«Теории»: Психотерапия как языковая игра. Подход Вадима Руднева

В статье «Является ли шизофрения платой за использование homo sapiens конвенционального языка?» (1997) английский психиатр Тимоти Кроу обосновал гипотезу, в соответствии с которой шизофрения является видовой болезнью человечества. Опираясь на эту гипотезу и еще ряд схожих идей в том числе работы Витгенштейна Вадим Руднев предложил рассматривать психотерапию как языковую игру. Concepture излагает суть предлагаемого подхода. 

Миф психотерапии

Прежде чем обращаться к предмету статьи, стоит сказать пару слов о Вадиме Рудневе, точнее о его компетенциях и интересах. Руднев является прямым учеником Юрия Лотмана и действующим членом психотерапевтической лиги. В свое время он защитил диссертацию на тему «Теоретико-лингвистический анализ художественного дискурса» одновременно по двум степеням (кандидатской и докторской) в секторе теоретической лингвистики Института языкознания РАН в 1997 году.

На данный момент Вадим Руднев успел написать более 12 больших научных работ (12 точно), 4 из которых посвящены философии психопатологии: «Характеры и расстройства личности: Патография и метапсихология» (2002), «Тайна курочки Рябы: Безумие и успех в культуре» (2004), «Словарь безумия» (2005), «Диалог с бе­зумием» (2005). Есть еще несколько менее значительных работ. Самой примечательной из них является опубликованная Вадимом Петровичем в 2006 году в журнале «Психология» НИУ ВШЭ статья под названием «Миф психотерапии». Работа отсылает своим названием к знаменитой книге Томаса Саса «Миф психического заболевания», хотя, как принято сейчас говорить, это не точно.

В статье рассматривается проблема взаимоотношения между пациентом и психотерапевтом\аналитиком, понятие «болезни», соотнесенность ее статуса с пространством анализа и его дискурсом. Условно «Миф психотерапии» можно разделить на две части. В первой Руднев формулирует свое видение терапии, подкрепляя рассуждения отсылками к идеям, проектам и конкретным понятиям: Людвига Витгенштейна, Томаса Саса, Рональда Лейнга и др. Во второй части автор углубляется в суть сформулированной проблемы и объясняет: «Что же конкретно психопатологи­ческого в языке?». Но, давайте ближе к делу и по порядку. 

Часть №1: Поле битвы – язык

«Бессознательное структурировано, как язык» – говорил Жак Лакан. По мнению Руднева, этот тезис «можно применить к любому типу психотерапии, даже к самому радикальному». Наверное поэтому практики говорения и проговаривания в психотерапии и психоанализе занимают столь важное место. Взять хотя бы методы активного слушания и свободных ассоциаций, по сути дела являющиеся языковыми играми.

Вадим Петрович обращается к Витгенштейну и концепту «языковой игры», чтобы сразу обозначить важный для контекста своей статьи момент, который, к слову, и составляет ее семантический центр:

«Любая пси­хотерапия есть языковая игра в том смысле, который придал этому тер­мину Людвиг Витгенштейн (Вит­генштейн, 1994), т. е. любое исполь­зование языка подразумевает использование каких-то правил. При­меры языковых игр, сходных с пси­хотерапией, – исповедь, лекция, бе­седа, обмен мнениями; примеры не­сходных с психотерапией языковых игр – отдача команд и распоряже­ний, любовное объяснение».

Далее Руднев отмечает универсальную особенность любой игры: «в игре кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает». Получается, что пациент и терапевт в буквальном смысле противостоят друг другу в речи, разумеется, если брать во внимание концепт «языковой игры». Первый отстаивает свое право на болезнь. Второй – свое право на здоровье. Не ослабляет борьбу и обращение терапевта к «Разумному Эго» пациента, ведь чем большую власть имеет болезнь, тем в меньшей степени проявляется «разумное эго».

Следствием преобладания болезни становится отдаленная «перспектива установления ра­бочего альянса», напрямую зависящего от возможности наладить контакт с сознательным Я анализанта («Разумным Эго»). Аналитик буквально вынужден продираться сквозь «джунгли бесконечных сопротивлений пациен­та», не забывая про контрперенос. Видимый итог один: выразительная функция речи – единственное поле деятельности, доступное аналитику.

Однако, может показаться, что данное утверждение носит весьма спорный характер. Умный читатель возразит, приведя в пример множество психотерапевтических методов, которые работают не с речью пациента, а, допустим, с его телом. Вариантов предостаточно: телесноориентированная терапия, танцедвигательная или арт терапии. Но верно это только на первый взгляд. Не стоит забывать, что тело – тоже часть семиотической системы языка и тоже выступает своеобразным «выразительным органом». О чем Руднев напоминает, обращаясь к Томасу Сасу и его книге 1971г. «Миф психического заболевания».

