2021

«Эротика Текста»: Ключевые слова. Ироническая проза Милана Кундеры

Милан Кундера и его творчество получили в России столь широкую популярность, начиная с 80-х, что название одного из романов – «Невыносимая легкость бытия» – превратилось в устойчивое и часто цитируемое выражение. Чех, эмигрировавший во Францию, по иронии судьбы стал для многих читателей выразителем какого-то общечеловеческого опыта, в котором национальная специфика почти не играет роли. О прозе и темах еще живого классика рассказывает Concepture.
«Эротика Текста»: Ключевые слова. Ироническая проза Милана Кундеры

В этом году Милану Кундере исполняется 90 лет, а его самому знаменитому роману «Невыносимая легкость бытия» – 35. В России он остается одним из самых популярных и продаваемых авторов, чьи книги выдержали уже несколько переизданий. И в этом заключается определенная ирония (типичная для самого Кундеры): во-первых, мы традиционно неправильно произносим его фамилию – верно будет «Ку́ндера». Во-вторых, у этого знаменитого литературного эмигранта отношения с Россией гораздо сложнее, чем у России с ним.

В общей сложности Кундера написал десять романов, из них шесть на чешском языке («Шутка», «Жизнь не здесь», «Вальс на прощание», «Книга смеха и забвения», «Невыносимая легкость бытия» и «Бессмертие») и четыре на французском («Неспешность», «Подлинность», «Неведение», «Праздник незначительности»). Помимо этого, было издано несколько его пьес и сборник ранних рассказов «Смешные любови». Наконец, большýю часть наследия Кундеры составляют литературно-философские эссе, которые, впрочем, по широте тематики и объему вполне заслуживают рассмотрения в отдельной статье. Воспользуемся излюбленным кундеровским примером и расскажем об особенностях его стиля с помощью списка ключевых слов.

Индивидуальность

Читая Кундеру, надо быть готовым к преднамеренной сконструированности персонажей и постоянному незримому – или вполне конкретному – присутствию автора. Поэтому иногда представляется, что в литературной эссеистике Кундера чувствует себя гораздо свободнее – там нет необходимости в героях, которые так или иначе иллюстрировали бы авторскую мысль.

Милан Кундера в своем рабочем кабинете

В более поздних романах автор нередко эксплицирует свою роль творца – в «Невыносимой легкости бытия» он сначала говорит: «Я часто думаю о Томаше», а позже на всякий случай указывает, что это плод его воображения, а не реальный знакомый. В «Бессмертии» повествователь подробно описывает, как героиня рождается из жеста женщины, случайно увиденной им в бассейне.

Одним словом, в том, что герои не столько органично развиваются вместе с повествованием, сколько услужливо появляются и исчезают в нужный момент, чтобы проиллюстрировать авторскую точку зрения, несомненно заключается одна из главных черт творчества Кундеры. И если вам покажется, что, несмотря на обилие личных, в том числе физиологических подробностей, вы не чувствуете в его персонажах живых людей – это, как говорится, фича, а не баг. Поэтому же может сложиться ощущение, что у героев на удивление мало контроля над собственной судьбой, и, в сущности, они так ничему и не учатся, так и не меняются в течение жизни.

Ирония

В «Неспешности», которую можно считать полноценно смешной книгой, мироздание очень зло иронизирует над планами каждого из героев. Ученый-чех, очень сильно напрягающийся, чтобы сохранить достоинство, попадает в одну унизительную ситуацию за другой. Француз Венсан, вдохновленный примером знакомого (опытного соблазнителя), изображает мачо и встречает Юлию, которая не против продолжить знакомство – но и слова, и действия Венсана превращаются в комическую противоположность задуманного.

В результате перед читателем оказывается сцена, достойная кино: у ночного бассейна в отеле двое, пыхтя и выкрикивая что-то, пытаются заняться любовью, рядом скорбный чех делает упражнения с гантелями, еще одна пара врывается «в кадр» в процессе потасовки, которая оканчивается тем, что тот же ни в чем не повинный чех теряет остатки гордости в виде искусственных зубов.  

С женой Верой

Ирония Кундеры – неотъемлемая часть его произведений вне зависимости от того, тяготеют они к комическому или трагическому. «Невыносимая легкость бытия» – хороший пример, начиная от парадоксального названия и заканчивая очевидным несоответствием между глубиной и болезненностью переживаний героев и совершенной незначительностью этих переживаний что на фоне их собственной жизни, что на фоне «мировой революции».

Эта незначительность хорошо видна во внутреннем монологе героини другого романа, «Бессмертие»: Аньес раздражена всем и вся – от громкой музыки до некрасивых людей вокруг. Она втайне мечтает о том, чтобы взять фиалку и ходить с ней по улицам, оберегая как единственный символ красоты. Внутренний голос героини серьезен до надрыва, но читателю дойти до конца абзаца с таким же серьезным лицом удастся вряд ли.

