Лекция №2 «Жизнь и сочинения Платона. Платоновский вопрос»
Источники – важнейшая тема, которая встает перед нами, когда мы подходим к делу изучения философии Платона. Как до нас дошли сочинения Платона, какие из них принадлежат ему, а какие нет, и важна ли биографическая справка для понимания его идей? Concepture Club отвечает на эти и другие вопросы во второй лекции из курса «Платон и его наследие».
Однажды, на одном из семинаров по одному из произведений известного античного автора, Хайдеггера спросили о том, что он может сообщить о биографии этого автора. Хайдеггер ответил, что тот родился, жил и умер, а затем продолжил разбор произведения.
Написать биографическую справку перед тем, как подступить к непосредственному изложению идей того или иного автора – стандартный ход. Стандарт диктует нам определенные условия, а именно, что хорошо бы сказать несколько слов о человеке, прежде чем приступать к разбирательству относительно его мыслей. Возможность соответствовать определенным стандартам, как кажется, делает из нас профессионалов. Стандарт отсылает нас к определенному общественному классу, а также придает нашему исследованию основательный вид. Если мы соответствуем стандарту, то нам позволено, например, поступить в вуз, который преследует такой же стандарт; если мы накопили определенный опыт и соответствуем более высоким стандартам, что определяется проверкой, то нам позволяют работать дальше по выбранной специальности. Если мы дальше делаем определенные шаги в сторону соответствия стандарту, то, после очередной проверки, нас допускают до чего-то серьезного, за что нам выплачивают награду. И вот однажды, подчиняясь стандарту, мы пишем небольшую биографию, а чтобы это не казалось нам неестественным, мы оправдываем свой шаг той мыслью, что она (биография) помогает нам лучше понять идеи автора. Так ли это?
В одной из своих работ Ницше говорил, что его не интересует выхолощенная, академическая философия. Возможно даже, что Ницше нашел бы ее ресентиментальной. Его самого волновала жизнь, а потому его волновали философы, а не философия. Какие силы пронизывали и пронизывают жизнь человека так, что они воплотились вот в этой вот философии, отчеканенной его личностью? Как он возводил себя к мысли, как носил свою единственную мысль, и что с ним стало после? Как он прогибался в своем молчании, выдержал ли он мышление?
Порой, сведения, прочитанные из той или иной биографии автора, сильно влияют на нас. Например, мы отказываемся читать Хайдеггера потому, что знаем о его публичной речи по случаю вступления в должность ректора. Мы говорим – философ не мог так поступить, не мог не заметить зло нацизма. Заметил ли он? Если да, то почему он так и не высказался публично? Мы отказываемся читать Гегеля, потому что думаем, что он был придворным философом. Факт придворности позволяет нам подумать о его философии как о какой-то идеологии, а недавнее советское прошлое только подогревает эту мысль. Демонстрирует ли таким образом наша мысль философию Гегеля в ее существе? Мы не хотим читать Ницше, потому что знаем о постигшей его в конце жизни участи. Разбираемся ли мы тогда с философией Ницше? В конце концов, мы не хотим читать, например, Аврелия Августина, потому что он христианин, а мы не веруем в Бога. Мы думаем: это все лишь средневековое мракобесие, и никакой науки там нет. Продумали ли мы тогда мысль Августина?
Но, все же, кажется, что по отношению к греку говорить о биографии особенно нужно и даже естественно. Одним из самых больших доксографических («doxa» – с древнегреческого значит «мнение»; доксография – жанр в античной литературе, собрание мнений различных мыслителей) произведений античности считается «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». Жизнь, учение и изречение поставлено в этом заголовке в один ряд. Создается впечатление, что для грека все перечисленные понятия и стоящие за ними явления связаны. Это впечатление можно легко усилить, если хорошо увлечься греческой философией, которая с самых древних времен преследует желание научить, направить хаотический поток жизни в какое-то русло. До нас 
дошли небольшие изречения, т.н. «гномы» (сентенции), приписываемые семи мудрецам – мыслителям и политическим деятелям. Например: «Ничего слишком» (Солон); «Мера – лучше всего» (Клеобул); «Что возмущает тебя в ближнем – того не делай» (Питтак). Кажется, что это все направлено не просто на то, чтобы высокомерно поучать, но совсем наоборот – научить нас подходить к своей жизни как к эксперименту – свободно творя ее; научить нас тому, чтобы посредством своего собственного разума мы моги поставить в основание своей жизни что-то разумное. Греки учат тому, что жизнь может протекать совсем не стихийно, что мы сами себя творим посредством тех принципов, которые мы избираем.
