«В сравнении»: Действие и Созерцание. Что общего у буддизма и христианства?

В каждой культуре можно обнаружить две противоположные тенденции, которые вступают друг с другом в отношения либо взаимоисключения, либо дополнительности. Условно их можно обозначить как «действование» и «созерцание». Concepture выявляет и сравнивает эти тенденции в различных культурах. 

Начнем с китайской культуры, в которой хрестоматийным является противопоставление конфуцианства и даосизма. Основу первого учения составляет принцип «ли», означающий строгое следование традиции и исполнение ритуала. Жизнедеятельность, осуществляемая в соответствии с «ли», характеризуется как энергичная и динамическая. Последователь конфуцианства должен все время находится в состоянии мобильности, достигаемой засчет постоянной самодисциплины. Конфуцианец непрестанно созидает собственный благодетельный характер, используя в качестве основного средства мудрость прошлого.

Даосизм же основывается на совершенно ином принципе – «у-вэй». Это слово чаще всего переводят как «не-деяние». Если конфуцианство, будучи практикой «деяния», озабочено активным преобразованием несовершенной природной данности в совершенную социальную организацию, то даосизм, напротив, считает любую попытку внести нечто искусственное в естественный ход вещей нарушением вселенской гармонии. Природа и так совершенна, – скажет даос, – своими мыслями, словами и действиями мы только ухудшаем ее. Совершенномудрый стремиться стать как природа, а не переделать ее в угоду ограниченным антропоцентристским представлениям. Поэтому практика даосизма сосредотачивается на отказе от «действования», и какой бы то ни было «конструктивности». Можно вспомнить предание, согласно которому Лао-Цзы однажды прогуливался по саду вместе с учеником и другом ученика. Красота сада была столь восхитительна, что друг ученика не выдержал и воскликнул «как это прекрасно!». После прогулки Лао-Цзы сказал ученику «больше не бери с собой своего друга, он все портит».

Следующий пример противоположных мировоззренческих установок можно обнаружить в христианстве. Символами этих установок являются образы Марфы и Марии. Марфа воплощает житейскую практичность и смекалку, Мария – созерцательность и отрешенность. В Евангелии от Луки мы читаем: «Женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой; у неё была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё».

Объяснение того, почему Иисус отдает предпочтение внимающей Марие, а не хлопотливой Марфе, можно найти в 15 главе Евнгелия от Иоанна. В ней приводятся слова Христа, который говорит «Вы не от мира сего. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое». Мария в своей отрешенности от мирской суеты соответствует этим словами, в то время как Марфа, по евангельскому сюжету, несмотря на непосредственное присутствие небесной истины, заботиться лишь о земных вещах.

Поскольку христианство существует в двух ипостасях, как духовное учение, и как укорененный в миру социальный институт, по своей природе оно двойственно и сочетает в себе характеристики, присущие как Марие, так и Марфе. Как отмечает Бердяев: «Всегда должно помнить, что христианство, как мировое и историческое явление, не только есть абсолютное божественное откровение, но есть также и приспособление к человечеству, принимающему это откровение в меру своего духовного роста и восхождения. Тогда только понятна становится трагическая двойственность христианства в истории, нерелигиозность его внешней христианской истории. Про христианство одинаково можно сказать, что оно и самая мистическая религия в мире и что она – религия совсем не мистическая, а исторически-бытовая и удивительно приспособленная к среднему уровню людей, к их житейской трезвости. Христианство мистически шло по линии наибольшего сопротивления, по линии безумия для разума мира сего. И христианство исторически шло по линии наименьшего сопротивления, по линии приспособления к разуму и расчету мира сего, к языческой природе человека, к физическому плану жизни».

Еще один пример антитезы пассивного и активного начал можно обнаружить в буддизме. Там эти начала отражены в фигурах архата и бодхисаттвы. Архат – это человек, достигший полного освобождения от омрачающих аффектов сознания (страстей) и вышедший из сансары ( колеса перерождений). На пути к архатству человек проходит несколько ступеней. Сначала он становится сротапанной (вступившим в поток), затем он выходит на уровень сакридагамина («возвращающегося только раз), потом – анагамина (невозвращающегося). На третьем уровне человек освобождается от рождений в мире людей, но не в мире богов. Наконец, на четвертой последней ступени человек становится архатом и достигает Нирваны (не-рождения) только для самого себя. С этого момента он более не стремится ни к чему другому. Согласно махаяне, архат зациклен на собственном просветлении и не может постичь Всеведения, поэтому будды побуждают архатов выйти из эгоистической нирваны и вступить на путь бодхисаттвы. Бодхисаттва – это человек, достигший нирваны, который принял решение намеренно пребывать в колесе рождений, чтобы показывать выход из него всем живым существам. Основной мотив деятельности бодхисаттвы – сострадание.

Итак, пассивному архату противостоит активный бодхисаттва. Причем последний считается более совершенным, сумевшим пойти дальше достижения индивидуального совершенства. Такой взгляд совпадает с точкой зрения христианского мистика Иоганна Экхарта, который в противовес безучастному отношению к жизни квиетистов говорил о святом, готовом спуститься с седьмого неба, чтобы принести чашку воды своему больному брату.

Противопоставления подобного рода можно обнаружить во всех сферах культуры: философии, искусстве, социальном пространстве и т. д. Независимо от типа культуры, будь она восточная или западная, светская или религиозная, древняя или современная, эти две ключевые тенденции в том или ином виде, явно или неявно будут иметь место. При этом зависимость от культурного контекста (исторического, аксиологического, политического, экономического и др.) будет определять отношение к каждой из этих тенденций. Хорошо или плохо пассивно принимать наличный порядок , ничего в нем не меняя? Положительна или отрицательна кипучая деятельность, которая иногда только усугубляет ситуацию? Акция или контемпляция? Pro et contra? Однозначного ответа нет. Можно лишь сказать, что в любом случае следует избегать крайностей, правда и избегание крайностей может превратиться в крайность.

Рекомендуем прочесть:

1. А. Кобзев – «Лао-Цзы и Будда».

2. Н. Бердяев – «о достоинстве христианства и недостоинстве христиан».

3. Е. Торчинов – «Махаяна».