Лекция №1 «Введение»
Платон был и является центральной фигурой западной философии всех времен. Concepture знакомит читателя с Платоном, и пытается дать некоторые ключи к пониманию его диалогов, разбросанные по разным произведениям. В самом лучшем случае – пробудить интерес. Потому что лучше всего о философии Платона говорит сам Платон.
Когда мы слышим о Платоне, то мы сразу представляем себе античность. Какие ассоциации вызывает у нас словосочетание «античная культура»? Обычно на ум приходят образы, навеянные нам популярным кинематографом – вот развращенный Рим времен упадка, вот раб Спартак поднимает восстание, а вот и легендарные спартанцы защищают не менее легендарное ущелье от захватчиков с востока. Знаменитая архитектура, мифы и герои. Иногда мы что-то слышим про демократию, республику, римское право. В конец концов, про то, что вся европейская культура каким-то образом вышла из греческой. Но, во всяком случае, др. Греция и Рим - это всегда что-то древнее и далекое, хоть и существующее поодаль нас. Античность сейчас – это, в лучшем случае, предмет истории, то есть предмет науки, устанавливающей факт простого наличия того или иного положения дел по тем следам, которые от него остались. Историческое исследование – это исследование такого рода, при котором сущность того или иного положения дел для исследователя остается безразличной.
К примеру, важно, кто и когда написал те или иные части «Илиады», было ли это одно и то же лицо или это была целая группа авторов, каким стихотворным строем произведение было написано, кто и когда его впервые упоминает или цитирует, какие, кем и когда переписанные издания дошли до нас и не имеются ли в них ошибки. В конце концов – как именно необходимо эти ошибки исправлять, реконструируя аутентичный текст. Что есть «Илиада» в самой себе – историка обычно не интересует - с одной стороны потому, что здравый смысл и так подсказывает ему ответ – это набор мифов, то есть набор примитивных попыток выяснения причин тех или иных феноменов повседневной жизни. А с другой – это не предмет его науки, и именно потому только здравый смысл может здесь царствовать, естественно заполняя лагуны.
История описывает положение дел, а потому к историку в частности, да и вообще к истории как науке сложно адресовать вопрос: «почему» и «что это». Что есть «Илиада», почему она была написана – это вопрос, в лучшем случае, к антропологу или психологу, культурологу или, возможно, представителю когнитивных наук. Ответы могут быть разными – от «Илиады» как продукта сублимации инстинктивных сил, до «Илиады» как когнитивной карты, необходимой, чтобы объяснить мир и действовать в нем – но во всех случаях, вопрос выходит за рамки истории как таковой. Дело самой науки истории – предоставить текст «Илиады». Поэтому, каждому историческому исследованию предшествует иная работа, которую обычно относят к области методологии – а именно установка того, что ты ищешь в мировом потоке. Понятно, что процесс установления предмета истории – дело не самой истории, в рамках науки «история» он не разрешается. Это - интеллектуальный труд несколько иного толка. В процессе этого труда рождаются разные исторические школы – одни изучают смену политических элит, войны, захваты территорий и распады государств, а иные – смену повседневных форм человеческого существования. И это совершенно разные истории.
Довольно трудно обосновать возможный интерес к античности, если она предстает перед нами только как история. Если нам, конечно, не интересна реконструкция мирового свидетельства сама по себе. Ведь все те аргументы, которые первыми приходят на ум, довольно наивны. Необходимо признать, что никто не учится на чужих ошибках, а прогресс на основании мирового исторического опыта, особенно в свете событий середины прошлого столетия, предстает как романтическая выдумка. По-видимому, можно довольно легко обосновать совершенно любую точку зрения, указывая на какое-либо историческое наследие или апеллируя к какому-либо примеру, найденному в глубине веков. Недавние и весьма резонансные события, имевшие место на территории СНГ, довольно хорошо показывают скрытую беспринципность такого хода - ведь оказалось, что можно оправдывать войну ссылкой на христианское историческое наследие совершенно определенных географических мест. Такой ход, конечно, сам по себе не нов, и людей совершенно не интересует тот факт, что христианство проповедует любовь и смирение. А не интересен он по простой причине – апелляция к историческому примеру не раскрывает внутренней необходимости суждений, то есть не раскрывает закономерность, тем самым делая слова объективными, а просто «обосновывает» чью-то личную, субъективную волю, иначе говоря – произвол.
История ради истории, то есть знание ради знания, голая эрудиция, а так же тот факт, что классическое образование традиционно изучает античность – все это настолько же не может быть адекватным основанием: эрудиция удел телевизионных игрищ, убийство времени, а традиция не делает свой предмет автоматически верным. Однако, необходимо оговориться, что мы совершенно не имеем намерения критиковать здесь историю как науку. История предоставляет нам ряд фактов, насколько это возможно. Отношение к ним вырабатывается уже потом, и простая эрудиция, например, – это безразличие к истории. Зачем же нам тогда нужна античная культура? Зачем нам нужна античная философии? Изложение грозит оборваться в самом начале, на введении, едва только начавшись. Может быть, мы были недостаточно внимательны к своему предмету? Что такое античная культура? И что такое культура вообще?