Греческая философия пропитана этической темой, но в особом ключе. Этос (или латинское mores, от которого наше «мораль») – дословно переводится как «нрав», а этика, соответственно, как «нравственность». Грека заботит благо: в чем оно состоит, как нужно посвятить свою жизнь служению благу, какие добродетели снискать для этого. Благо, по-гречески, – это to agathon. Семантически оно, скорее, сходно с русским словом «добро». Так, грек мог назвать доброй лошадь, имея в виду, что она быстра, вынослива, красива; или назвать доброй собаку, если она имеет хороший нюх, послушна, обучаема и не злоблива. То есть добро, для грека – это некая полнота осуществленности, а добродетели – то, что ведет и способствует доброй жизни – это что-то вроде отдельных совершенств. Тогда благое или доброе связано с некоторым идеалом, образцом, paradeigma, и, в то же время, с сущностью-существом. Благое – нечто, что обрело себя в своей полноте бытия. Сущность человека часто была связана с тем, что он находится в обществе, а так же с фактом его разумности. Добродетельный человек – в некотором смысле добротен, как добротна лошадь, если она быстра. Такой человек как бы воплощает в себе человечность («человековость») в превосходной форме: он разумен, рассудителен, его душа не отчуждена от общественный жизни, в которой он желает обрести совершенство. Поэтому для Аристотеля, например, политика является как бы продолжением этики и без нее невозможна.
Пожалуй, мы не найдем ни одного греческого автора, у которого не было бы этической темы. Постоянное стремление к благу, к преобразованию своей жизни, учит скорее не каким-то раз и навсегда данным вещам, а учит подвижности, пластичности – учит постоянно учиться. Философ стремится к благу, к полноте бытия, а потому его жизнь становится свидетельством его философии, манифестацией его идей: обрел ли он счастье в полноте бытия? Или он ошибся, и жизнь его была никчемной? Тогда кажется, что описание его жизни особенно нужно, оно как бы верифицирует его философию. Но каким оно должно быть, чтобы мы в нем увидели саму жизнь? И нет ли тогда более жизни наоборот – в его философии?
Вопрос о нужности биографических сведений остается открытым. Чего точно нужно избежать, так это ловушки, которая может нас ждать тогда, когда мы возьмемся читать о жизни какого-нибудь автора. Например, известно, что Платон после смерти своего учителя Сократа отправился в долгое путешествие. В этом путешествии он побывал в греческих колониях в южной Италии и познакомился там с пифагорейским учением. И мы действительно в ряде его диалогов можем найти некие «следы» пифагорейского учения. И вот, найдя их, мы говорим: на Платона повлияло пифагорейское учение. Тем самым мы будто бы объясняем что-то. Кажется, что мы таким образом ответили на вопрос: почему у Платона в некоторых диалогах присутствуют пифагорейские мотивы. И ответ таков: потому что Платон во время своего путешествия испытал влияние пифагорейского учения. Но кажется, что мы тем самым превращаем Платона в какой-то бесформенный материал и отказываем ему в праве мыслить – то есть, по сути, быть философом. Будто бы есть некая внешняя сила, – пифагореизм, – которая неминуемо действует на Платона, как действует сила тяготения на предметы. Попадая в эту ловушку, мы уже не спрашиваем себя, что на самом деле значит та или иная мысль Платона исходя из нее собой; почему та или иная идея Платона необходима в самой себе. Вся необходимость изымается из платоновского мышления как такового и переносится в это самое «на него повлиял». Конечно, повлиял, но простой констатацией этого факта мы ничего в мысли Платона не поймем.
