Образование

«Интертекст»: Желание различий. Психоанализ под подозрением в дискриминации

После курса о заблуждениях по поводу психоанализа осталось еще много точек, в которых психоанализ критикуют и разоблачают. Причем ощутимая часть этой критики совершается не на основе незнания или стереотипов, а в рамках теоретических дискурсов. Сегодня Concepture разбирает вопрос о подозрении психоанализа в дискриминации со стороны феминизма и других идейных движений, чувствительных к вопросам угнетения. Тема в определенном смысле очень острая, особенно учитывая манеру некоторых активистов реагировать на вещи.
«Интертекст»: Желание различий. Психоанализ под подозрением в дискриминации

Вступление

Начать, пожалуй, стоит с того, что обвинения в адрес психоанализа столь многочисленны, что всегда полезно держать в уме одно соображение. Одна из причин инвектив и критики объясняется отнюдь не реальным содержанием психоанализа (в т. ч. его просчетами, которые случаются), а самой позицией.

Психоаналитик и психоанализ организованы таким образом, что практически естественно (в результате переноса) становятся удачным местом для локализации своих недовольств, претензий и фрустраций. Да и сама клиника лакановского психоанализа строится на том, чтобы лишать анализанта наслаждения (того, которое диктует ему симптом).

Помня об этом, можно попробовать разделить интересные и острые теоретические вопросы к психоаналитическому учению от ангажированных претензий и придирок, лишь имитирующих теорию и дискуссию. А надо заметить, что современные критические дискурсы очень легко имитировать. К тому же психоанализ склонен задавать вопрос о желании и намерении самих критиков, а не о содержании претензии.

Одним из таких теоретико-практических вопросов, часто звучащих в последние 50 лет, является подозрение, а иногда и прямое обвинение – будто психоанализ содержит в себе (явные или имплицитные) элементы дискриминации по признакам пола, национальности, социальной принадлежности и сексуальной ориентации. Критиками выступают некоторые психологи, феминистки, сторонники толерантности и квир-теории, а также авторы, мыслящие в рамках постколониального дискурса, фукольдианской критики власти, неолиберальной этики.

Сложность работы с такой критикой состоит в двух моментах. Во-первых, это сложность перевода одних понятий на другие, а критики дискриминации очень часто создают собственный вокабуляр терминов и концептов. Во-вторых, радикализм подобной критики, часто строящийся на генерализации частных случаев и сокрытии причин интереса/недовольства психоанализом.

Все-таки обнаружить сомнительные высказывания, да еще и при неверной интерпретации – легко, но это отнюдь не повод к отказу от самого учения (однако предлагается или предполагается именно отказ или радикальный пересмотр психоанализа).

Что же послужило поводом к таким обвинениям?

Во-первых, это психоаналитические положения о женщинах, об истерии и о сексуальности (в т.ч. гомосексуальности), критикуемые феминизмом и квир-теорией. Во-вторых, это сама организация психоаналитического дискурса и лечения, заподозренная во властных притязаниях (например, в работах постструктуралистов). В-третьих, отдельные частные или вырванные из контекста суждения Фрейда, Лакана и других известных аналитиков, в которых можно увидеть элементы оценки различий между группами людей, что в рамках дискурса толерантности уже приравнивается к дискриминации.

Ирландцы, верующие и пролетарии

Начнем с обвинений в социальных и этнических предрассудках. Рассуждения Фрейда задевали многих – например, религиозных людей. В пересказах очевидцев основатель психоанализа якобы считал католиков людьми, предпочитающими некоторый мазохизм избавлению от страдания.

Также Фрейду приписывается фраза о том, что ирландцы – единственная нация, не поддающаяся психоаналитическому лечению. На деле эта фраза звучит в фильме Скорсезе «Отступники» (2006) и своим источником имеет вольный пересказ мысли то ли самого Фрейда, то ли одного из его учеников.

Психоанализу также предписывается суждение, что ирландцы при встрече с психическими проблемами традиционно выбирают поэзию, сочинение историй или эскапизм (например, в форме алкоголизма), но не идут к «мозгоправам». Иногда упоминается высказывание, что у ирландцев слишком много психических противоречий, которые в принципе не могут быть рационально разрешены.

Вряд ли Фрейд говорил это, однако что-то подобное вполне вписывается в его представления. Конечно, его мало интересовали этнические различия между людьми, а вот социальные и идейные – очень даже. Для психоанализа верующие (а среди ирландцев традиционно сильно католическое воспитание) – это не просто люди, избравшие «коллективный невроз навязчивости», это те индивиды, которые сумели организовать свой собственный невроз (или даже психоз) с помощью религии. И пока их это устраивает, им незачем идти в анализ.

