«Интертекст»: Этика профи. Киберпанк, Доктор Хаус, Ведьмак

Профессионал vs исполнитель

Интуитивно или на собственном опыте многие понимают, что профессионал – это не просто человек, хорошо решающий задачи своей профессии, но это также особого рода психология и этика. Или по-другому: за каждым настоящим профи стоит успешная модель решения проблем, причем выходящих далеко за рамки предписанных его должности функций.

Именно поэтому, когда тот или иной прославившийся в своем деле человек вещает о жизни и успехе, многие внимательно слушают. Люди склонны верить, что тот, кто умеет филигранно и безупречно справляться с профессиональными проблемами, окажется хорош и в остальном. Увы, это часто не так, особенно если под профессионалами понимают актеров, музыкантов и политиков. Помимо мастерства от профессионала часто требуется и собственная позиция, а не «чего изволите».

И все же бывают и хорошие примеры, просто стоит разделить для себя два отношения.

Есть те, кто к вопросу этики относится инструментально – это узкие специалисты, исполнители, которые умело действуют только в заранее заданных правилах и алгоритмах. Сюда же относятся и все те, кто откровенно работает на потребу публики. Исполнители в практических профессиях – часто рабы привычек и профессиональных кодексов, не способные выйти за рамки своего (оберегающего шкуру) формализма.

Исполнитель – не профи, напротив, часто это всего лишь оператор, воплощение функции, где человек лишь незначимый придаток к ней, не более. Характерная черта такого отношения – это фразы в духе «сделаю свою работу, если…», после чего возникает обстоятельный райдер на тему идеальных условий. Но есть и те, кто берет на себя чуть больше ответственности за то, как дóлжно выполнять свою работу. Собственно, здесь и пролегает нечеткая, но интуитивно понятная граница между работой и Делом (именно с большой буквы). Очень часто такое отношение строится на идее призвания, хотя никто никогда толком не определит, что это такое и как его открыть в себе. Если все-таки чуть отстраниться от мистики призвания, то настоящий профи – это особый комплекс из психологии и этики.

По сути, профи – это человек, в котором его собственный способ получать удовольствие как-то совпал с требованиями и нуждами общества в конкретной сфере/профессии, а затем был закреплен внутренним пониманием вытекающих отсюда обязательств. Причем этика в данном случае оказывается тем становым хребтом, на основе которого можно выработать подходы к осмыслению и решению проблем, а не готовые правила и алгоритмы. Сложное переплетение долга, удовольствия и привычки думать заставляет таких людей не просто выполнять свою работу, а самостоятельно озаботиться об условиях, при которых это возможно, и других нюансах, кажущихся кому-то второстепенными.

Запрос на профессионалов в наше время растет, потому что только люди с устойчивой профессиональной идентичностью могут быть одновременно и хорошими специалистами в своей области, и ответственными участниками социальной коммуникации. А ведь всякая профессиональная сфера – это и есть очень сложная система коммуникации между профессиональным сообществом и обществом в целом, которых представляют конкретные специалист и его клиент.

В медиатизированной современности это особенно отчетливо заметно: каждый работник может оказаться громким примером – либо того, как надо, либо того, как делать не стоит. Кроме того, современный рынок также требует постоянного самообучения и самосовершенствования, что вновь делает актуальным вопрос о настоящих мотивах человека выполнять свою работу.

При этом современность очень мало дает ориентиров для понимания того, как же становятся профи. А уж этике и последовательности взглядов она уделяет и того меньше. В силу этого интерес к профессионализму заставляет нас взглянуть в область массовой культуры, где так или иначе эта тема хоть и нечасто, но возникает и даже рефлексируется. В качестве трех источников, по-разному решающих вопрос о том, каким должен быть профи, мы обратимся к произведениям киберпанка (преимущественно книги Уильяма Гибсона и Брюса Стерлинга), сериалу о докторе Хаусе и обобщенному образу ведьмака Геральта из книг Анджея Сапковского и игровой трилогии от студии CDProject.

Может показаться, что логика рассуждения неверна: сперва речь идет об образе будущего, затем о настоящем, а затем о фэнтезийном прошлом. Однако такой порядок отнюдь не случаен, если помнить, что киберпанк осмыслял будущее из 70-90 гг., замысел сериала актуален для проблем конца 90-х – начала 00-х, а рефлексия над мотивацией ведьмака идет на протяжении 30 лет (с 1986 по 2016 год).

Киберпанк: одиночка в пустыне Социального

«Мы – самураи… ковбои клавиатуры» – эту фразу произносит герой фильма «Хакеры» (1995), который на самом деле специально или нет, но цитирует гуру киберпанка Уильяма Гибсона. Золотая эра киберпанка пришлась на 80-е, когда выходят рассказы Гибсона, Стерлинга, Суэнвика, а также фильм «Бегущий по лезвию», задающий образец визуального решения для этого стиля.

Парадигма героя в киберпанке – это хакер, «ковбой консоли» или любой другой специалист высокого уровня в области новейших технологий (ученый-генетик, военспец и т. п.). В каком-то смысле это новая версия жреца или колдуна, так как сложные технологии превращаются для многих в некоторое подобие магии (что часто подчеркивается бессилием и непониманием профанов).

Неизменно в таком герое подчеркивается романтический элемент – это одиночка, с загадкой или сложной историей за душой. Но это негероический человек, он умен, но вынужден, как и все, бороться за место под солнцем. Я бы даже сказал, что при всем своем профессионализме это человек с некоторым «но»: всегда второй, а не первый, всегда более богатый опытом травм и неудач, нежели успехов, всегда знающий меньше, чем нужно или хотелось бы. Перебивающийся частными заказами или работающий в структуре такой человек отказывается на крючке у Системы (у мафии, государства, корпорации): ему может быть позволено абсолютно все, кроме самого ценного – свободы и независимости.