Сведений о биографии Платона осталось очень мало и большинство из них не обладают достаточной достоверностью, чтобы мы могли говорить что-либо с уверенностью. Платон Афинский родился в 427 году д.н.э., умер в 347 году д.н.э. Он происходил из аристократического рода, корни которого по материнской линии принято вести к великому законодателю Солону, а по отцовской – к последнему афинскому царю Кодру. Впрочем, сам Кодр – лицо мифическое, и на нем дело не останавливалось. Отцом Платона также называли бога Посейдона, Аполлона или главу тирании тридцати – Критона. Вести линию своего рода к какому-нибудь известному деятелю, богу или мифическому герою, было для грека (как и для римлян, кстати) обычным делом. По-видимому, будучи человеком знатного происхождения, Платон получил соответствующее воспитание, обучался музыке, гимнастике, грамматике. Возможно, в юные годы писал художественные произведения; возможно, обучался у Кратила, ученика Гераклита Эфесского. Достоверно, что в 407 г. до н.э., в 20-тилетнем возрасте, он становится слушателем Сократа. После этого, по преданию, Платон сжигает все свои нефилософские произведения и начинает заниматься философией.
Сократ, по-видимому, перевернул всю жизнь Платона. Очевидно несправедливая казнь учителя лучшими из афинских граждан в 399 году потрясла верного ученика, и тот отправляется в десятилетние странствие: Платон путешествует по Южной Италии, Египту, Сицилии. Относительно порядка маршрута античные авторы во мнениях не сходятся. Философ посещает известный египетский центр религиозной, философской и астрономической мысли – Гелиополь; африканский город Кирены, где знакомится с геометром Феодором, ставшим одним из персонажей ряда диалогов. Путешествие в Великую Грецию познакомило Платона с пифагорейским учением в лице Архита из Тарента, а также с учением элеатов о едином. Конечным пунктом путешествий становится поездка Платона на Сицилию, в Сиракузы, к местному царскому двору. Таких поездок в общей сложности философ совершит три. При первом посещении Платон знакомится с тамошним тираном Дионисом Ι и его родственником Дионом. Последний оказался очень восприимчив к философии и стал другом Платона. Вместе они стремились к осуществлению проекта идеального государства в пределах Сиракуз. Первая поездка ничего не дала, и по вине местных придворных интриг Платона изгнали со двора.
387 год, в почти сорокалетнем возрасте, философ возвращается в Афины, где создает свою школу в живописной роще, посвященной герою Академу, которая получает одноименное название. Вокруг Академии начинают собираться ученики, не последним делом которых было изучение математики. Не случайно появляется предание, согласно которому на входе в Академию была надпись: «Не знающий математики да не войдет». Платон уделял большое значение математическим (и связанным так или иначе с математикой) наукам, они для него служили идеалом нефилософского знания. Ученики Академии внесли огромный вклад в развитие науки, а известный историк математики Ван де Варден назвал период в истории науки от Архита до Эвклида «веком Платона». После основания Академии Платон предпринимает еще две попытки реализации идеального государственного строя с философом во главе и едет на Сицилию к царю Дионису ΙΙ, сыну Диониса Ι, по приглашению его старого друга Диона. К несчастью, все попытки обернулись провалом, в основном из-за дворцовых интриг, и ранний проект просвещенной монархии не удался. В 347 году до нашей эры, в 74-х летнем возрасте, Платон умирает, оставляя после себя целый корпус диалогов и школу. После его смерти, по завещанию, главой школы становится Спевсипп, после чего его самый известный ученик – Аристотель – навсегда покидает Академию.
Итак, что нам дает биография Платона? Можно с большой долей уверенности сказать, что Платон был хорошо знаком с философией Сократа, с современными ему математическими науками, с учением элеатов о едином, с философией Гераклита. И мы действительно можем найти все это в диалогах Платона: размышление над сократической беседой, критику философии Гераклита, размышление над научным познанием мира, а также учение Парменида Элейского. Все это, так или иначе, понадобится нам для изложения философии Платона, и мы вернемся к этому позже, когда придет время.
Сейчас важно сказать то, что биография прямо выводит нас на ряд проблем, которые принято обозначать одним емким выражением – «платоновский вопрос». Сама формулировка была создана по аналогии с уже существовавшем «гомеровским вопросом», который пытается разобраться в том, например, был ли Гомер единственным автором приписываемых ему произведений и существовал ли он вообще; а если нет – то как нам нужно читать «Илиаду» и «Одиссею».