Слово «культура» берет свое начало от латинского «cultura», которое, в свою очередь, происходит от глагола colere, что значит «обрабатывать», «возделывать», но также и «почитать» (отсюда русское «культ»). Термин «культура» впервые встречается в текстах, которые были посвящены обработке земли («agri culturae»), а потому «культура» – это весь комплекс действий, обращенный на создание особых практик возделывания земли. Впоследствии, термин «культура» принимает более широкое значение, а именно культура начинается пониматься как комплекс практик по облагораживанию чего-либо. То есть исчезает сельскохозяйственный подтекст. Например, Цицерон говорит о философии как о «cultura animae», то есть о чем-то, что «возделывает», «обрабатывает», облагораживает душу. С этого момента, культура начинает противопоставляться природе как чему-то необработанному, дикому. В этом смысле, культура близка греческому понятию «пайдейя» (воспитание, образование). Для грека, человек вне культуры (варвар) – это прежде всего тот, кто не получил воспитания (естественно, только греческого и никакого другого), тот, кто не причастен полисной, гражданской жизни.
Как мы видим, культура – это, прежде всего, род практик, направленных на жизнь, рост, осуществление. Беря семя дуба с намерением взрастить его, мы помещаем его в почву, на определенном расстоянии от земли. Мы поливаем его водой, бережем от физических воздействий, пока ствол достаточно не окрепнет. Когда ствол окреп, мы стараемся защитить дерево от вредителей. Одним словом, мы делаем все, чтобы внутренняя природа семени смогла раскрыться, чтобы все природные силы, властно пронизывающие весь процесс взрашивания, действовали без помех. Совершенно так же мы поступаем и тогда, когда возделываем душу – то есть при воспитании. Процесс «окультуривания» – это не процесс истязания, противный природе и силам конкретной души – наоборот, это возведение скрытого начала в его явленность. Другое дело, что в природе силы очень конкретны и детерминированы самой материей – на генном уровне. Человек может выбирать тот или иной принцип, исходя из которого он будет воспитывать себя, то есть выбирать то или иное начало и раскрывать его. Поэтому вопрос блага – первостепенен для грека.
Итак, говоря о греческой культуре, мы должны иметь в виду, прежде всего, ее начало – то есть ту природу, которая пронизывает греков и осуществляется ими в процессе истории. Это греческое начало для нас мертво, а значит и греческая культура – она тоже мертва, и наша задача состоит в том, чтобы оживить ее. И если мы говорим о греческой философии, как о части греческой культуры, которую нужно оживить, чтобы понять, то мы не должны к ней относиться как к чему-то безвозвратно устаревшему, отжившему и так далее. Наоборот, мы должны воспринять начало греческой философии всерьез – не как мнение, одно среди многих других, но как актуальную попытку ответить на вопрос нашей жизни. Иначе говоря, дошедшие до нас артефакты античной культуры должны проявить свое начало в нашем конкретном существовании вот здесь и сейчас.
Пожалуй, где-то в этой области мы можем найти главное отличие истории философии от истории философии. Первая занимается скорее историческим исследованием, в чем-то формальным по отношению к смыслу того или иного произведения. Она – наследница школьной философии – процветает в институтах, в академических кругах. Она гораздо больше похожа на науку, и выполняет ряд важных задача, а именно – реконструкцией источников и передачей традиции. Историю античной философии с упором на историю обычно называют классической филологией. Она занимается не только реконструкцией философского наследия, но и вообще всего рукописного наследия античности. Ее сводная сестра – история философии – может показаться гораздо более тенденциозным мероприятием, потому что она обходится с текстами в весьма свободной манере. Она, скорее, философия, чем наука. Обращаясь к тому или иному философу, автор как бы вступает с ним в диалог, и, скорее, отталкиваясь от своих наработок, творчески перетолковывает существующее наследие. Но, в то же время, в этом и состоит ее сильная сторона – она способна подойти к смыслам произведения со всех сторон, не обращая свое внимание на то, чтобы интерпретация была зажата в рамках и понятиях данной эпохи. Это, безусловно, модернизация и, в некотором роде, игра в одни ворота. Но обе истории важны и нужны – без первой, у нас просто не будет ни одного текста, без второй мы не поймем всей глубины той или иной мысли.
Если взглянуть на систематическое изложение античной философии, написанное в академическом ключе, то мы почти везде увидим классическую схему периодизации:
Досократики (6-4 в. д.н.э.).
- Милетская школа physikoi: Фалес, Анаксимандр, Анаксимен.
- Пифагор и пифагорейцы.
- Эллейская школа: Зенон, Парменид, Мелисс.
- Гераклит, Анаксагор, Ксенофан, Эмпедокл, Левкипп и Демокрит.
Софисты и Сократ (5-4 в. д.н.э., до смерти Сократа в 399 году).
