«Интертекст»: Единое и Многое. Пересечение идей от Веданты до Зигмунда Фрейда

В основе ведической философии находится положение, согласно которому видимый мир не есть подлинная реальность. Видимый, наблюдаемый мир – только кажимость, для обозначения которой в индийской философии используется слово «Майя». Майя означает некий иллюзорный покров, вуаль, которая скрывает от познающего взора истинный облик мира. Сразу необходимо отметить, что Майя есть необходимая иллюзия, поскольку Истина может оказаться нестерпимой для неподготовленного ума.

Это положение пересекается с афоризмом Ницше о том, что «искусство нужно для того, чтобы мы не умерли от истины» и с утверждением Фрейда о первичном фундаментальном самообмане, на котором строится весь аппарат психики. По Фрейду, Эго (Я) – это механизм приспособления к реальности. Эго опосредует содержание реальности и переводит его в посильный для восприятия и освоения формат. Эго – это, конечно, ложное Я, но именно эта инстанция обеспечивает возможность стабильного сохранения вменяемости человека. Кстати, выражение «Эго – это ложное Я», не раз высказывалось индийскими философами.

Сходное понимание можно обнаружить и в философии Канта, который четко разграничивал «вещь-в-себе» (истинную реальность) и «вещь-для-нас» (явленную реальность). Если Фрейд для описания своей системы взглядов пользуется психологическим тезаурусом, то есть, не выходит за пределы психического измерения человека, то у Канта, создателя таблицы трансцендентальных категорий, речь идет о гносеологическом субъекте. При этом Кант создает корпус внушительной аналитики тех категорий, которые в древнеиндийской и древнегреческой философии обозначались как «единое» и «многое».

Философия Веданты называет «многое» – Майей; Платон – миром теней; Кант – совмещением трех субъективных форм созерцания (пространства, времени и причинности); Шопенгауэр – представлением субъекта. «Единое» же Веданта именует – Брахман; Платон – миром идей; Кант – ноуменом; а Шопенгауэр – Мировой Волей.

Конечно, смысловое содержание этих категорий в разных источниках так или иначе отличается. Например, в Веданте «Единое» – это первопричина сущего (Брахман), который пребывал до всякого возникновения (В ту пору не было небытия, ни бытия, не было воздушного пространства, ни неба над ним. В ту пору не было ни смерти, ни бессмертия. Не было ночи, день не был явлен. Дышало безветренно в первоначальности Единое, вне которого не было иного). Брахман, тем не менее, вошел в явленный мир как Самость (Атман). Поэтому два основных понятия, вокруг которых движутся все мысли Упанишад (вершина индийской философии), это Брахман и Атаман.

Брахман означает первопричину, поскольку она осуществлена в мире, а Атман – ее же, поскольку она осуществлена в человеке. «Многое» (Майя) же в индийской философии трактуется раличным образом: в «Прашна-упанишаде» она обозначает одну из божественных сил, способную создавать иллюзорные образы. В «Мандукья-кариках» Гаудапады она выступает как принцип, помогающий объяснить переход от реального, вечного и неделимого Брахмана к множественным и преходящим элементам мира. В более поздней традиции Веданты Майя уподоблена иллюзорному сновидению, которое омрачает сознание отдельной души.

В философии Платона «Единое» представлено в двух планах: как логическое единство понятия, полученного из созерцания через абстракцию, и как метафизическое единство идеи, проявляющейся в индивидуумах как сознающая и созидающая сила. Например,  Идея человека есть в этом смысле еще не распавшееся при посредстве пространства и времени на множественность отдельных людей и обусловливающее их всех в их формах и функциях метафизическое единство; понятие же человека есть единство, восстановленное через логическую абстракцию из множественности индивидуумов, – единство, существующее не в реальном мире, как первое, а в человеческой голове.  «Многое» же у Платона понимается как материя, поскольку она обладает свойствами делимости, в отличие от неделимого мира идей. То есть, материального человека можно разрубить на куски, а идею человека – нет.

