«Вехи»: Эра зеленой феи. Абсент в искусстве

История популярности абсента одновременно проста и загадочна. С одной стороны, есть вполне понятные предпосылки, объясняющие его распространение и влияние. С другой стороны, вероятно, есть нечто глубоко неслучайное в том, что в эпоху свободного распространения тяжелых наркотиков именно «зеленая фея» стала главным вдохновителем богемы. К тому же современные исследования ставят под вопрос слишком очевидные объяснения того, почему в начале ХХ века именно абсент неоднократно был назначен «козлом отпущения» в связи с различными социальными проблемами.

Абсент – это крепкий алкогольный напиток (от 55 до 86%), содержащий в себе экстракт полыни (прежде всего: вещество туйон, обладающее токсичным воздействием на мозг). Долгое время считалось, что туйон в ответе за галлюцинации у его потребителей. Однако туйон эффективен лишь в нервнопаралитическом воздействии, вызывающим конвульсии, к тому же алкоголь как антагонист должен блокировать его воздействие. Хотя культуре известно очень много подобных смесей стимулятора и депрессанта в одном флаконе. И все же за галлюцинации, судя по всему, отвечали банальный алкогольный психоз или очень богатое воображение.

Омнибус в Шарантон

Изобрели зеленый напиток в Швейцарии в конце XVIII века, но широкое использование как аперитив приобрел во Франции и ее колониях в 30-40-е гг. XIX века. Любопытно отметить, что абсент с самого начала имел двойственный статус: его пили солдаты и вместе с тем респектабельные буржуа (правда, только рюмку для аппетита). В 70-80-е годы абсент меняет прописку и становится бичом рабочих кварталов, а также напитком притонов и богемы. Причем в эти годы из-за гибели виноградников абсент становится дешевле вина, что окончательно придаст ему флёр социального падения и безнадеги.

В 80-е в рабочем квартале стакан абсента мог стоить 15, а иногда и 10 сантимов (каравай хлеба, например, 45 сантимов, а бутылка вина – все 100). Что неудивительно, ведь чтобы абсент сделать дешевле вина (а тем более раз в 5-10 дешевле), некоторые производители использовали технический, а не виноградный спирт. Безусловно, видевшие результаты абсентизма били тревогу и без всякой иронии называли этот напиток «омнибусом в Шарантон» (т. е. в сумасшедший дом). Более поэтично звучали прозвища «зеленая ведьма» и «королева ядов», но сути это не меняло – страны, где был распространен абсент, могли похвастаться ростом эпизодов острых психозов и женского цирроза печени.

Под давлением лобби виноделов политики, обеспокоенные здоровьем и нравственным состоянием своих наций, в начале ХХ века стали инициировать запрет абсента. В Швейцарии для этого был проведен референдум (1908), США запретили все напитки с туйоном, т. к. это токсин (1912), а во Франции и ряде других европейских стран для полного запрета использовали военное положение (1915-18 гг.). Кое-где его производство сохранится, а на рубеже нового столетия его реабилитируют, впрочем, серьезно ограничив содержание туйона.

Более того, практически все современные марки абсента ни по способу изготовления, ни по вкусу и составу не имеют ничего общего с абсентом эпохи fin de siècle. Взять хотя бы тот факт, что классический абсент не был по-настоящему горьким (от горечи избавлялись перегонкой), и состав трав настаивался на спирту, а не по отдельности на воде как сейчас (из-за этого лишь мизерная часть психоактивных веществ из полыни переходит в напиток).

Символ другой реальности

Как бы то ни было, зеленый цвет (кстати, характерный только для французского абсента), специфический способ приготовления напитка, суровое похмелье, алкогольные галлюцинозы и рассказы о людях, загубивших свои жизни пристрастием к абсенту – всё это пришлось ко двору в эстетических исканиях символистов и декадентов конца XIX – начала ХХ веков.

«Абсент» (Леджарен Артур Хиллер, 1928)

Уже ранние символисты обратились к повседневным вещам, часто современным, связанным с урбанизацией – например, газовые фонари, сигареты, чадящие трубы и т. д. А впоследствии Бодлер и другие «проклятые поэты» расширят сферу эстетического до предметов, обычно вызывающих отвращение и моральное порицание (например, такие «цветы зла», как падаль, наркотики, безумие). При этом в них они искали что-то вроде двойственности, способной превратить вещь в иероглиф, символ другой (более совершенной) реальности. К тому же общий тон исканий был ощутимо пессимистичным: этот мир в значительной степени проигрывал тем мирам, что рождает искусство.