Великие классики – Платон и Аристотель (399-322 г. д.н.э.)
Философия эллинистического периода (Со смерти Александра Македонского в 323 году д.н.э., до закрытия платоновской академии Юстинианом в 529 нашей эры): платоновская академия и аристотелевский ликей; скептики, стоики, эпикурейцы, неоплатоники, неопифагорейцы.
Все периоды разные и во всех царствует разная мысль. Но для нас они все объединяются весьма важной проблемой источников. Например, от Фалеса у нас ничего не осталось, только пересказы и намеки; от Анаксимандра и Анаксимена всего несколько фрагментов; Пифагор специально ничего не писал, а его школа была довольно закрытым учреждением; от Левкиппа до нас ничего не дошло, кроме того, что он был учителем Демокрита; Сократ так же ничего не писал, два главных свидетельства, которые у нас от него остались – это диалоги Платона и несколько произведений других авторов. Сам Платон – первый автор, сочинения которого до нас дошли в полном объеме, даже слишком полном – авторство некоторых писем сомнительно, а некоторые диалоги, традиционно приписываемые Платону, были написаны, скорее всего, его учениками. Кроме того, довольно остро стоял и стоит вопрос о датировке самих диалогов Платона. От Аристотеля остались только т.н. эзотерические сочинения – то есть произведения, предназначенные для школьного пользования (либо его собственные заметки, либо конспекты его учеников). В эллинистический период, наприер, существовала традиция все свои выдумки приписывать авторитетному учителю древности, а потому мы имеем множество небылиц, например, о Пифагоре. Как можно заметить, в каждом из периодов можно найти те или иные сугубо филологические трудности, но в целом, самый сложный с текстологической точки зрения период – это досократики. От т.н. досократиков до нас не дошло ни одного аутентичного текста, все, что осталось – это цитаты и парафразы, сохраненные другими авторами. Причем достоверность свидетельства того или иного автора в большинстве случаев остается спорной. Пожалуй, нет ни одной цитаты, вокруг которой не велись бы дискуссии.
Как и любая схема, эта периодизация страдает определенными изъянами. Например, понятие «досократики». Сам термин был впервые введен Германом Дильсом, который собрал и издал все сохранившиеся в виде цитат и парафраз фрагменты древних философов, сопроводив свое издание критическим аппаратом. К примеру, мы можем сказать, что объединять столь разных философов как Фалеса, от которого мало что вообще осталось, и Парменида на том только основании, что они жили до Сократа, несколько натянуто. С другой стороны, строго говоря, даже хронологически не все «досократики» жили до Сократа. Демокрит, например, был его современником и даже пережил его. Еще, возможно, несколько некорректно противопоставлять древних философов Сократу-Платону как классикам, потому что может создаться впечатление, что это каким-то образом принижает мысль древних, делает ее ущербной по сравнению с классическим периодом. Понятие «эллинизм» тоже доставляет определенные трудности, потому что, начиная со 2-го века нашей эры, уже начинают свою деятельность Отцы Церкви. И если некоторых из них можно, с огромной натяжкой, впихнуть в рамки античной философии (на том основании, что они занимались синтезом «языческой» мудрости с учение Христа), то другие довольно яростно противопоставляли себя всей античности. Да и у самих античных авторов было достаточно претензий к христианству. Поэтому, когда заканчивается античная философия и начинается средневековая – вопрос отнюдь не простой. В общем, периодизация – нужная вещь, и она как-то вводит нас в положение дел, но нужно помнить, что все это очень схематично, и что лучше как можно скорее отходить от всех школьных схем, какими бы они не были.
Фигура Платона значима не только в рамках одной античности. Его диалоги читаются и издаются вплоть до закрытия Ликея, а неоплатонизм является одной из самых интересных школ эпохи эллинизма. В средние века внимание сосредотачивается на Аристотеле, но в период возрождения снова увеличивается интерес к философии Платона. Во многом это связано с его рукописным наследием, которое было утрачено в начале средних веков и пришло в Европу окольным восточным путем, возможно, из Византии, и было переведено на латынь Марсилио Фичино. Позже, вокруг Фичино возникло неформальное сообщество, называвшее себя «новой академией», а в 17 веке в Кембридже создается сообщество неоплатоников. Взгляды Платона традиционно были популярны у философов-рационалистов нового времени. Платонизм настолько прижился к новоевропейской метафизике, что это дало основание Ницше заявлять о необходимости переосмысления и своеобразного переворота платонизма. В 20-м веке платонизм был популярен среди математиков, Хайдеггер вслед за Ницше говорит о скрытом платонизме европейской мысли, а Ганс-Георг Гадамер, занимаясь диалогами Платона, создает свою герменевтику.
Имя Платона и его идеи были на устах во все времена, и если определять величие того или иного философа по его влиянию на умы, то Платон точно окажется где-то наверху. И если даже вопрос об основании себя самого и своего уклада жизни перед читателем не стоит, то изучать Платона стоит просто ради того, чтобы адекватно понять как историю европейской мысли, так и ее современное состояние.