«Платоновский вопрос» включает в себя ряд проблем, с которыми встречается филологическая наука при работе с совокупностью дошедших до нас текстов. Например – проблема атрибуции тех или иных диалогов Платону, а также их возможная датировка. Дело в том, что корпус платоновских сочинений составлялся, по-видимому, не сразу. Под авторством Платона до нас дошло довольно много сочинений, и перед каждым издателем стояло (помимо всего прочего) два вопроса: какие из них подлинно принадлежат Платону и в каком порядке их расположить (читать). Впоследствии эти вопросы стали задавать не просто издатели платоновского наследия, а ученые-филологи, из чего родилась важная дисциплина – филологическая критика.
Пожалуй, было несколько основных вех в систематизации и издании платоновского корпуса. Первая из них – издание Аристофаном Византийским (3-2 вв. до н.э.), который предложил первую систематизацию диалогов, расположив их трилогиями по тематическому принципу. Следующая важнейшая веха – это издание Трасилла (или Фрасилла, в зависимости от того, как читать греческую «фету»; 1 в. н. э.), которым в некоторых изданиях пользуются до сих пор. У него диалоги собирались в тетралогии, всего тетралогий три раза по три (то есть девять, что определенным образом связано с пифагорейской нумерологией), а именно:
1.«Евтифрон», «Апология Сократа», «Критон», «Федон».
2. «Кратил», «Теэтет», «Софист», «Политик».
3. «Парменид», «Филеб», «Пир», «Федр».
4. «Алкивиад 1», «Алкивиад 2», «Гиппарх», «Соперники в любви».
5. «Феаг», «Хармид», «Лахес», «Лисид».
6. «Евтидем», «Протагор», «Горгий», «Менон».
7. «Гиппий больший», «Гиппий меньший», «Ион», «Менексен».
8. «Клитофонт», «Государство», «Тимей», «Критий».
9. «Минос», «Законы», «Послезаконие», «Письма».
Сейчас мы пользуемся изданием французского филолога 16 века Анри Этьена. При этом не так важно, в каком порядке расположены диалоги в том или ином современном издании, все равно они основываются на этьеновском издании, а потому сохраняется его разметка – т.н. пагинации. Пагинация, обычно, проставляется справа и слева от страницы и представляет собой число (может доходить до трехзначных чисел) вместе с латинской буквой – от «a»до «e» (в алфавитном порядке). Она нужна для того, чтобы исследователи могли лучше ориентироваться в тексте и давать более точные цитаты на те или иные фрагменты. Все цитаты во всех более или менее научных работах о Платоне даются именно по этому изданию, то есть с указанием диалога и пагинации, которая указывает на конкретный отрывок/предложение в произведении. Например, «Федон» 59d. В англоязычной литературе, название диалога обычно сокращается, например, Tht. 149d («Теэтет»). Иногда также указывается номер строки, например «Федон» 60с5, но встречается это довольно редко. Чтобы найти эту конкретную строку, мы должны открыть диалог «Федон», найти в нем пагинацию номер 60, найти под ней букву «с» и отсчитать пять строчек.
Конечно, трасилловский порядок устраивал далеко не всех филологов, кроме того, многие произведения, которые Трасилл включил в свое издание, некоторыми учеными считаются не подлинными. Собственно, именно вопрос хронологии и авторства – две основные проблемы «платоновского вопроса». Традиционная точка зрения базируется на утверждении, что у Платона мы можем наблюдать некую эволюцию. Так, есть произведения ранние, написанные либо сразу после смерти Сократа, либо еще при жизни. Они лучше всего передают нам сократический метод, в них Сократ слышится более, чем сам Платон. Эти диалоги принято считать наиболее примитивными по литературной форме. К ним относят такие диалоги как «Лисид», «Лахес», «Евтифрон», «Апология Сократа», «Критон». Есть произведения средние – они наиболее хороши с точки зрения литературной формы, в то время как философия в них еще не «рафинирована», то есть понятийные конструкции там еще не так сложны. К ним относят – «Пир», «Федр», «Менон», «Теэтет», «Государство». И есть последняя группа диалогов – поздние, в которых уже идет рафинированная философия, сложный язык, а диалог постепенно уступает место монологу. Эти диалоги все более тяготеют к научному трактату. К этой группе относят – «Тимей», «Филеб», «Парменид», «Софист», «Политик», «Законы». При этом выстраивается такая биографическая картина: от ранних диалогов, вдохновленных фигурой Сократа, к самостоятельному философскому учению группы средних диалогов и далее - к рафинированной философии, с нотками пифагореизма, в поздних диалогах. При этом поздние диалоги воспринимаются как некий упадок на старости лет, по крайней мере, в литературном смысле так точно, как своеобразная литературная трагедия Платона.