В дальнейшем посткиберпанк откажется от того, чтобы герой был обязательно талантливым лузером, однако и в нем останется элемент ограничения (Система знает и может всегда больше, чем самый лучший ее участник). Эти смыслы очень тонко обыграны в названии первого романа Гибсона, которому суждено было стать культовым – «Neuromancer». Неологизм Гибсона двояко намекает и на романтизм героя, и на его схожесть с магом (necromancer). Собственно, именно герой того романа по имени Кейс становится образцом для многих авторов.

В силу подобного образа героя, киберпанк – это антиутопия профессионализма. В этом мире все основное внимание посвящено узким специалистам, людям ограниченного применения, все прочие – даже не статисты, а едва различимая масса. Причем если говорить об ученых, то порой это специалисты в таких областях, которые традиционно считаются недоступными человеку – они конструкторы и редакторы воспоминаний, создатели сверхлюдей, дизайнеры органов, тканей и генов, творцы «Матриц» и исследователи подпространств и других измерений.

Будущее киберпанка – это мир, в котором люди присвоили себе пару функции Бога. В то же время человечество, взяв большие возможности, взвалило на себя и неимоверную тяжесть ответственности, с которой оно явно не справляется.

Отсюда одна из главных линий конфликта в киберпанке – конфликт между героем и обществом. Всякий профи вынужден подчиняться и обществу (тем, кто создает запрос на его знание/умение), и неписанным правилам своего профессионального сообщества. От специалиста требуется выполнять свою работу, исключив все личное. Позволено все то, что технически возможно и кем-то востребовано. В мире киберпанк-капитализма не существует никакой общей этики, да и солидарность относится к исключениям, а потому профессионал вынужден самого себя воспринимать сверх-прагматично. Ведь без запроса общества он моментально отправляется на самое дно стагнирующего мегаполиса.

Этот пессимизм в отношении себя в значительной степени оборачивается цинизмом в отношении всего остального. В своем мироощущении герой даже не винтик системы, а подопытная крыса. Брюс Стерлинг в эссе «Киберпанк в 90-е» весьма точно это выразил, сказав, что киберпанк и есть та реальность, в которой с людьми можно проделать почти все, что делают с лабораторными крысами. В то же время благодаря своему таланту он потенциально способен противостоять и обыгрывать Систему.

Но эта способность не дает свободы. В киберпанке часто подчеркивается, что герой не может существовать без Системы. Он нуждается в ресурсах и месте для жизни, подсажен на телесные удовольствия, наркотики, лекарства или другие средства поддержания жизни. По своей психологии киберпанк – это параноический мир, из которого некуда бежать. В нем очень многое крутится вокруг контроля и информации, способов защиты и нападения.

Авторы киберпанка точно схватили особый модус, в котором протекает чувство незащищенности современного человека. Это не просто нехватка безопасности, это еще и гиперчувствительность, оборачивающаяся аллергиями, психическими расстройствами и новыми формами ограничений. В некоторых героях киберпанка эта черта доведена до предела – по сути, это люди без кожи, нуждающиеся в искусственных оболочках и защитах. Одежда, защитные скафандры и экзоскелеты, системы наблюдения и безопасности, зашифрованная информация и методы идентификации, интерфейсы и визуализации виртуальной реальности, частные армии корпораций, наемники и боевые роботы – все это лишь различные воплощения иммунной функции.

У людей такого будущего разрушен иммунитет, который им давала культура, в самоидентификации им остается цепляться либо за свое ремесло, либо за случайные гибридные субкультуры. Профессионал – наилучший типаж для приспособления к этому миру, особенно если это человек со сниженной чувствительностью ко многим вещам (информационный канал сужен до одной области, в остальном рецепция минимальна). Информация, технологии и оружие – вот инструменты того, кто приспособился. В этом наборе нет места ни эмпатии, ни дипломатии.

В целом можно увидеть в таком образе занятный парадокс: профессионал в киберпанке гиперсоциален, однако происходит это на фоне распада самого общества. Классическое high tech, low life – это прежде всего указание на то, что общество переживает глубокую степень дезорганизации, и профессионалы не в силах на нее повлиять. Такое общество существует без четких границ, способных дать понять, кто есть кто и что от него ждать, поэтому среди людей царит либо нервозность и подозрительность, либо эскапизм, а чаще всё вместе. Мир – поле борьбы без правил, а потому любой профессионал может оказаться разменной монетой для тех, кто выше.

При этом именно профи остается идеальным конформистом и опорой Системы, хоть это и игра в одни ворота. Герой киберпанка зачарован знанием и лишен способности менять свое отношение к миру (хотя бы за счет понимания происходящего). Те, кто слепо верит в сугубо практические знания, становятся союзниками Системы не потому, что на них давят. Они и есть носители веры в Систему, т. к. укореняется она за счет убеждения нас в том, что знание необходимо для адаптации.

Чем меньше такого «знания» во мне, тем меньше я человек, меньше социализован. Но это знание не учит, а подстраивает человека под мир (даже если иногда подкидывает пар чит-кодов), убеждая его в правильности происходящего. Человеческий же мир не может быть описан как поле только знания – очевидных причин, мотивов и последствий, т. к. в это пространство все время вмешивается что-то нерациональное. Поэтому знание в такой форме – это знание с дырой (знание фактов без знания себя, а стало быть и других), которое и создано чтобы избегать понимания себя.

Подведем итог для образа профи в киберпанке. Профессионал – тот, кто знает то, чего не знают другие («заговор профи против профанов»), но это не только власть, но и форма зависимости (без запроса других его знание и он сам не нужны). Профессионал подстраивается под общество, в т. ч. под его этику или ее отсутствие.

Кроме того, его мотивация к работе предельно проста – это заработок, выживание, существование в более комфортных условиях, никаких сверхзадач. При этом такие рациональные объяснения часто оборачиваются некоторым цинизмом, призванным скрыть психологическую зависимость от устоявшихся реалий. Само же существование профи в значительной степени подталкивает его к формализму, безэмоциональности и индивидуализму.