Фрейд не отрицал, что верующий может быть более счастлив, чем другой невротик. Причем это в большей степени актуально для католицизма, в котором сохраняется действенность исповеди. Романские народы немного проще относятся к греху («исповедался и освободился»), нежели германцы с влиянием протестантизма. В протестантизме вина занимает более важное место, и поэтому она сохраняется даже после исповеди.

В немецкой культуре нередко обнаруживается некоторое наслаждение своей виной и тайным грехом. Это гораздо сильнее формирует запрос на психоанализ, чем вера в искупление исповедью у католиков. И чем более секуляризована культура, тем слабее в массе эта вера, а, следовательно, нужны другие способы справиться с виной и проступком. Так что там, где религия когда-то была сильна, но ослабела, появятся либо психотерапевты и рефлексивная светская культура, либо эзотерика, секты и массовые авторитарные идеологии, либо все вместе (история эпохи конца XIX – начала XX века тому пример).

Также Фрейда обвиняли в презрении к социальным низам. В 1906 году членам своего кружка он то ли всерьез, то ли в шутку скажет, что от невроза практически свободны лишь пролетарии и принцы. Однако причина была в том, что эти группы не обращаются к психотерапевтам (по крайней мере в то время). Вполне возможно, что в отношении и пролетариев, и ирландцев Фрейду попросту не удавалось установить перенос или вникнуть в их язык.

Зигмунд не владел лексикой людей низшего сословия и вряд ли мог заметить аллюзии к чему-то бессознательному в их речи. В начале века психоанализ по объективным причинам оставался прерогативой людей богатых, образованных и интеллигентных. Поэтому ничуть не странно, что на такой тип пациента ориентировался Фрейд. А вот его ученики – демократичный Адлер и политически активный Райх – работали и с рабочими, распространяя психоанализ в массы.

Отказ любого психоаналитика работать с кем-то, в т. ч. с какой-то социальной группой, может быть мотивирован только этикой – этикой, мало чем отличающейся от врачебной (если нельзя помочь – не стоит вмешиваться). В любом другом случае мы говорим о нарушении принципов психоанализа, что, увы, случается, особенно с теми, кто не прошел свой анализ.

Жак Лакан тоже отметится похожим суждением, однажды сказав, что-то в духе «быть пролетарием – это социальный симптом». Чтобы это суждение не звучало вырванным из контекста, стоит отметить, что под симптомом имеется в виду личный способ организации наслаждения. Таким образом, Лакан намекает на то, что выбор профессии – это всегда что-то говорящее нам об устройстве бессознательного индивида.

Быть пролетарием – значит, бессознательно соглашаться с системой, в которой обязательно должен быть Другой в форме Господина (по отношению к которому сам субъект занимает место Раба). Жалобы и недовольство такого работника маскируют его бессознательное желание. Тот, чей фантазм устроен иначе, никогда не сможет быть пролетарием стабильно и долго. Так что это вопрос желания, а стало быть, действительно род симптома, а никак не повод к дискриминации.

Власть над субъектом через знание

С появлением герменевтики подозрения, а затем и теории дискурса как власти-знания, психоанализ, как и другие формы знания о субъекте критиковались за определенную авторитарность – в приписывании индивиду тех или иных обозначений. Об этом уже говорилось в тексте об отношении психоанализа к норме и диагнозам. Психоанализ, конечно, конструирует свои представления о человеческой психике, поэтому без соответствующей этики – они легко превращаются в манипулятивное знание. Но это касается любого знания о человеке, которое по определению Лакана организовано как параноидальный бред.

Если бред ничем не ограничивать, то рано или поздно он заканчивается либо властными притязаниями, либо панической дезориентацией. Увы, теоретические и этические ошибки некоторых аналитиков и даже целых школ вполне могут обернуться властным злоупотреблением в отношении индивидов. Это большая проблема, присущая любому учению. Ее сложно решить благими пожеланиями или голословными утверждениями, что новые теории будут лишены этого изъяна (история феминистской критики феминизма – тому пример).

Более того, стоит зафиксировать важный момент в формировании современной критики скрытых форм власти, например, в организации языка или его умолчаниях. Одним из ее истоков была теория четырех дискурсов, предложенная Жаком Лаканом. Собственно, уже Фрейда в значительной степени интересовала массовая психология, в т. ч. в силу исторических реалий (увлечение масс идеологиями с вождем).

