«Теории».: Слово как предмет изображения. Феномен конкретной поэзии
Мы привыкли считать, что поэзия это «лучшие слова в лучшем порядке». В сознании большинства поэзия прочно ассоциируется с сонетами, элегиями, одами, словом – с чем-то выспренным и возвышенным. Однако в 50-х годах XX века в ряде стран возникло экспериментальное направление в поэзии, провозгласившее совершенно противоположное. Concepture анализирует феномен так называемой «конкретной поэзии».
Все началось с Ойгена Гомрингера, швейцарского поэта, который в 1953 году опубликовал книгу своих стихотворений. На первый взгляд могло показаться, что автор – психически больной человек, страдающий персеверацией [застреванием сознания на одной какой-нибудь фразе или слове], поскольку каждое стихотворение в этой книге состояло из одного многократно повторяющегося слова. Читатель, открывая сборник, сталкивался с таким:
молчание молчание молчание
молчание молчание молчание
молчание молчание
молчание молчание молчание
молчание молчание молчание
Сам Гомрингер однако удостоверял свою психическую вменяемость декларацией, могущей служить ключом к пониманию его поэзии и гласившей, что ««поэты должны давать только обнаженные слова, без грамматических связей, без отвлеченных понятий, слова, обозначающие либо конкретные действия, либо конкретный предмет». Собственно этой короткой формулой исчерпывается концептуальное значение «конкретной поэзии». Все остальное, что называется, «дело техники».
Если подробнее раскрывать смысл идейных установок «конкретной поэзии» можно сказать следующее:
«Конкретная поэзия» использует язык не как систему репрезентации кодифицированных образов, закрепленных за теми или иными словами, а как инструмент, который посредством самоограничения выводит читателя на уровень непосредственной реальности. Рассмотрим вышеприведенное стихотворение. Оно начинается с утверждения определенного факта, имеющего места в жизни, а именно – молчания. Затем слово «молчание» настойчиво повторяется, вызывая своего рода когнитивный диссонанс, поскольку в процессе чтения читатель невольно произносит это слово про себя и в его голове возникает «шумиха» (эффект, сходный с тем, когда кто-то громко орёт «тихо!»). Но вдруг в середине третьей строки его взгляд останавливается на отсутствии слова «молчание» и читатель сталкивается с реальным «молчанием» пустого места страницы. В этот краткий миг и происходит молниеносный скачок от языковой репрезентации значения слова к действительному переживанию его смысла. А дальше язык неизбежно вступает в свои властные полномочия и реальное молчание вновь замещается словом «молчание».
В «конкретной поэзии» грань между словом и изображением стиралась. В этом отношении данное направление относилось уже не к литературе, а к художественной графике. Прямым предшественником «конкретной поэзии» были так называемые «фигурные стихи» [стихи, в которых расположение слов образовывало рисунок]. Уже древнегреческий поэт Симмий Родосский создавал стихотворения в виде яиц и крыльев. В начале XX века французский поэт Гийом Аполлинер «оживил» этот жанр, выпустив сборник графических стихотворений, которые он назвал «каллиграммы» [каллиграфия+идеограмма].
Отличие «конкретной поэзии» от «фигурных стихов» заключалось в эстетических задачах, которую себе ставили авторы. Если с помощью «каллиграмм» Аполлинер хотел выделить наиболее важные для чтения слова, то с помощью «констелляций» [местоположений слов] Гомрингер создает пространство смысловой игры с читателем. При этом читателю не обязательно обладать глубокими познаниями в области литературы, достаточно знать язык на уровне его общего употребления. Основной недостаток традиционного стихослажения, по Гомрингеру, состоял в том, что при прочтении или произнесении слово с поверхности бумаги моментально переносилось в ментальное или акустическое пространство. «Конкретная поэзия» монолитна: стихотворение и бумага, на котором оно напечатано являют собой неделимый предмет.
Пользуясь правилом Витгенштейна о том, что показ в деле понимания куда эффективнее рассказа, закончить эту статью мы хотим стихотворением поэта-конкретиста Франца Мона, которое на наш взгляд в полной мере передает то, о чем говорилось выше.
есть
ты есть
так как ты есть тот
так как ты есть тот кто
так как ты есть тот кто ты есть
то есть тот кто ты есть
кто ты есть ты есть тот
тот есть ты ты есть тот
тот ты есть есть ты тот
ты тот есть есть тот ты
тот кто есть есть ты
ты кто есть есть тот
есть тот кто ты есть
ты есть тот кто ты
тот есть ты кто ты
есть ты тот ты кто
кто ты есть ты тот
ты кто есть есть ты тот
тот есть ты кто ты есть
ты кто ты тот есть есть
ты тот ты тот
ты тот кто ты
кто ты ты тот
тот ты кто ты
ты ты тот тот
кто кто ты ты
ты тот
кто ты
Рекомендуем прочесть:
1. Андрей Вознесенский – «Видеомы».
2. Гийом Аполлинер – «Заколотая горлинка и фонтан».