Доктор Хаус: асоциальный гений

Сериал «House M.D.» выходил с 2004 по 2012 годы, и сюжет каждой его серии представлял собой историю о том, как команда врачей пытается определить болезнь, вызывающую противоречивые симптомы. Командой руководит доктор Хаус, который обладает чутьем на грани гениальности, но также и довольно скверным, неуживчивым характером. С пациентами он работает в эксцентричной и остроумной манере, часто предлагая нетрадиционные методы лечения и удивляя их быстрыми и точными диагнозами.

Обычно болезнь сложно определить, потому что пациент солгал о симптомах или обстоятельствах, приведших к неизвестной болезни, хотя пациент не всегда осознает важность этой скрытой информации. В связи с этим Хаус говорит: «Все лгут». Кроме необычных медицинских случаев (с реальной медицинской подоплекой), в сериале раскрываются отношения Хауса со своими коллегами и знакомыми. Доктор Хаус придерживается собственной жизненной позиции, он любит испытывать людей и наблюдать за ними (но и люди, в свою очередь, тоже влияют на характер Хауса).

Главный сценарист сериала Дэвид Шор считает, что хорошие шоу всегда включают в себя этические дилеммы и вопросы. Однако откуда берутся те идеи, что составляют образ доктора Хауса и его жизненную философию? Многие из них перекликаются с известными этическими системами – порой случайно, но чаще – по причине глубокой укорененности этих идей в культуре. Именно они и создают образ профессионала, а не просто романтического гения, который мистическим образом знает тайны этого мира, недоступные другим.

Стоит отметить, что у доктора Хауса есть реальный прототип – талантливый американский диагност Томас Болти, который сериал не любит. Болти действительно настолько предан своему делу, что стал городской легендой (например, чтобы не сидеть в бесконечных пробках и поскорее добраться до больного, он научился ездить на роликах). Но он уверен, что нельзя, как Хаус, перешагнуть любую моральную границу, чтобы поставить диагноз. Еще одна точка преткновения между оригиналом и творчески переработанным образом: Хаус – атеист, а доктор Болти верит в Бога. Последний подчеркивал, что самое частое лекарство, которое он прописывает – это надежда.

Итак, какой образ профессионала мы можем вычитать в лице персонажа Хауса?

Прежде всего Грегори Хаус – это человек, убежденный в значимости точного и ясного знания. Он в каком-то смысле реликт Просвещения, который на фоне современных людей не готов идти на компромиссы в том, что касается доказуемой истины («Цифры не лгут», «Симптомы не обманывают»). Идеологический пафос эпохи Просвещения точно выразил Кант в своей известной фразе: «Имей смелость пользоваться своим собственным разумом».

Хаус последовательно придерживается этого кредо, т. к. во многих ситуациях делает ставку на то, что врач, обладающий знанием и, следовательно, способностью помочь всегда более морален, чем тот, кто заменяет незнание сочувствием. Поэтому он часто иронизирует над щепетильными коллегами – для него задача врача распознать и вылечить болезнь, человеческое отношение он оставляет вспомогательному медперсоналу. Это сближает позицию профессионала с классическим утилитаризмом, утверждающим, что наилучшее действие – это то, что обеспечивает наибольшее счастье наибольшему числу людей.

При этом важным моментом для выполнения своих задач Хаус считает способность мыслить нестандартно, потому что его команде достаются те случаи, в которых не смогли разобраться другие врачи (в целом средних способностей, но соответствующих своей должности). Очень характерным является диалог из пилотной серии:

– Еще на первом курсе мединститута учат при звуке копыт предполагать «лошади», а не «зебры».

– Ты все еще на первом курсе мединститута?

Профессионал – это не тот, у кого есть какие-то особые недоступные другим знания, его скорее отличает более творческое, не рутинное обращение с теми знаниями, которые есть и у других специалистов.

В позиции Грегори Хауса ощутимо влияние и прагматизма. Несмотря на ценность истины, ему она представляется скорее в инструментальном ключе – это не то, «как обстоят дела», а то, что «сработает в данной ситуации». Суть прагматической трактовки в том, что истина – не смысл и не знание причин, это скорее готовность человека действовать определенным образом, ведущая к успеху.

Хаус дистанцируется от сопереживания личности больного, но для него и знание не самоценно, важен успех – а в медицине это вопрос жизни и смерти. И лучше неправильно лечить, но спасти, чем знать, что правильно, но позволить умереть. Истина – инструмент, подчиненный Делу, в данном случае – определению болезни, помогающему спасению жизни.

Причем все мы в своих решениях ограничены собственным опытом, и здесь Хаус очень тонко (почти как психоаналитик) разводит для своих коллег моменты – какие связаны с профессионализмом, а какие с их личными особенностями. От последнего стоит воздерживаться, но только если оно не помогает. Как ни странно, сам доктор Хаус – это человек, обративший свою личную особенность на служение Делу.

Дело в том, что он – типичный «сапожник без сапог», врач, который не может исцелить самого себя. Хромота и постоянная боль – это, с одной стороны, риск необъективности (Хаус принимает викодин – сильное обезболивающее, но даже оно порой не помогает и делает его раздражительным), с другой стороны, во многом поэтому он так рьяно разбирает сложные случаи (любопытство и разгадывание загадок – тоже аналог викодина).

Работу настоящего профессионала отличает также знание своих границ: Хаус не любит терпеть неудачи, но всегда ограничивает своих коллег в желании «спасти всех». Ограниченность в опыте и возможностях делает профи всегда чуточку циником, но и прагматиком, т. к. его постоянная задача – улучшать свои осведомленность, навыки и инструменты.

Джон Дьюи подчеркивал, что теория и практика не противопоставляются как разные сферы деятельности; теория и анализ являются инструментами или «картами» для поиска правильного пути в жизни. Поэтому не следует разделять теорию и практику, скорее можно разделять интеллектуальную практику и тупую практику (мышление и действие по шаблону).

Однако доктор Хаус не просто ориентирован на успех, на этом пути он готов нарушать правила и моральные ограничения (и в этом он идет намного дальше, чем прагматики). Иногда кажется, что он попросту инфантилен, поэтому не хочет считаться с нормами, по которым живут остальные. Этот момент в сериале пережимается, хотя и противоречит другим эпизодам.

