократов как единственных инициаторов всех страданий. Жалость к себе уступила место ненависти; и казалось, что монстр вот-вот станет смертоносным».

Третий шаг – предложить маниакальное лекарство от ужаса беспомощности:

«[Ж]алости к себе и ненависти было недостаточно. Было также необходимо вытеснить страх <…> Так что ораторы перешли от поношения к самовосхвалению. Начиная с малого, Партия со временем стала непобедимой. Каждый слушатель чувствовал в себе частичку всемогущества. Люди переходили в состояние нового психоза. Внушенная меланхолия превращалась в паранойю, а паранойя – в манию величия».

Крещендо этой заключительной и маниакальной фазы выступления Гитлера был призыв к единству, который Мани-Керл трактует как ключевой компонент в успехе авторитарной пропаганды, ведь «если бы он мог предложить лишь гром и молнию, вряд ли бы он сумел сохранить свой статус бога». Наигрывая этот мощный, позитивно заряженный аккорд в качестве заключения, Гитлер обещал рай на Земле; «этот Рай, однако, был доступен только для настоящих немцев и настоящих нацистов. Все остальные оставались гонителями, и, соответственно, объектами ненависти».

Хотя стимулом для Мани-Керла стало наблюдение за нацистской риторикой, его анализ был направлен не только на разбор нацизма. В преддверии выборов президента США в 2016 году журналистка Гвинн Гилфорд (Gwynn Guilford) посетила несколько собраний в поддержку Дональда Трампа. Гилфорд записывала свои наблюдения, чтобы проверить тезисы Мани-Керла. В своей замечательной статье, опубликованной в онлайн-журнале «Quartz», она сообщает: «Я проанализировала множество наблюдений, которые я отметила для себя по ходу трамповских митингов. Почти каждый пункт согласуется с заключениями Мани-Керла».

Независимо от того, является этот психоаналитический диагноз пленительности авторитарных лидеров правильным или нет, такого рода анализ психологических сил, стоящих за феноменом авторитарного лидерства, определенно нужен. Понимание того, чем именно столь привлекательны авторитарные иллюзии, может привить нам соответствующий иммунитет, чтобы в будущем мы не дали снова увлечь себя в эту пропасть.

Оригинал


Фото на превью: Берлинский дворец спорта, 1942 год. Адольф Гитлер выступает с речью перед публикой. Ullstein Bild/AKG

В оформлении использованы работы Yurian Quintanas Nobel.

Об авторе: Дэвид Ливингстон Смит (David Livingstone Smith) – преподаватель философии в Университете Новой Англии (США), а также руководитель проекта «Природа человека» (англ. «The Human Nature Project»). Его последняя книга – «Менее, чем человек» (ориг. «Less Than Human», 2011).

Возможно вы не знали:
Volk
немецкое слово, переводимое как «народ, народность». Историк Дж. Мосс: «Volk – больше, чем просто “народ”. Со времен рождения немецкого романтизма <…> это слово обозначало единство группы людей с некой трансцендентной “сущностью”. Эта сущность могла называться “природа”, “космос”, “миф”, но в любом случае она сливалась с глубинной природой человека; из нее исходило его творчество, она придавала глубину его чувствам, была источником его индивидуальности и его единения с другими членами Volk».
Красная Вена
неофициальное название столицы Австрии в период между 1918 и 1934 годами, когда социал-демократы имели большинство в городском парламенте, а город впервые управлялся демократами.
Рекомендуем:
  1. Вильгельм Райх «Психология масс и фашизм»
  2. Эрих Фромм «Анатомия человеческой деструктивности»
  3. Зигмунд Фрейд «Психология масс и анализ человеческого “Я”»
  4. Лоуренс Рис «Темная харизма Адольфа Гитлера»
  5. Клаудия Кунц «Совесть нацистов»