Психоанализ оказался последовательным в изучении тех внутренних причин, которые заставляют человека как-то соотноситься с законом и другими социальными установлениями. Описание дискурса господина и дискурса университета – это уже ощутимая платформа для поиска самостоятельной позиции, избегающей слипания с какой-либо идентификацией.

При этом стоит признать, что в определенный момент психоанализу грозило превращение в набор догм, а психоаналитика – в весьма авторитарную фигуру (прежде всего в американском эго-психоанализе). В каком-то смысле Лакан проделал с теорией психоанализа то же самое, что и с анализантами в кабинете – он его истеризовал.

В отличие от множества психологов (например, Ясперса, Ганнушкина, Леонгарда и др.), Лакан с симпатией относился к фигуре истерика, многократно утверждая, что это и есть базовая позиция любого (нормального) невротического субъекта. Однако при этом он четко констатировал, что нападки и претензии истерика к Господину по большому счету укрепляют позицию последнего (хотя могут свергать с этого пьедестала конкретных субъектов).

В данном контексте стоит отметить также и то, что в представлениях позднего Лакана настоящий субъект в своих характеристиках ближе всего к женской позиции (в отношении к наслаждению). Но это довольно сложный момент теории, который мы рассмотрим в будущем.

Что же касается обвинения в скрытой власти аналитиков, то важно помнить, что Лакан ввел понятие «субъект предположительно знающий» именно с целью окончательно отделить позицию психоаналитика от авторитета врачей и других специалистов, идентифицирующихся со своим знанием. Аналитик не может оставаться аналитиком, если он думает, что знает всё о субъекте. И это хорошо подтверждается самой практикой. Начать хотя бы с того, что и во времена Фрейда огромное количество прогрессивных людей, в т. ч. феминистов, а также людей нетрадиционной ориентации пошли в анализ (и видимо нашли там тех, кто услышал их).

И сегодня эта ситуация повторяется: например, во Франции транссексуалы и трансгендеры идут преимущественно к лакановским психоаналитикам, потому что там они получаются поддержку своего внутреннего вопроса (вместо поиска однозначного решения в операции, дисфории или самоубийстве). Но это примеры из жизни, что же насчет теории?

Сексизм и гомофобия

Одним из главных раздражителей для теоретиков феминизма в учении Фрейда было то, что его концепция Эдипа изначально ориентирована на изучение отношений мальчика и его отца. Акцент на отцах заметен во многих его случаях, при этом эдипова ситуация для девочки не получила у него столь широкого освещения, хотя он и придумал женский аналог «Эдипова комплекса» – «комплекс Электры». Современным феминисткам кажутся унизительными и некоторые концепты Фрейда, такие как «женский мазохизм», «зависть к пенису» (penisneid) и другие.

Некоторые психоаналитики пытались восполнить этот пробел (например, Карен Хорни с работой «Женская психология»), но результаты были посредственными. Та же Хорни просто-напросто озвучила свои фантазмы – о том, что женская роль определяется материнством, а мужчины завидуют способности деторождения. Для практикующих психоаналитиков эта книга оказалась бесполезной. Более успешным шагом в этом направлении стали работы Лакана, который переинтерпретировал целый ряд положений Фрейда так, что они стали более применимы как к мужчинам, так и к женщинам.

Есть и совсем странная линия критики. Целый ряд авторов до сих пор ищут ошибки Фройда в лечении пациенток (известных под псевдонимами – Ирма, Анна О., Дора, Эмма, безымянная 18-летняя гомосексуалистка), объясняя их его предвзятостью и скрытой неприязнью к женщинам.

Конечно, отношение Фрейда к пациенткам, особенно истеричкам, было сложным: многие из них вели себя довольно вызывающе и не всегда работа с ними была успешной (ушедшие на волне негативного переноса могли всерьез испортить ему репутацию). И все-таки как аналитик он занимал сторону субъекта, а не сторону тех других, которые требовали от пациента излечения или хорошего поведения. Благодаря этому какая-то психотерапевтическая работа вообще происходила.

И концепты, которые он вырабатывает на практике, призваны помогать в работе, а не нравиться или соответствовать какой-либо идеологии. По этой причине Пол Феррис остроумно заметил, что Фрейда очень удивил бы тот язык, которым одна из его внучек (Софи Фрейд) писала о Доре.

В 1993 году Софи Фрейд написала, что история Доры – это история «талантливой, умной еврейской женщины среднего класса, которая провела подростковый возраст в дисфункциональной семье в женоненавистнической и антисемитской Вене, под эмоциональным гнетом враждебного окружения, сформировавшего ее жизнь». Без сомнения, это язык современных фантазмов, идеологии толерантности, которая с точки зрения психоанализа не несет ничего, кроме виктимизации.