В этих эпизодах служение Делу для Хауса достигает степени отрешения – не только от эмоций и личных особенностей, но и от всего, что не является частью Дела (подготовкой к нему или исполнением). В каком-то смысле даже шалости Хауса – это его способ держать свой ум и страдающее тело в состоянии готовности работать – работать над теми случаями, где другие скорее всего облажаются.

Подобный подход заставляет вспомнить о карма-йоге – одном из трех путей реализации себя в философско-религиозной школе йогачаров. Йога действия (она же карма-йога или крия-йога) – это выбор тех, кто склонен к действию и неспособен к сосредоточенности ума или религиозности. В йоге человек не может не действовать, поэтому нужно использовать действие для служения, а служение – для освобождения. Главное, чтобы действие происходило с любовью, сосредоточенно, правильно (служило благу других) и самозабвенно. То есть такой человек практикует внутреннюю, а не внешнюю аскезу, что заключается в любви к Делу, большей чем любовь к себе. Исполнение своего дела – уже результат, поэтому служение всегда радостно.

Этический призыв карма-йоги таков: прими себя, свое место, свое занятие и служи ему, а не себе. Яркий пример карма-йоги – известный диалог Кришны и Арджуны, в котором Кришна убеждает героя забыть свои сомнения и исполнять долг: «Постоянно помни Меня и сражайся, т. е. исполняй свой долг. Найди прибежище во Мне и посвяти Мне все плоды твоих действий». Непрерывная, неустанная и бескорыстная работа ведет к осуществлению цели жизни.

Йога – теистическая концепция, и последним основанием в ней является Бог, но несложно представить и атеистический вариант карма-йоги. Чтобы не ощущать пустоту и бессмысленность жизни, человек находит нечто, что он любит, и что одновременно приносит благо и пользу другим. То есть по сути профессионализм – это всегда какая-то форма самоотрешения. Бесконечные вопросы типа «а зачем это?», «а в чем моя выгода?» не ведут к ни к качеству работы, ни к устойчивости психики специалиста.

Необходимость компромиссов со своими бесконечными пожеланиями и потребностями неминуемо делает человека конформистом и в отношении бесконечных писанных и неписанных правил общества. Все это для Хауса – путы лжи и условностей, служащие душевному спокойствию людей, но никак не решению проблем. Профессионал как будто выскакивает из подобного хода мысли, тем самым оказывается (для стороннего взгляда) частично аморальным.

Однако этика профессионала порой требует не только внешнего решения проблемы, ведь работает-то он не только с объектом, но и с субъектом. Поэтому даже у прагматика Хауса прослеживается нечто созвучное этике желания (разработанной психоаналитиком Жаком Лаканом).

Поскольку все лгут и имеют на это причины, часто целью профи становится подведение другого к моральному поступку. Например, к принятию правды, рисков, последствий и даже бессмысленности страдания. У людей есть причины лгать, но им часто не хватает понимания – себя и ситуации. Поэтому Хаус как профи уважает выбор, но только осведомленный, рациональный и свободный от химер (вроде суеверий и верований, спасающих от реальности).

В экзистенциальном выборе «знать или не знать?» Хаус выбирает сторону знания. И в какой-то степени этот выбор он навязывает другим, но только потому что верит в достоинство человека и возможность что-то изменить. Знание ценно потому, что дает шанс измениться. Увы, но как раз этого не хотят очень многие, и большая часть лжи других направлена на сохранение ситуации, а не на ее разрешение.

При этом Хаус уверен, что «истина не может унизить» человека. Человек может что-то менять, но это не дает гарантий, что мир будет справедлив к человеку. Мир бессмыслен, и порою бессмысленно жесток к людям, но, придумывая смысл, мы кардинально ничего не меняем. В некоторые моменты позиция Хауса начинает казаться мизантропией и пессимизмом, однако он никогда не отрицает существование чего-либо хорошего в принципе, он просто слишком трезвомыслен и критичен («Желание видеть в людях хорошее не делает это правдой. Боязнь видеть это – не делает ложью»).

Чтобы человек подошел к самостоятельному моральному выбору, Хаус занимает позицию аналогичную психоаналитику, и в этом ему помогает все та же отрешенность. Это многие сочли бы цинизмом профессионала, но на деле это важный момент в самоограничении. Профессионал в высшей степени – не тот, кто строго верен одному идеалу (благо, здоровье, польза, и т. п.), а тот, кто способен в идеале – и врача, и пациента – увидеть препятствие на пути к моральному поступку. В каком-то смысле профи доводит до логического завершения долг врача: врачу предписано игнорировать многие субъективные нюансы, чтобы лечить других. Хаус не признает никакие символические идентификации (религиозные, политические, идеологические, расовые, даже порой субординационные), для него это неважные вещи, ничего не говорящие о человеке.

Есть то, за что в ответе профессионал, но он не может быть в ответе за все. Есть часть, лежащая на клиенте, и она всегда находится где-то в области самостоятельного решения/поступка человека, ведь только так возможно самоизменение. В силу ограниченности решениями других важным элементом для позиции профессионала Хаус считает отношение к ошибке. С одной стороны, он признает, что выбор есть всегда, а значит всегда есть ответственность, в т. ч. за неконтролируемые последствия. В борьбе за жизнь пациента любая ошибка может быть фатальна своими последствиями.

Однако с другой стороны, сами последствия не должны рассматриваться как часть поступка: перестраховывание или вина делу не помогут. Мораль Хауса в целом такова: поступками движут мотивы и только в них можно быть повинным, ошибки же нужно просто принять и идти дальше. Профессионал обязан примириться с тем, что балансирует между знанием и незнанием, а потому ошибка будет всегда частью его деятельности. Чтобы не перегореть, профессионал должен не только смириться, но и увидеть в этом положительное условие для работы (например, ошибка – это уточнение при постановке правильного диагноза).

Иронизируя по поводу своего призвания, Хаус однажды произносит: «Я беру на себя риск, иногда пациенты умирают. Но если не рисковать, умирает больше пациентов, поэтому, наверное, самая большая моя проблема в том, что я был проклят способностью к счету». Этическая позиция Хауса – это позиция без идеала. Идеал легко используется нами как предлог, как обоснование для того, чтобы как раз не совершать поступок.