В абсенте было несложно обнаружить эту двойственность, чтобы затем ее многократно усилить в поэзии и мифе. Дело в том, что абсент по большей части употребляли двумя способами. Первый был вполне традиционным для крепких настоек: небольшая рюмка чистого абсента выпивается за раз или небольшими глотками. Считалось, что это не только улучшает аппетит, но и имеет лечебный эффект.

Впрочем, по странному стечению обстоятельств многие известные абсентисты, такие как Уайльд, Жарри, Смайзерс, Кро и другие, умерли довольно рано в том числе и потому, что часто недоедали. Как скажет Альфред Жарри перед своей смертью: «Папаша Убю умер не от того, что много пил, а от того, что редко ел».

Учитывая крепость абсента, таким способом можно было очень скоро дойти до самых разных градаций алкогольного опьянения. Впрочем, в 50-60-е годы, когда абсент еще ассоциируется с респектабельностью, то пьют его только в «зеленый час» (5-7 часов вечера) и не более одной рюмки. Тот, кто заказал бы вторую, встретился бы с презрительным взглядом окружающих и даже официанта. Но любители абсента быстро нашли решение – гулять из одного кафе в другое весь вечер, заказывая везде по одной. Возможно, именно эта привычка и сформировала феномен фланирования, на который обратили внимание Шарль Бодлер и Виктор Фурнель.

Второй способ напротив располагал к эстетизации и творчеству: абсент смешивали с водой, часто добавляя к нему сахар (реже камедь, ликеры, оршад). При этом из прозрачного и ярко-зеленого абсент становился мутным, опалово-зеленым или даже сероватым. Эта контрастная смена цветов безусловно наполнялась поэтическим смыслом. Процесс смешивания порой превращался в медленный ритуал, часто со специальными приспособлениями (особая ложечка для сахара, фонтан для абсента (на фото выше), башенки и воронки на стакан, бокалы особой формы).

Вероятно, привычка мешать крепкий алкоголь с водой возникла в колониальной армии, где солдатам выдавали некоторое количество абсента для обеззараживания воды (из-за крепости напитка). Подобный способ приготовления настраивал и на размеренное употребление, поэтому чтобы сильно опьянеть за таким напитком, нужно было провести по меньше мере весь вечер.

«Любительница абсента» (Луи-Мари Омбер, до 1926)

Стоит также заметить, что женщины часто предпочитали первый способ второму из-за невозможности пить много, нося корсет. На основе «водного ритуала» появится и некоторое количество коктейлей, например, «Смерть после полудня» Хемингуэя. Уже много позже появится «огненный ритуал» с поджиганием абсента, но символистам, судя по всему, он не был знаком и вероятно, показался бы вульгарным.

«Жить? За нас это сделают слуги»

Таким образом, и сам абсент, и его место в обществе давало значительную пищу для размышлений, аллегорий и поэтических контрастов. Абсент оказывается и кристально-чистым, и таинственно-мутным, его вкус сочетает горечь и сладость, а воздействие может быть стремительным, подобно падению, и плавным, словно скольжение в бездну. В социальном плане он тоже оказывался подобен духу, что веет, где хочет: абсент пьют и в высшем обществе, и на самом дне, его употребление – одновременно метка падшего и знак избранного, причащенного к истине.

И даже последствия употребления абсента в значительной степени удалось романтизировать, ведь безумие, социальная изоляция, знакомство с низами общества, болезни и смерть сулили декаденту обретение независимой позиции, с которой можно было постичь о себе и о мире то, что недоступно скучным мещанам. Любопытно и то, что молва, а затем и сами декаденты приписывают абсенту довольно противоречивые свойства и в отношении чувственности.

Для одних он возбуждает остроту ощущений, провоцирует эротизм или даже безудержную похоть, для других – он средство аскетизма, выжигающего своей крепостью все приземленное. Здесь стоит отметить, что отнюдь не все декаденты были сторонниками вызывающего словно пощечина общественному вкусу образа жизни – некоторые (Лайонел Джонсон, Обри Бердслей, Эрнест Доусон и др.) напротив стремились к скромности и почти религиозному служению Прекрасному, отрицая всякую внешнюю показуху и прелести жизни.