Еще более сложно складывались отношения между феминизмом и структурным психоанализом Жака Лакана. С одной стороны, им нравились форма и содержание некоторых его высказываний о субъекте, о женщине и о сексуальности.

Так, например, многие французские феминистки (Сиксу, Иригарэ и др.) ухватились за фразу Лакана: «Женщины не существует» (в оригинале La Femme – т. е. Женщины с большой буквы, т.е. женщины как общего понятия). Но при этом они не захотели изучать его теорию целиком, а стали изобретать свои позитивные универсальные определения женской природы (пусть и постмодернистски сложные или парадоксальные).

А некоторые нашли повод оскорбиться и самой этой фразой. Многим также импонировало то, что психоанализ разоблачает многие культурные стереотипы о женщинах, четко обозначая из как мужские фантазмы. Однако радикальные представители феминистского движения довели эту логику до абсурда, в т. ч. отрицая даже вполне реальные проблемы (например, женскую фригидность, проблемы с сепарацией у матерей и т. д.).

С другой стороны, его дискурс также, как и дискурс Фрейда, не собирался удовлетворять фантазиям феминисток. Как заметит Эммет Лаор:

«Феминистки фантазируют о мире, в котором доминируют женщины, в котором они обладают правом определять <…> мужчину как не-женщину. Вероятно, это возможно, хотя выглядит причудливо, и я не знаю ни одного примера такого общества».

С точки зрения теории сексуации Лакана, существует лишь один пол – (очень условно) мужской, и это пол не биологический, а сконструированный символически. Конкретные женщины и мужчины как-то выстраивают свое отношение к этой символической конструкции, причем в значительной степени бессознательно. При этом женская сторона вопроса либо остается мужским фантазмом, либо оказывается невыразима, и чем-то схожа с религиозной или философской апофатикой. И эта двусмысленность на уровне теории неустранима.

В отличие от Лакана феминистские авторы как раз пытаются устранить ее, приписывая женщине некоторые качества, контрарные мужским. Однако вместе с Жижеком мы можем всегда задаться вопросом, не являются ли эти самые качества все тем же «мужским» (и значит, навязанным) клише:

«Кэрол Гиллиган, например, мужским ценностям автономии, конкуренции и пр., противопоставляла женские ценности интимности, преданности, взаимозависимости, внимания и заботы, ответственности и самопожертвования, и пр. Но действительно ли это аутентичные женские ценности или же это мужские представления о женщинах, которые им навязываются в патриархальном обществе? И тут мы имеем дело с неразрешимой проблемой, потому единственным возможным ответом будет тот, что верны оба варианта».

Психоанализ не интересует «как должно быть» (например, с точки зрения феминизма или квир-теории), он лишь пытается создать работающие и описывающие реалии понятия. Поэтому описания женского через отсылку к (мужской) фаллической функции не устраивают феминистов.

Меж тем психоанализ всего лишь констатирует, что мужчины обычно ориентируются на некоторый бессознательный образ (образ Мужчины), т. е. они пытаются изобразить соответствие. В то время как женщина такого образа не имеет (Женщины с большой буквы не существует) и поэтому она изображает не посредством мимикрии, а через множество масок, которые призваны соблазнить мужской фантазм.

Представление о женственности как о маскараде в дальнейшем будет широко использоваться в постструктурализме. Надо заметить, никто не сделал больше, чем психоанализ для отделения вопроса о женственности от материнства, хозяйства и других традиционных представлений о женщинах. И в изучении материнства вклад психоанализа просто колоссальный. Пусть многое сделал уже не Фрейд, а его последователи, в т. ч. женщины-психоаналитики (например, Каролин Эльячефф, Жоан Ривьер, Франсуаза Дольто и др.).

Более просто обстоит дело с представлением психоанализа о гомосексуальности. Ни у Фрейда, ни у Лакана вы не найдете попыток обозначить это как нечто ненормальное или требующее особых дефиниций. К сожалению, попытки сделать из гомосексуальности диагноз встречались в американском психоанализе в первой половине ХХ века. Для Фрейда одинаково важно понять устройство и гетеро-, и гомосексуальности. В «Очерках по психологии сексуальности» (1905) он скажет:

«С точки зрения психоанализа исключительный интерес мужчины к женщине является проблемой, нуждающейся в объяснении, а не чем-то само собой понятным, что имеет своим основанием химическое притяжение».

Клинические исследования не обнаруживают ощутимых различий гомосексуальных и гетеросексуальных людей, подтверждая слова Фрейда:

«Психоаналитическое исследование самым решительным образом противится попыткам отделить гомосексуальных от других людей как особую группу».