Более того, идеала попросту нет, он невозможен – ведь наша реальная жизненная практика конфликтна и сложна. В этом плане опыт, знания и способность мыслить – куда более лучшие советчики в том, как прожить свою жизнь самому, а не чужим умом. Именно к этому, пусть и в своеобразной мере, нас обращает доктор Хаус.

Таким образом, доктор Хаус представляет профессионала как того, кто обладает творческим умением комбинировать свои знания и умения. Также в силу своих знаний он находится в оппозиции к обществу, склонному пренебрегать истиной. Сама же работа становится качественной и профессиональной только в том, случае, если специалист способен быть больше специалистом, чем человеком – т. е. необходимы отказ от естественных реакций (например, отсутствие предрассудков, умение идти на конфликт ради успеха и т. д.), принятие возможности ошибки и самоотверженность. Мотивация к работе профи оказывается сложным переплетением личных склонностей, симптомов и пользы для других.

Ведьмак: этический выбор меж двух огней

Ведьмак по имени Геральт – главный герой цикла книг Анджея Сапковского. Первый рассказ об охотнике на монстров выйдет в 1986 году, а затем еще 7 книг вплоть до 1998 года. В 2013 году он внезапно выпустит еще одну книгу, по заявлениям автора последнюю в этой серии. В 2002 году права на «Ведьмака» приобретет компания CD Projekt, которая выпустит три видеоигры с этим героем: «Ведьмак» (2007), «Ведьмак 2: Убийцы королей» (2011) и «Ведьмак 3: Дикая охота» (2015). Помимо этого, в 1990-2010-е появится телесериал (и скоро еще один), несколько комиксов, настолка, рок-опера по мотивам, а также сборник историй других авторов в данном сеттинге («Ведьмачьи легенды»).

С самых первых книг серия о Ведьмаке довольно современна по обсуждаемым проблемам. Будучи постмодернистским фэнтези, «Ведьмак» не чурается ни злободневной сатиры, ни осовременивания мышления героев, существующих в эпохе, наиболее близкой к самому позднему Средневековью. При этом одна из главных линий сюжета, часто оборачивающаяся конфликтами, напрямую касается профессионализма.

Геральт из Ривии – ведьмак, то есть мутант, специально созданный для того, чтобы уничтожать опасных чудовищ. Иными словами, он человек, который напрямую связан со своим ремеслом. Как и другие ведьмаки, он странствует по миру в поисках оплачиваемой работы. При этом большая часть простых людей относится к ведьмакам с подозрением и презрением (ведьмаки для них мутанты, чужаки, вокруг которых очень много слухов и суеверий), по крайней мере до тех пор, пока те не оказываются очень нужны.

Геральт на своей шкуре знает о том, что люди часто неблагодарны или нечестны, даже если и обращаются за помощью. Правила, нормы и тайные дела общества часто входят в разрез с тем, что знает ведьмак как профессионал. Кроме того, мир в котором он живет полон борьбы и противоречий: в нем множество самых разных групп, рас, государств, сил, организаций, который находятся в сложных и нестабильных отношениях. Геральт и другие герои регулярно оказываются между двух огней, когда даже в простой ситуации не существует правильного или всех устраивающего решения.

Таким образом, Сапковский и создатели игр неоднократно подчеркивают важный нерв истории: как быть профессионалом и ради чего, если последовательное следование принципам профессии частенько оборачивается бедами как для окружающих, так и для самого профи? Кроме того, важны и другие вопросы: стоит ли заниматься чем-то, если это единственное что ты умеешь, но при этом не выбирал? Существуют ли внутренние причины для самоограничения профессионала? И возможно ли примирить личное и профессиональное в отдельно взятой судьбе?

По сути, в Геральте удалось очень рельефно собрать все ключевые проблемы этики профессионала: проблему профдеформации и выгорания, вопрос о превалировании общественных или внутрицеховых представлений о морали, моменты моральных исключений профессии и стереотипов (а иногда и стигматизации) о профессионалах, ну и конечно проблему возможности что-то изменить, просто хорошо делая свое дело.

Любопытно отметить, что решение ведьмака Геральта довольно необычно: с одной стороны, он придумывает для себя собственный кодекс поведения (строящийся на нейтралитете), а с другой стороны, он понимает, что многие ситуации требуют его нарушения. Этическая модель его поведения сопротивляется образу «героя в сияющих доспехах», хотя при некоторой скромности ведьмак все же часто идет на компромиссы и даже жертвы ради других.

Поскольку кодекс выдуманный, то его личные представления о правильном фиксированы (логика долга), но в их реализации он гибок, т. к. и отвечать по кодексу только перед самим собой. Иными словами, Геральт принимает ответственность прежде всего за то, что выбор все равно придется делать и отвечать за все его последствия (в т. ч. непрогнозируемые). И это очень сильно напоминает проблематику моральной удачи.

Ярким выражением его готовности отступать от формализма правил является «кредо Геральта»: «Зло – это зло… Меньшее, бо́льшее, среднее – всё едино, пропорции условны, а границы размыты. Я не святой отшельник, не только одно добро творил в жизни. Но если приходится выбирать между одним злом и другим, я предпочитаю не выбирать вообще». И люди бывают монстрами, и монстры бывают человечными, но действия, направленные во вред другим (там, где этого можно было избежать) – не подлежат никакому оправданию.

Именно так и происходит перенос профессионального опыта на жизненные ситуации: есть вещи, в которых опыт не позволяет сомневаться, даже если мораль говорит иное. В культурной ситуации, где больше не работают общепринятые нормы и сильные образцы, профессионалы оказываются теми, кто по крайней мере в каких-то вещах совершенно уверены. Собственно, практически любая профессия в самом простом виде – это деятельность, осуществление которой в целом приносит больше блага, чем ее отсутствие. Однако блага и интересы у всех разные, поэтому на первый план в итоге выступает долг – набор принципов и предписаний, определяемых самой сутью работы, а не условиями и личными соображениями исполнителя.