Яркими примерами, серьезно повлиявшими на многих творцов той эпохи, оказались литературные персонажи, красиво гибнущее ради то ли своего стиля, то ли неведомого другим идеала, что важнее всякой жизни. К таковым относятся прежде всего герои романов «Наоборот» Жориса-Карла Гюисманса, «Полынь» Марии Корелли и «Аксель» Огюста Вилье де Лиль-Адана. Именно Аксель скажет фразу, которая вполне сойдет за девиз любого возвышенного пессимиста: «Жить? За нас это сделают слуги».

Зеленая гвоздика в петлице

Впоследствии многие писатели и поэты французского и английского символизма отдадут свою дань зеленой фее – как в форме литературных произведений, так и своим здоровьем, судьбой и жизнью. Среди них вероятно самые известные – Шарль Бодлер, Поль Верлен, Артюр Рембо, Август Стриндберг, Стефан Маллараме, Эдгар Алан По, Оскар Уайльд, Эрнест Доусон и многие другие. Многие из них в конечном счете признавали губительность абсента, впрочем, находились и ярые защитники – например, Алистер Кроули.

«Игроки в триктрак» (Жан Беро, до 1936)

Однако из песни слова не выкинешь, и стоит признать, что именно поэты в значительной степени превратили абсент в чудесный напиток, сулящий опасности и потому вдвойне притягательный. Подобно сигаретам, этот напиток удостоился возвышенной эстетики.

Исследователь абсента Фил Бейкер в одном из источников нашел такую фразу: мраморная стойка заведения «Старый дом абсента» была «вся изъедена оспинами, говорят – оттого, что на нее все время проливали абсент. Невольно подумаешь, какой вред причиняет абсент человеческому телу, если он разъедает даже прочный камень». Как замечает сам Бейкер: скорее всего стойку повредила капающая вода, но здесь ярко выражен ужас перед абсентом; люди хотят, чтобы он был страшным, ведь страшное доставляет особое наслаждение.

Поль Верлен до того, как будет требовать запретить абсент, назовет его «третьим глазом поэта, который растапливает лед души». А вот как описывал воздействие абсента Оскар Уайльд: «После первого стакана ты видишь вещи такими, какими тебе хочется, чтобы они были. После второго ты видишь их такими, какими они и не были. Наконец ты видишь их такими, какие они на самом деле, и это очень страшно».

Фрагмент картины «Абсент» (Эдгар Дега, 1876)

Уайльд здесь имеет в виду сильную степень остранения, при которой связи вещей и слов отступают, и мы обнаруживаем жутковатое Реальное вещей. При этом он однажды признался, что ему пришлось привыкать к абсенту, потому как он слишком уж подходит его образу. В самом деле, в культуре той поры желтый и зеленый – это цвета, парадоксальным образов подчеркивавшие искусственность и изысканность. Например, одним из знаков группы Уайльда стала зеленая гвоздика, каковых в природе не встречается.

В желто-зеленых тонах

Не обошли вниманием абсент и художники того времени, интересовал он как импрессионистов и сторонников экспериментов, так и тех, чей подход был академичен и близок натурализму. В каком-то смысле и рекламные плакаты производителей абсента (например, Перно) были по-своему новым и оригинальным явлением в эстетике. Как минимум они зафиксировали первые проявления эмансипации женщин: все чаще на постере с рюмкой абсента стала появляться дама в соседстве с другими элементами (сигареты, короткая стрижка, велосипед или специальная одежда для езды на нем).

Реклама абсента

Пожалуй, главным нейтральным бытописателем жизни кафе, в которых пьют абсент, был салонный художник Жан Беро. Сегодня его картины не так ценны, как при жизни, на длинной исторической перспективе отверженные импрессионисты одержали верх над Салоном, но все-таки они довольно интересны как исторические свидетельства жизни парижан. Довольно натуралистично изображал быт пролетариев и такой художник как Жюль Адлер.

Однако более известны прежде всего несколько работ импрессионистов – Эдуарда Мане и Эдгара Дега. Первый в 1859 году напишет своего «Любителя абсента» (иллюстрация по соседству), который не понравится никому, даже его учителю. В то же время она была по-своему новаторской: нарушая классическую перспективу, отбросив дальние планы и демонстрируя странную позу опустившегося пьяницы, Мане сокращает дистанцию между зрителем и полотном.