«Единое» у Канта – это в принципе непостигаемая реальность, о котором мы можем только сказать, что она есть. А «Многое» – это весь феноменальный мир, доступный человеческому разуму эмпирическим образом. Единое у Шопенгауэра – это Мировая Воля, бессознательная (слепая), пребывающая вне пространства/времени, которая, воплощаясь образует весь мир явлений (Многое). В целом диспозиция Единого и Многого у перечисленных авторов во многом совпадает. Сравним следующие отрывки:

«Представь себе, – говорит Сократ в седьмой книге «Государства» Платона, – людей как узников, которые сидят в пещере, под землей, прикованными таким образом, что не могут ни встать, ни повернуть головы, но вынуждены, не отвращая взгляда, смотреть на находящуюся перед ними поверхность стены. Теперь представь себе, что позади узников горит свет, и что между их спиной и светом проходят мимо различные фигуры: тогда они не будут видеть ни этих фигур, ни света, ни даже самих себя, а только одни теневые образы на стене перед собой, и будут принимать их за действительные вещи».

Толкование этого образа в свете канто-шопенгауэровской философии просто и не допускает ошибки. Свет есть воля как вещь в себе; проходящие мимо фигуры суть вечные типы, через которые она выражает свою сущность в мире явлений и которые Платон искал, и отчасти нашел, в лице своих идей, а простирающаяся перед нами стена есть платоновская материя, оказывающаяся в свете философии Канта совмещением трех субъективных форм созерцания: пространства, времени и причинности. 

Вспомним как начинается главное произведение Шопенгауэра:

«Мир есть мое представление – вот истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может возводить ее до рефлективно-абстрактного сознания; и если он действительно это делает, то у него зарождается философский взгляд на вещи. Для него становится тогда ясным и несомненным, что он не знает ни солнца, ни земли, а знает только глаз, который видит солнце, руку, которая осязает землю; что окружающий его мир существует лишь как представление, т.е. исключительно по отношению к другому, к представляющему, каковым является сам человек. Если какая-нибудь истина может быть высказана a priori, то именно эта, ибо она – выражение той формы всякого возможного и мыслимого опыта, которая имеет более всеобщий характер, чем все другие, чем время, пространство и причинность: ведь все они уже предполагают ее, и если каждая из этих форм, в которых мы признали отдельные виды закона основания, имеет значение лишь для отдельного класса представлений, то, наоборот, распадение на объект и субъект служит общей формой для всех этих классов, той формой, в которой одной вообще только возможно и мыслимо всякое представление, какого бы рода оно ни было, – абстрактное или интуитивное, чистое или эмпирическое. Итак, нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающихся в доказательстве, чем та, что все существующее для познания, т.е. весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего, короче говоря, представлением. Естественно, это относится и к настоящему, и ко всякому прошлому, и ко всякому будущему, относится и к самому отдаленному, и к близкому: ибо это распространяется на самое время и пространство, в которых только и находятся все эти различия. Все, что принадлежит и может принадлежать миру, неизбежно отмечено печатью этой обусловленности субъектом и существует только для субъекта. Мир есть представление».

А вот что пишет Фрейд:

«Личность живет в иллюзорном мире, опираясь на подсознательный самообман. Поведение человека всегда находится под контролем скрытого материала, слишком мучительного для сознания, чтобы быть осознанным и известным. Таким образом, большинство из нас живет в мире, омраченном тенями нашего прошлого. Эти тени также искажают восприятие нашей собственной внутренней реальности, состоящей из чувств, мыслей и побуждений. Каждый из нас живет в реальности собственной конструкции, придуманной для защиты от мучительного самопознания. То есть, никто не находится в полном контакте ни с внешней, ни с внутренней действительностью. Для большинства из нас искажения вполне совместимы с социальной реальностью, так что мы в целом функционируем нормально. Однако у некоторых людей эти искажения настолько противоречивы, а поведение вследствие этого настолько отклоняется от общепринятого, что их функционирование нарушается, и они нуждаются в лечении».

Таким образом, в заключении, мы можем сказать, что в разные времена в разных странах люди интуитивно или логически приходили к одной и той же мысли, которую Пауль Дейссен сформулировал так: «Мир, весь мир, как он неизмеримо простирается вокруг нас в бесконечном пространстве, а равно и неисчислимое изобилие чувств, стремлений и представлений, выступающее нам навстречу из нашей внутренней глубины, – все это есть только явление, только форма, которую принимает сущее, чтобы быть представленным в сознании, подобном нашему; но не форма, в которой могут существовать вещи в себе, независимо от нашего сознания, в их последней, глубочайшей, самой внутренней сущности».