Реализм позиции ведьмака выражается в том, что он обычно ищет баланс между требованием Дела и требованиями социума (или заказчика). Так, например, он может согласиться на более сложный ритуал, если есть шанс расколдовать человека, ставшего монстром. В то же время он способен заступиться за невиновного, даже если совершенно невозможно оправдать его перед разъяренной толпой.

Важный момент для поиска такого баланса или выбора в пользу одной из альтернатив – это какая-то третья позиция, которую мы видим в самой обычной порядочности Геральта. Ему хорошо известны и позиция несправедливо отвергнутого изгоя, и ценность правды. Поиск правды часто и есть часть его работы, позволяющая понять суть проклятия, последствия, возможности, пути решения проблемы. Вопреки стереотипам ведьмак – не просто машина для убийств, а скорее сыщик с функцией ликвидации в крайних случаях.

Знание ценности правды и определяет то почему на протяжении всей истории Геральт с таким отвращением относится к любой идеологии (государей, скоя'таэлей, лож чародеек, сектантов Ордена Пылающей розы), т. к. это всегда ограниченная картина, вмещающая в себя лишь часть правды, и оборачивающаяся исключением и насилием для определенных индивидов и групп.

В каком-то смысле история ведьмака Геральта – это история непримиримого аутсайдера без позы бунтаря, который осмеливается противоречить даже своему предназначению. Он отказывается слепо служить социальным конвенциям и плыть по течению. Он пытается что-то делать сам (может поэтому он так не любит порталы?), хотя и обстоятельства бывают сильнее.

Ведьмак – отброс общества, мутациями принужденный к мрачному ремеслу (за которое другие не берутся из-за отвращения и огромного риска). Созданный в качестве исполнителя одной лишь функции, такой специалист скитается в поисках заработка и не имеет шанса стать где-либо своим. Кроме того, мутации лишают ведьмаков эмоций и делают их легко отличимыми среди других гуманоидов, поэтому многие ведьмаки только мечтают о том, чтобы получить хоть какое-то подобие нормальной жизни.

Геральт прежде всего человек, который не отказывается от права испытывать симпатии и привязанности, хотя это лишь усложняет его жизнь. Но на этом пути у него как раз и возникают сильные мотивы делать то, что он считает правильным, а не то, что удобно. Благодаря этому в его жизни есть ощутимая цель, есть любовь и дружба, есть интересы более широкие, чем заработок на убийствах чудовищ. В конце концов если уж общество так устроено, что профи им нужен только до тех пор, пока проблема не решена, а затем попросту плевать на него, то и сам человек должен найти для себя в жизни что-то еще. Иначе он и не человек.

В добавок к этому Геральт принимает тот выбор, что сделан за него: он стремится к совершенству в своем ремесле (т. к. это условие не только успеха, но и выживания). Он не полагается только на то, что дала ему ведьмачья школа, он изучает легенды и проклятья, оттачивает фехтовальное мастерство, заботится об инструментарии.

В то же время история Геральта подчеркивает тот факт, что настоящий мастер своего дела не может быть просто человек плюс ограниченное умение. Профессия пронизывает всю личность, усиливая или искажая многие ее элементы. И в этом есть сложная дилемма в части отношений: с одной стороны, мастерство – это то, за что человек может снискать уважение и симпатию, но с другой стороны, чисто человеческие отношения требуют множество других талантов, отсутствие которых не исправить умением делать свою работу. Поэтому профессионалу так сложно быть собой, ведь это означает иметь что-то еще, кроме профессии, часто подчиняющей себе всю жизнь человека. Например, немногословность Геральта не всегда идет ему на пользу.

Образ доли профессионала в обществе, лишенном уважения к таким людям, который мы видим в Геральте, можно резюмировать в следующих идеях. Профессионал – человек дела, но дела приносят последствия, которых не избежать. Нельзя предусмотреть всё, поэтому стоит чаще опираться на собственные представления о мотивах к тому или иному поступку. Бессмысленно подстраиваться под общество или навязывать обществу свои представления, в каждой ситуации нужно минимизировать проблемы для всех, но помнить, что выбор всегда за тобой.

Хотя профессия вынуждает к постоянной заботе о выживании, всегда нужно иметь еще какие-то цели, т. к. это защищает от цинизма и безразличия. Личное не противоречит профессии, если ты сам готов преодолевать трудности (а в отношениях и не бывает легко). Само же ремесло требует постоянной работы над собой: если что-то делать, то делать хорошо. Ведьмака сложно назвать защитником истины, но и правда для него имеет вес, т. к. она часть его работы (чтобы помогать, надо знать) и какая-никакая опора в жизни.

Профессионализм по ту сторону образа

Герой произведения – это довольно часто синтез разных идей и ценностей, поэтому его задача скорее проявить нечто в самом читателе/зрителе, а не дать точное руководство по жизни. При этом вопрос о профессионализме становится все более острым и востребованным в культуре, именно поэтому в мейнстриме появляется больше персонажей, которые не столько победно решают проблемы, сколько задумываются о том, что же им позволяет делать свою работу хорошо.

Также произведение искусства позволяет смоделировать разные условия (прежде всего в устройстве общества), которые также высвечивают нюансы отношений профи с миром. Так, например, киберпанк и сага о Ведьмаке – это суровые общества, в которых профессионал – всего лишь расходный материал (причем даже домодерновое общество саги содержит в себе много элементов распада привычного порядка как и постмодерновое атомизированное общество киберпанка).

В сериале о Хаусе напротив профессионалы высокого уровня столь ценны, что им позволены даже выпады в адрес общества, впрочем, до определенной степени (тот же Хаус в итоге побывает в тюрьме). В еще более явном виде эта тема фигурирует в сеттинге постапокалипсиса, где внезапно обнуляются все социальные приспособления и профессиональные навыки людей оцениваются по «гамбургскому счету».

Глядя на те три примера, которые мы рассмотрели, можно выделить следующие важные моменты, которые можно и нужно проблематизировать сегодня.

1. Этика профессионала или мораль общества?