Подобный прием вскоре станет весьма характерным, его можно увидеть не только у известных художников вроде Сезана, но и у авторов второго ряда (например, «Пьющие абсент» Жана-Франсуа Рафаэлли 1881 г.).

Тема абсента, как и он сам, вообще долгое время оказывалась довольно разрушительной для всех, кто с ней связался. Так произошло с картиной Дега, первоначально носившей безобидное название «В кафе» (сейчас она известна как «Абсент», 1876 г.). И художника, и двух его персонажей, списанных с реальных людей, критики поносили самыми последними словами. Спустя несколько десятилетий Элен Андре (дама с картины) в сердцах скажет: «Дега меня просто уничтожил!».

Благодаря критикам пара из мужчины, пьющего «Мазагран» (холодный черный кофе с коньяком – тогдашнее средство от похмелья), и дамы, задумчиво смотрящей поверх бокала с разведенным абсентом, превратились в жалкую иллюстрацию нравственного и эстетического падения. Хотя Дега, по всей видимости, интересовала скорее нотка трагизма, проскользнувшая в этих двух отрешенных и расслабленных телах.

Творческие безумства

Но если Мане, Дега, или, например, Поль Гоген скорее наблюдали за происходившим в парижских кафе, то были и те, кто непосредственно проживал этот роман с абсентом. В первую очередь это конечно же Анри де Тулуз-Лотрек, которого абсент буквально преследовал. Еще в детстве он рисовал попугаев как некоторый личный символ зла, а уже во взрослом состоянии каждый вечер отправлялся «задушить попугая» (слэнговое выражение, означавшее «выпить абсента»).

Пьянство Тулуз-Лотрека было не менее известно, чем его рисунки, он даже завел себе трость, в которой умещалось до пол-литра абсента. Кстати, предпочитал он пить одним из самых убийственных способов – в коктейле «Землетрясение» (смесь абсента и бренди). Вероятно, что на него оказал влияние один из мифов того времени, который гласил, что абсент помогает в достижении творческого озарения. Впрочем, некоторые иронично добавляли, что необходим такой стимул только посредственностям, а настоящего гения он просто губит.

В связи с абсентом нельзя не упомянуть творчество Винсента ван Гога, он появляется на его натюрморте 1887 года. Многие его странности и безумства еще в то время объясняли увлечением абсентом, хотя доподлинно неизвестно, насколько часто он его пил (зато известно, что иногда он не ограничивался этим – дышал камфарой, пил скипидар и ел краски). Хотя на портрете, сделанном Тулуз-Лотреком, Винсент сидит за столом с легко узнаваемым бокалом абсента (иллюстрация выше).

В честь ван Гога даже названа марка современного абсента, а также существует спорная, но уже ставшая популярной гипотеза, согласно которой желтая тональность его картин объясняется передозировкой терпентинов из абсента. Однако всякий, кто хотя бы немного знаком с его творчеством, скорее скажет, что привычные для ван Гога цвета – это вообще не краски мира, это оттенки его психических состояний (и здесь желтый вполне соотносится с его тревожным характером).

Объект ностальгии

Уже к рубежу ХХ века тема абсента в значительной степени станет символом чего-то болезненного и разрушительного. Все чаще он фигурирует в карикатурах и иллюстрациях, хотя художники-символисты не забывают о нем. Характерными можно назвать две работы того периода: «Зеленая муза» Альбера-Пьера Рене Маньяна (1895) и «Пьющий абсент» Виктора Олива (1901). Обе картины демонстрируют не только прекрасную сторону опьянения-вдохновения, но и мрачную (бардак и разбитая бутылка, потерянный взгляд разбитого человека). Еще более показательна смесь эротизма и упадочности в образах Фелисьена Ропса – особенно в его «Любительнице абсента» (1877).

«Пьющий абсент» (Виктор Олива, 1901)

Уходящую эпоху по-своему запечатлел и Пабло Пикассо: в его «синий период» появится около десятка работ на тему женщин с абсентом, а также несколько натюрмортов. А в 1914 году он создал кубистическую скульптуру «Бокал абсента», существующую в шести бронзовых копиях, каждая с оригинальным рисунком.