Что же в итоге?

Сегодня, как уже отмечено выше, лакановские школы активно разрабатывают методы работы с аутистами, анорексиками и аддиктами, транссексуалами и психотиками. В ее основе лежит этика – этика принятия субъекта с его симптомом.

При этом психоанализ оказывается раз за разом в оппозиции к доминирующему дискурсу (в т .ч. толерантности), государственной идеологии, господствующим (научным) методам в психотерапии. И все это по той причине, что психоанализ не доверяется фантазмам (например, социальным утопиям), он их анализирует, занимая сторону субъекта желания. Любая попытка увидеть в этом дискриминацию явно потребует искажений самой сути психоаналитических положений. По этой причине психоанализ с огромным скепсисом относится к идее позитивной дискриминации и многочисленных запретов, обоснованных чувствительностью меньшинств (вся эта современная риторика о культурной апроприации, привилегиях большинства, объективации, мэнсплейнинге и т. д.).

Реальные изменения в обществе приходят с новой этикой и новыми структурами. Но оно не меняется, если сменить минус на плюс или запретить то, что почему-то устоялось как усредненная реакция или привычная оценка. Если все, что вам нужно для достижения цели – это кому-то что-то запретить, то ваша идея и ваша борьба больше похожа на набор из рессентимента, виктимизации и личных комплексов.

Целью борьбы попранных в правах социальных групп является эмансипация, а не смена угнетаемых. Однако эмансипация – очень сложная вещь. Легко уйти из дома от родителя (да и то не каждому), но не так легко избавиться от того влияния, которое он продолжает оказывать в психике (собственно «эмансипация» изначально – это выход ребенка из-под власти отца). Без работы над собой такое освобождение всегда оказывается иллюзией, ведь освобождение – это изобретение себя как свободного, его нельзя получить от Господина, тем более по требованию. Это касается и индивидов, и социальных групп.

И это напрямую смыкается с тем, с чем работает психоанализ. Суровым господином, заставляющим человека быть несвободным и делать не то, что он хочет, очень часто оказывается его бессознательное. Например, фантазм – та часть нашей жизни, о которой мы обычно ничего не знаем (что приносит в жизнь ощутимый разлад). И в реальности есть с чем стоит сражаться, но увы, правда жизни состоит в том, что в большинстве случаев фигуры, с которыми мы боремся – живут внутри.

Поэтому психоанализ иногда воспринимается как угроза позиции борца: феминистка в анализе может обнаружить, что это именно она бессознательно верит и поддерживает фантазм о грубом обладании мужчиной женщины, а демократичный интеллигент открывает в себе бессознательное убеждение в том, что мир принадлежит авторитетам и живущим правом силы.

Бегство от подобных вещей может долго питать любую активность, в т. ч. социальную борьбу, но оно оставляет такого человека глубоко неудовлетворенным. Психоанализ – это возможность (увы, не гарантированная) сделать что-то с этим «господством» бессознательного. Это и есть настоящая эмансипация, на стороне которой выступает психоанализ.


В оформлении использованы работы Karina Laru-Naú.

Возможно вы не знали:
Виктимизация
(превращение субъекта в жертву) в психологии понятие, которое может быть определено как прямое или косвенное приписывание человеку статуса жертвы (соответствующих знаков, ощущений, отношения), которое повышает потенциальную возможность виктимного поведения в будущем.
Сексуация
термин Ж. Лакана, обозначающий способ, каким субъект вписан в сексуальное различие, т.е. буквально производство субъекта как обладающего полом (в отличие от биологической сексуальности, данной телу).
Апофатика
(или апофатическое рассуждение) вид рассуждения, в котором полагание, определение или доказательство проводится посредством отрицания. Например, апофатическое богословие – это богословие, определяющее Бога через то, чем он не является.
Рессентимент
(от фр. ressentiment – злопамятность, мстительная обидчивость) понятие философии Ницше, обозначающее довольно сложную реакцию. Это своего рода ощущение собственной слабости и зависти к (сильному) другому, вырастающее в целую систему ценностей, которая конструирует из другого «врага» и всячески отрицает его систему ценностей.
Мэнсплейнинг
(от англ. mansplaining (man+explaining) – мужское объяснение) термин феминистов, обозначающий навязывание мужской перспективы в представлениях о мире. Прежде всего касается устойчивых мужских представлений о том, какими должны быть женщины и устройство общества.
Рекомендуем:
  1. Юлия Кристева «Время женщин»
  2. Эммет Лаор «Любовь от Бадью к Лакану: Логика и Значение Сексуального Различия»