Между нормами и кодексами профессиональных групп и моралью общества всегда сохраняется серьезное напряжение – просто в силу того, что в работе часто необходимы исключения морального толка. В этом отношении слишком часты две крайности: гиперсоциальность и гиперморальность.

Гиперсоциальность мы видим в случае киберпанка: там всякая мораль сведена к договорным элементам, рассчитанным на социальный контроль (что «правильно» – устанавливают группы, кланы, заказчики, но не специалисты). Гиперсоциальность чревата тем, что профессионал становится конформистом и лишается каких-либо представлений о призвании, долге и цеховой солидарности. А это грозит превращением его в циничного исполнителя, лишенного внутренней опоры.

К варианту гиперморальности близок пример Хауса, т. к. тот часто противопоставляет свои ценности и принципы социальным условностям. Гиперморализм профессионала превращает его в некоторый аналог творца, живущего в башне из слоновой кости: ему плевать на социальные заботы и культурно-исторические особенности. В этом смысле Хаус действительно отбрасывает практически все свои обязательства, оставляя только одну – хорошо диагностировать болезни (что косвенно влияет на излечение и спасение жизни людей).

Пример ведьмака в данном случае – это попытка подчеркнуть значимость баланса между крайностями. Однако так как его выборы происходят в сложной и зачастую предельно конфликтной среде, то мы узнаем, что такой баланс не всегда возможен. Для его поддержки Геральту все-таки приходится сделать некоторый акцент на общих моментах морали: чтобы не быть заложником социальности, он делает ставку на определенный универсализм морали. То есть на то, что в каком-то смысле все равны (например, для монстра), суть поступка зависит от чистоты мотивов и правильное определяется жизнью, а не социальными институтами.

В связи с этим современному профессионалу стоит помнить, что сегодняшний мир и общество предельно медиатизированы – все происходит на виду и на фоне постоянной критики специалистов (в т. ч. необоснованной и несправедливой). Это давление ценно для профсообщества (т. к. заставляет заботиться о качестве) до тех пор, пока оно сохраняет независимость.

Увы, когда общество скатывается к паранойе и травле даже под благими поводами, первыми страдают именно профессионалы, а не посредственности. Причина в том, что профессионал не перекладывает ответственность на других, идет на риск и вызывает зависть у конкурентов. Кроме того, профи – часто неудобный, а то и неприятный тип, из-за того, что имеет свое самостоятельное мнение. Поэтому у него скорее найдутся недоброжелатели. Да и само профессиональное общество от перестраховки деградирует в сторону отказа от свободы и специфики (заменяя их буквой закона).

2. Что именно делает профессионала профессионалом?

Не менее актуальным является и вопрос о смысле профессионализма на фоне возрастающей специализации и дифференциации во всех сферах жизни. Долгое время образование строилось на простой идее усвоения достаточного объема знаний и умений, но с появлением постиндустриального общества это стало сомнительным, если не невозможным.

Впрочем, и в информационном обществе вопрос о том, что нужно прежде всего, не стал более очевидным. В одних случаях – это знание и только, но знание эксклюзивное (например, инсайд, данные полученные уникальным способом или общее качество знаний, идущее от более квалифицированного источника). В других случаях гораздо более важным оказывается умение воспользоваться относительно доступным знанием или даже особое (например, творческое, нестандартное) отношение к своим знаниям и навыкам.

Столь же проблематично и решение в части важности эмоций. Некоторые, как и многие века прежде, утверждают, что исполнение долга немыслимо без определенной независимости от эмоций. Однако другие подчеркивают, что отрешенность часто путают с цензурой, а строгий контроль эмоций истощает мотивацию и создает дополнительную нагрузку на психику. В этом ряду находятся и те, кто уповают на значимость умения сопереживать в современной работе с людьми.

Эмоциональная нейтральность – это непростое достижение, требующего времени и большой работы над собой. А потому ее можно требовать от специалистов вроде психотерапевтов, врачей, но не от всех подряд. Кроме того, излишние спекуляции на смутных понятиях вроде «эмоционального интеллекта» приносят мало пользы для обучения будущих профи.

Ну и наконец самая сложная точка – это выбор между универсализмом, междисциплинарностью и узкой специализацией. Универсализм сегодня требует колоссальных усилий и талантов, а также качественного и систематического гуманитарного образования. То же касается и междисциплинарности, которая в той или иной степени упирается в необходимость учиться едва ли не больше, чем заниматься собственно делом.

Со специализацией все иначе: здесь можно очень хорошо организовать и знание о необходимом, и регулярное осведомление о происходящем в своей области. Однако специализация – проблематична для профессионализма, т. к. ставит такого специалиста в жесткую зависимость от множества других людей и факторов. Спешащие стать докой в небольшой области рано или поздно открывают, что любая профессия – это множество разноплановых задач.

Так, мало быть отличным хирургом, необходимы еще и навыки общения, организации, самообучения и т. д. и т. п. Провал в одном аспекте в какой-то из ситуаций повлечет цепь неприятных последствий, а за ними и необходимость распрощаться с репутацией профессионала. Увы, современность, особенно 1980-2000-х годов излишне напирала на вот эту ценность и незаменимость в узкой области.

Не могу не упомянуть здесь любимую мною цитату из Хайнлайна:

Любой человек должен уметь менять пеленки, планировать вторжения, резать свиней, конструировать здания, управлять кораблями, писать сонеты, вести бухгалтерию, возводить стены, вправлять кости, облегчать смерть, исполнять приказы, отдавать приказы, сотрудничать, действовать самостоятельно, решать уравнения, анализировать новые проблемы, вносить удобрения, программировать компьютеры, вкусно готовить, хорошо сражаться, достойно умирать. Специализация – удел насекомых.

Профессионализм – это непростая задача. И общество развивается во многом за счет таких прорывов, а не скромных исполнителей, хорошо делающих операцию номер 8 в длинной череде конвейерной сборки. Конвейер общества регулярно дает сбои. Поэтому профессионализм никогда не станет повторением успешных (прежде) действий.