Параллельно он вспоминает, как относились к истерии в период формирования психоанализа и как тяжело было Фрейду с учениками убедить научное сообщество в том, что истерики не симулянты, а реальные больные:

«Томас Сас утверждает нечто вроде того – пишет Руднев –, что истерики все же подобны симулянтам. Вернее, их недуг не носит харак­тера болезни в точном смысле этого слова. Скорее, они пользуются дру­гим языком, иконическим: истериче­ские стигмы (парезы, астазия-абазия, мутизм и т. д.) передают суть сообще­ния на иконическом языке. Напри­мер, когда человек не может ходить, он тем самым сообщает своему ком­муниканту: «Видишь, как мне плохо, я даже не могу стоять на ногах»; если у истерика мутизм, он этим хочет пе­редать информацию: «Мне так пло­хо, что я даже не могу говорить». 

Становится ясно, почему Руднев обращается в начале статьи к знаменитому высказыванию Лакана «Чего бы ни добивался психоана­лиз, среда у него одна – речь пациен­та». Любой недуг – проявляется ли он в речевых или в телесных отклонениях – находится в границах семиотического поля языка (пусть даже иконического), а значит может быть объектом языковой игры между пациентом и терапевтом. Задача терапевта в таком случае заключается в перекодировке символов сообщения, несущего знание о болезни, таким образом, чтобы болезнь «прошла».

Завершая историко-теоретический экскурс, философ вспоминает проект антипсихиатрии Рональда Лэйнга и плавно подводит повествование к главной теме статьи – языку:

«Еще более радикальный пафос от­рицания традиционного понимания душевной болезни содержится в зна­менитой книге основателя антипси­хиатрии Рональда Лэйнга «Расколо­тое Я» (Лэйнг, 1995). Лэйнг в ней го­ворит о том, что шизофреники – гораздо более привлекательные люди, чем их врачи, просто это люди с другим внутренним миром, и к ним надо подходить с мерками этого дру­гого мира… В сущности, сумасшедший и врач меняются местами».

Очевидно, что Вадим Петрович упоминает Лэйнга не просто так. Делает он это чтобы закруглить первую часть статьи и начать вторую, посвященную уже конкретно проблеме языка.

Завершающий отрывок историко-теоретической «половины» статьи выглядит так:

«Как социальный проект антипсихиатрия потерпела пораже­ние, –  пишет Руднев, – и все потому, что, со­гласно воззрениям, которых придер­живаемся мы [психоаналитики], душевнобольные не хо­тят выздоравливать, потому что они Не могут Выздороветь».

Последняя фраза: «Не могут Выздороветь» – что-то вроде точки, обозначающей переход от описательной части к объяснительно-аргументативной, речь о которой пойдет ниже.

Часть №2: Язык, шизофрения и миф психотерапии

Главный вопрос второй половины статьи можно сформулировать так: «почему психотерапия – это миф?». Чтобы ответить на данный вопрос и обоснованно, и последовательно, Вадим Петрович обращается к знаменитой статье американского психиатра Тимоти Кроу под названием «Является ли шизофре­ния платой за использование homo sapiens дискретного языка?».

Если коротко, то Тимоти Кроу называет шизофрению видовой болезнью человека. Психиатр считает расстройство следствием использования человеком языка, в котором означаемое (предмет) не соответствует означающему (знаку). Результат – схизис и шизофрения. Также Кроу подкрепляет свои выводы тем фактом, что ген языка и ген шизофрении – это один и тот же ген.

Но это если коротко, Руднев же берется за более объемную экспликацию и начинает с уже обозначенного в первой части статьи феномена истерии. Философ утверждает, что истеричность – неотъемлемое свойство любого языка:

«Язык истеричен. Что определяет истерию? Конверсия, вытеснение, де­монстративность, иконизация (оте-леснивание знака), pseudologia fantas-tica. Начнем с последнего как с само­го очевидного. Можно ли было бы человеку врать, если бы он не обла­дал языком? Ответ очевиден. Истина и ложь — понятия языка. Возмож­ность утверждать то, что не соответ­ствует действительности, предоста­вляется самим языком в весьма ши­роких пределах. Истина — островок в море вранья, если перефразировать слова Уилларда Куайна (Quine, 1851)» 

Выходит, язык не является специфическим инструментом для передачи истинных высказываний? Закономерно, и более того – все совсем наоборот: возможность искажать действительность благодаря «дискретности» языка оказывается куда важнее, чем возможность утверждать нечто истинное.

«А как тогда понимать истерическую иконизацию языка?» – спрашивает Руднев. И сам же дает ответ – «релятивные граммати­ческие категории иконизируются». Например, прилагательные положительной сравнительной и превосходной степеней в английском языке как бы воплощают формой своего написания понятие длины:

«Слово long (длинный) короче слова longer (длиннее), а слово longest (длинней­ший) — самое длинное (Якобсон, 1985). Вообще вся конвенциональность языка как принцип является абстракцией. По ассоциации с каж­дым словом, будь оно конкретное или абстрактное, в сознании говорящего и слушающего встает какой-то икон. Слова отелесниваются в их речевом использовании»

Демонстративность тоже заложена в языке. Возможность преуменьшать, преувеличивать или украшать речь оборотами и тропами – что это как не демонстративная функция языка? А демонстративность, как известно со времен Фрейда, – главное качество невротика. Вывод – язык невротичен и демонстративен, означающее в преобладает над означаемым. Приоритет отдается знаку, а не предмету, который, кстати, может быть обозначен многими словами, «в пределе – в шизофренической модели языка и в поэзии — Всеми Словами» – утверждает Руднев. 