Эта своего рода «биографическая» интерпретация сохраняла свое влияние до середины двадцатого века, ее можно найти в некоторых учебниках и сейчас. Это классика платоноведения. Но такой взгляд на платоновский корпус не единственен. Например, в середине века ряд немецких ученых обратил внимание на то, что некоторые греческие авторы говорят о каком-то странном неписаном учении Платона. А именно, что у Платона было два учения – одно было изложено в произведениях, которые были написаны для популяризации Академии, а также для критики других философских учений; а другое учение Платон никогда письменно не излагал, но которое преподавалось и обсуждалось в его школе. Оба учения, конечно, связаны и представляют собой не две отдельных философии, а, скорее, неписаное учение дополняет и углубляет писаное. Косвенно о наличии неписаного учения говорит и сам Платон в одном из писем. При такой точке зрения взгляд на платоновский корпус кардинально меняется. Нам уже не так важно концентрироваться на том, какие из произведений трасилловского издания подлинно были написаны Платоном, а какие были написаны, скорее, учениками Академии. Мы хотим реконструировать платоновское неписаное учение, а потому все крупицы информации, которые вообще существуют, нам важны. Также нам не так важно становится и то, когда Платон написал тот или иной диалог. Тогда, возможно, и нет смысла отказываться от трасилловских тетралогий, например. То есть координатная сетка меняется – в классическом случае она представляла собой хронологический анализ (группа ранних, средних и поздних диалогов), а сейчас она сместилась в дихотомию внутреннего/внешнего, приватного/публичного, эзотерического/экзотерического.
Еще, пожалуй, стоит обратить внимание на один очевидный факт. Почти все произведения Платона написаны в форме диалога. И так как у этих диалогов нет никаких предисловий, и мы не имеем иных произведений, в которых Платон говорил бы четко от своего лица, то выходит, что мы не имеем железных оснований приписывать ту или иную идею Платону. В исследовательской литературе этот факт получил название «анонимности» платоновских диалогов. В этом вопросе исследователи занимают двоякую позицию – с одной стороны, есть группа скептиков, которые полагают, что мы абсолютно ни одну идею не можем атрибутировать Платону в силу этой самой анонимности. Другие утверждают, что в своих диалогах Платон все же высказывал свою точку зрения, причем узнать о ней мы можем от протагониста диалогов. Правда, мы быстро понимаем, что протагонист часто противоречит себе, причем не только от диалога к диалогу (почти во всех диалогах протагонистом выступает Сократ), но и в рамках одного диалога. Как правило, существуют две тактики, которые принято использовать – первая состоит в допущении, что Платон развивался как философ, а потому видимые от диалога к диалогу противоречия являются следствием его философской эволюции. Как можно заметить, эта точка зрения очень хорошо вписывается в хронологическую систематизацию платоновского наследия. Но есть и иная тактика – некоторые исследователи стремятся нивелировать видимые противоречия, желая тем самым показать, что за ними стоит четкая позиция, сохраняемая Платоном во всех периодах его творчества.
Наше изложение Платона, скорее, тяготеет к последней позиции, но та самая константа, которая есть во всех произведениях, является не каким-то раз и навсегда данным учением, а скорее методом, которым пользуется философ. При этом он может приходить с помощью этого метода к довольно разным идеям, но сам метод остается неизменным: он присутствует как в ранних диалогах, так и в поздних. Сам Платон называет его диалектическим искусством, и именно о нем и пойдет речь в наших следующих лекциях.
Иллюстрации:
Платоновы тела. «Perspectiva Corporum Regularium» (1568)
Венцель Ямницер (Wenzel Jamnitzer)