Профессионализм – это желание или род решимости выполнить свой долг, что парадоксальным образом оценивается извне и по конкретным результатам. Сегодня же все чаще можно видеть род подмены, когда профессионализм отождествляется только с одной стороной – это либо то, что тебе нравится и получается (сфера, где ты и так будешь развиваться), либо, напротив, суесловие на тему высоких стандартов, рейтингов и осчастливленных клиентов.

Однобокость, увы, возникает иногда и при стремлении к универсализму или междисциплинарности, т. к. в этих сферах тоже несложно придумать способы втирания очков и ухода от строгих требований к деятельности. Профессионализм в конечно счете не является прямым следствием таланта или времени, затраченного на навык, это нечто большее, чем способность лучше и быстрее других решить типовую задачку.

Нет никаких секретов профессионализма вроде «уважение к клиентам», «любовь к делу» или «знание предмета на 100%», потому что жизнь потребует от вас то одно, то другое, то нечто большее, чем вам дано. И только профессионал увидит этот вызов и попытается на него ответить. И так день за днем. Вне зависимости от того, располагается за вашим окном позднекапиталистическая цивилизация, коммунистическая утопия или руины прежнего мира.

3. Можно ли сочетать требования Дела и личную жизнь?

Увы, вопросы профессии часто вступают в сложные отношения с вопросами любви, дружбы, общечеловеческих ценностей или собственной идентификации. В основном в виду необходимости совершать раздел физического времени между работой и «семьей» и определять значимость каждой сферы в жизни с перспективой осознанного жертвования чем-либо. Устройство современного социума, по сути, часто не предполагает возможности для большинства полностью снять это противопоставление.

При этом часто вопрос о профессии по-разному стоит для женщин и мужчин. Для мужчины явно предзадано решение в пользу Дела. Образ мужчины в принципе не включает в себя предпочтение чувств социальным обязательствам. Задачи мужчины – найти такой способ выбрать карьеру, при котором возможно сохранить что-то еще (семью, любовь, другие дела, уважение к себе).

И потому неудивительно, что общество с большим пониманием принимает мужчин-профессионалов, пожертвовавших своими отношениями (распространенный в искусстве типаж одинокого профи, воспринимающего женщин не более чем временный отдых, забаву), чем тех, кто сделал ставку на отношения. Отречение от карьеры традиционно воспринимается не иначе как символическая кастрация, потеря мужественности как таковой. Для женщины обнаруживается иная картина: всякая карьера понимается как род соблазна, в котором однозначный выбор всегда плох. Выбор в пользу отношений могут расценить как отказ от своей личности, уход в тень мужчины (отца, брата, мужа или даже сына). Выбор в пользу карьеры – как противоестественный отказ от себя как женщины, гиперкомпенсаторную конкуренцию с мужчинами.

Таким образом, женщина стоит перед поиском формы, в которой выбор одного из элементов всегда поддерживается успешностью в другом. Очевидно и то, что для женщин эта проблема в наиболее остром виде стоит в рамках репродуктивного возраста, для мужчин же подобное обострение более вариабельно (от пробивания юного таланта до самоутверждения в пожилом возрасте).

Кроме того, как я уже выше отмечал, профессионализм и мотивы, заставляющие его выбрать, – часто и есть один из ключевых элементов привлекательности такого человека для других. В том числе и в личных отношениях. Впрочем, это и источник разочарований для многих, т. к. на фоне профессионального успеха несложно нафантазировать себе и прочие достоинства человека (еще не зная его). Но ничто не рушится так быстро и легко, как фантазии о совершенстве других.

Как бы то ни было, профессионал – это часто тот, кто живет своим делом, поэтому-то его ум и столь эффективен в решении рабочих проблем. Семья, напротив, предполагает умение оставлять работу за дверью, переключаться на другой лад – в т. ч. отказываться от авторитета, знания или манеры, несущих успех в профессиональной сфере. Например, психологу и врачу не стоит лечить близких, а политику и военному использовать свой привычный тон. Однако это не простая задача: профессионала не создают только его рациональные знания.

Любой профессионал – это симптомокомплекс, т. е. сложное сочетание того, что он знает, что умеет и кем по сути является. Более того, важным элементом успешного профи, увы, часто оказывается его пораженность – дефект, травма детства, особая чувствительность. Да и сам талант может обернуться проклятием в повседневной жизни, когда нет сил или возможности забывать о работе.

Ко всему прочему я бы не стал забывать и о том, что профессионализм становится актуальной проблемой в 1980-2000-е не просто так: в этот период возрастает эксплуатация и отчуждение в сфере труда, причем активно приходит она в творческие и интеллектуальные профессии. Также современность предлагает нам пример десятков новых профессий, в которых вообще не понятно, как возможен профессионализм – это многочисленные бесполезные, паразитические или даже откровенно вредные должности, которые либо ничего не производят, либо производят мусор, массивы бесполезной информации, помехи и шум.

Вся штука в том, что отчуждение и необходимость регулярно апеллировать к объективной неизбежности («должен же кто-то делать эту работу» и «если не я, то кто-то другой все равно будет это делать») – это опыт, способный в значительной степени повлиять на личную жизнь. Например, простым фактом разрушения личности такого работника.

И ведь теперь ни профессия, ни даже успехи в ней не гарантируют человеку четкой и устойчивой идентичности. Современность размывает сильные образы и веру в авторитеты (устанавливающие идентичности), а это усиливает отчуждение. Сладкие сказки про то, что каждый будет сам решать кто он, и от этого наступит полное счастье, как-то мало учитывают, что идентичность работает совсем не так.

Профессия дает средства для жизни, иногда служит источником удовольствия в ней, но она больше не отвечает на вопрос «кто я такой?». Поэтому появляется еще одна любопытная тенденция, а именно – предпринимаются попытки придумать и внедрить такие странные штуки, как «корпоративный дух», «миссию фирмы» и «видение организации». И фокус в том, что эти воображаемые цели и коллективные мечты позиционируются как средство для большего профессионализма. Однако пока эти мифы оказываются слабее, чем те, что мы находим в массовой культуре.