В визуальную культуру абсент вернется только к концу ХХ века и по большей части станет пустой отсылкой к жизни богемы или элиты «старой эпохи». Хотя легенда о том, что любитель абсента накоротке с музами, продолжает подпитываться слухами. Например, Ханс Руди Гигер якобы создал некоторые свои работы, употребляя его. В литературе же абсент в качестве ностальгического объекта остался навсегда: в любом десятилетии ХХ века можно найти поклонника-декадента или автора, излишне демонизирующего этот напиток.

Ритуал как катализатор мифа

Абсент – это прежде всего крепкий алкоголь, и так уж вышло, что частое его использование под любым предлогом вскоре разрушит и ваше здоровье, и вашу психику. Ученые Маньян и Лансеро уже в 80-е гг. в деталях описали жуткие особенности абсентового алкоголизма, такие как мрачные галлюцинации, зуд, конвульсии, параноидальные эпизоды. Однако врачи и идеологи XIX века изрядно перегнули палку, виня (как минимум только) абсент во всем подряд – от эпилепсии до шизофрении, и от роста безнравственности и похоти до вырождения нации.

Викторианская эпоха, особенно в отношении народных масс, в то время не могла похвастаться даже сколько-нибудь эффективной пропагандой профилактики, что уж говорить об общем падении здоровья в стремительно растущих городах? В целом ряде стран только к середине ХХ века появилось что-то похожее на централизованную систему здравоохранения, а до этого частный врач вообще мог выписать все что угодно, своему пациенту.

И все-таки почему именно абсент стал символическим воплощением всех зол и бед, а одновременно и средством выносить эту жизнь и черпать в ней вдохновение? Почему на эту роль не был назначен модные в то время эфир или хлородин (в некоторых ресторанах в то время подавали клубнику в эфире)? Не свободно продававшийся морфин и не опиум, в какой-то момент стоивший в некоторых странах дешевле джина? Не парегорик и лауданум, которые викторианцы использовали практически от всех болезней? Не вино Мариани (которое рекламировал даже папа Римский) и не тогдашняя Кока-Кола, содержавшие в себе приличное количество экстракта коки?

Я думаю ответ прост – все дело в ритуале. Специфический ритуал, возникший вокруг абсента, очень быстро стал тем катализатором, который запускает миф. С одной стороны, ритуал позволяет эстетство и наложение смыслов, разделяющее людей, с другой стороны, он все-таки остается социальным и публичным, в отличие от того же употребления морфина.

Умение приготовить абсент быстро стало тайным паролем настоящих любителей. Употребление абсента также могло быть своеобразных языком выражения своих чувств: «полночный абсент» (абсент с белым вином) пили, чтобы подчеркнуть свою утонченность, а «абсент мусорщиков» (с красным вином) можно пить только с горя, более суровые сочетания (то же «Землетрясение»), очевидно, еще знак пропащего человека, публично отказывающегося от всяких жизненных надежд.

Фрагмент картины «Пьющие абсент» (Жан-Франсуа Рафаэлли, 1881)

Именно ритуал позволяет испытать даже то, чего не предполагает фармокинетика этого напитка. На нескольких примерах уже доказана связь между влиянием вещества (например, каннабиноиды) и обучением, ожиданиями, культурным стереотипом или привычкой, а если приглядеться, то значимость ритуала можно увидеть даже на примерах с едой. И в самом деле, абсент очень скоро превращался в элемент культурной идентификации там, где возможна избирательность (которой, например, лишен спивающийся бедняк).

Барнаби Конрад в 1997 году рекомендовал пить абсент разведенным и обязательно под циклическую музыку – Сати или Равеля, но и в 1897 году почти в каждом кафе Парижа вы могли встретить так называемого «профессора» – человека, который с радостью вам объяснит все тонкости «правильного» приготовления и употребления абсента.

Люди всегда находили способы опьяняться, стимулировать воображение, сбегать от гнусной реальности в «искусственный рай» или попросту достигать состояния покоя и «полного миронеощущения». Абсент, вероятно, в каком-то отношении действительно был эффективен в том, чтобы возбудить чувственность и воображение и одновременно успокоить нервы. Но как всякое средство, он легко выходил из-под контроля своих наивных потребителей. В этом смысле абсент и вся его история в искусстве учит нас тому, что жизнь требует не только риска, но и расчета. Зеленоглазая муза всегда может оказаться ведьмой с мутным серым глазом. И разница между ними порой – всего пара глотков.