Немаловажным аспектом в аргументации главного тезиса статьи о том, что психотерапия — это специфичный вид мифологического дискурса внутри шизофренического сообщества людей, оказывается бинарная структура языка:

«Бинарность обсессивно-компульсивной семиотики – стояние на раз­вилке благоприятного и неблагопри­ятного – также отражена в языке. Во-первых, структура языка основа­на по большей части на принципе бинарности. Это прежде всего касается фонологических оппозиций: глас­ный – согласный, глухой – звонкий, твердый – мягкий. В свое время Якобсон с американскими коллегами построил совершенно обсессивную универсальную фонологическую сис­тему, состоящую из 12 признаков, ко­торая описывала фонологии всех воз­можных языков. Синтаксис и семан­тика представляют путь бинарных семиотических развилок: подлежа­щее – сказуемое, определение – под­лежащее, обстоятельство – сказуе­мое и т. д. В семантике то же самое. Одушевленное – неодушевленное, человек – нечеловек, женщина – мужчина, женатый – неженатый»

Ключевая проблема все же остается. Можно ли, учитывая все выше сказанное, считать язык шизофреническим образованием? Некоторые считают, что – да, некоторые уверены, что – нет. Есть хрестоматийный пример смоделированного Ноамом Хомским бессмысленного высказывания: «Бесцветные зеленые идеи яростно спят». Это пример того, что уровень метофаризации в языке имеет свои пределы и не всякое высказывание можно представить, как имеющее четкое семантическое ядро. Но другой лингвист Хилари Патнем спустя некоторое время возразил Хомскому:

«Хилари Патнем, показал, что эту фразу можно пред­ставить как вполне осмысленную. Идеи вполне могут быть бесцветны­ми, при этом они могут быть «зеле­ными» (в смысле незрелыми). Идеи могут «спать», т. е. бездействовать, быть неиспользованными, и при этом «спать» «яростно», т. е. их неиспользо­вание носит активный, агрессивный характер»

Сюдя по всему, практически любое высказывание, даже явно бредовое и шизофреническое можно расшифровать таким образом, что оно покажется осмысленным и наполненным конкретной семантикой. Какие выводы, применительно к предмету статьи стоит сделать из всего этого?

Руднев Вадим Петрович предлагает такой: «психотерапия внутри шизофренического сообщества людей – это миф». Однако философ не считает это понятие «ругательным», скорее сравнительно бесполезным и безвредным в большинстве ситуаций:

«Тоталитарные мифологические системы, безуслов­но, вредны для общества, демократи­ческая мифология более или менее полезна. Что касается психотерапии, то она, по крайней мере, хотя бы в по­давляющем большинстве случаев безвредна…»   

Возможно вы не знали:

Невроз – собирательное название для группы функциональных психогенных обратимых расстройств, имеющих тенденцию к затяжному течению. Клиническая картина таких расстройств характеризуется астеническими, навязчивыми или истерическими проявлениями, а также временным снижением умственной и физической работоспособности.

Рабочий Альянс – готовность пациента выполнять различные процедуры психоанализа и в его способности работать аналитичес­ки с теми инсайтами, которые являются регрессивными и причиняют боль. Альянс формируется между созна­тельным Эго пациента и анализирующим Эго аналити­ка.

Разумное Эго – термин, часто используемый для обозначения философско-этической позиции, устанавливающей для каждого субъекта принципиальный приоритет личных интересов субъекта над любыми другими интересами, будь то общественные интересы, либо интересы других субъектов.

Сопротивление – психический механизм, препятствующий психоаналитическому проникновению в бессознательное и мешающий возвращению вытесненного. Как говорит Фрейд, «сила, которая поддерживает болезненное состояние», и не позволяющая ему придерживаться основного правила психоанализа: говорить всё, что приходит в голову.

Семиотика – наука, исследующая свойства знаков и знаковых систем. Согласно Ю. М. Лотману, под семиотикой следует понимать науку о коммуникативных системах и знаках, используемых в процессе общения.

Семантика – раздел лингвистики, изучающий смысловое значение единиц языка.

Шизофрения – полиморфное психическое расстройство или группа психических расстройств, связанное с распадом процессов мышления и эмоциональных реакций. Шизофренические расстройства в целом отличаются характерными фундаментальными расстройствами мышления и восприятия, а также неадекватным или сниженным аффектом. 

Языковая Игра – термин Людвига Витгенштейна, введённый им в «Философских исследованиях» 1945 года для описания языка как системы конвенциональных правил, в которых участвует говорящий. Понятие языковой игры подразумевает плюрализм смыслов. 

Рекомендуем прочесть:

1. Вадим Руднев – «Тайна курочки Рябы: Безумие и успех в культуре»

2. Вадим Руднев – «Словарь безумия»