Мужчины и женщины

Гендерные роли Кундерой трактуются довольно жестко, даже старомодно. Его герои покорно вступают в брак и стандартно в нем мучаются, но если кто-то и освобождается от давления партнера – то это мужчина (бросивший жену Франц, овдовевший отец Аньес).

Матери во вселенной Кундеры одного типа: угнетающие, контролирующие, властные. Жены – мазохистки с комплексом жертвы (Тереза вынуждена годами терпеть измены Томаша, Аньес не любит мужа, мучается и тем не менее не уходит от него). Еще один часто появляющийся женский тип – безумная поклонница (Беттина Брентано, Иммакулата, безымянная журналистка, влюбленная в Генри Киссинджера и проч.) Мужчин, как правило, определяют политическая позиция и сексуальная жизнь.

Если одни критики безапелляционно называют Кундеру сексистом, другие, вроде писателя Джонатана Коу, робко предлагают более мягкие термины – например, «андроцентрист»… Обе точки зрения, как в случае с любым по-настоящему хорошим писателем, до известной степени верны. Трудно, например, придумать объяснение тому, зачем практически в каждой книге нужно упоминать, как герой-мужчина ни с того ни с сего испытывает дикое желание изнасиловать свою партнершу по сцене, кем бы она ни была. Чем «позднее» роман, тем меньше у нас вероятности узнать, чем вообще занимаются и чего хотят героини Кундеры помимо брака и материнства, и тем более дискомфортными на фоне глубоких и психологически точных замечаний о людях вообще становятся некоторые замечания о женщинах.

Вместе с тем трудно отрицать и то, что Кундера достаточно честно исследует все аспекты измен, созависимости и общего супружеского несчастья. И если общий контур отношений героев может показаться банальным, то причины этой банальности, как правило, анализируются с мастерской беспощадностью. Несомненно, мировоззрение Кундеры – продукт эпохи, и это касается не только взглядов на гендер, но (чуть ли не в большей степени) и на политику, массовую культуру, глобализацию. Но важно то, что его взгляд на мужчин и женщин остается в высшей степени сочувственным.

Нелинейность

Один из ключевых и самых узнаваемых элементов стиля Кундеры можно назвать многочисленные отступления – философские, литературоведческие, культурологические. Несмотря на то, что в романах Кундеры почти всегда есть линейный, довольно простой (если его изложить хронологически) сюжет со сравнительно небольшим количеством персонажей, параллельно с ним, как правило, существует еще один сюжет, исторический анекдот или идея. Этот «второй голос» соотносится с основной сюжетной линией, подчеркивая её посыл или дополняя её историческим контекстом, и чаще всего у Кундеры этот прием связывается с желанием выразить повторяемость, неоднократность всего сущего.

В первом кундеровском романе, «Шутка», главы называются по именам персонажей: все нечетные «Людвик», четные по очереди «Гелена», «Ярослав» и «Костка», а последняя седьмая, служащая кодой – «Людвик, Ярослав, Гелена». В романе «Бессмертие» параллельно с историей главной героини Аньес речь идет об отношениях И. В. Ф. Гёте и Беттины Брентано, сестры одного романтика (Клеменса Брентано) и жены другого (Ахима фон Арнима).

На четвертом съезде Союза писателей Чехословакии (1967 год)

В коротком романе «Неспешность» действие в современности разворачивается параллельно с обсуждением полузабытого произведения эпохи классицизма под названием «Ни завтра, ни потом». Здесь, в отличие от «Бессмертия», создается комический, ироничный контраст между приключениями галантных любовников у Вивана Денона и жалкими попытками современных героев где-нибудь уединиться.

В «Невыносимой легкости бытия» похожая структура с разделением на части, объединенные общей темой. Названия глав образуют симметричную структуру: первая и пятая называются «Легкость и тяжесть», вторая и четвертая – «Душа и тело», третья – «Слова непонятые». Последние две главы, служащие своего рода кодой романа, тоже носят неповторяющиеся названия: «Великий поход» и «Улыбка Каренина».

В «Словах непонятых» рассказ об отношениях Франца и Сабины прерывает основную сюжетную линию Томаша и Терезы, хотя связан с ней только по касательной (Сабина одна из любовниц Томаша и знакома с Терезой). Отношения эти раскрываются как раз через список ключевых слов, которые Франц и Сабина понимают по-разному. На две или три части романа Кундера вовсе оставляет своих героев «за кадром», предаваясь рассуждениям о политической ситуации в мире.

Политика через призму абсурда

Несмотря на очевидно частое использование политических фактов биографии и обращение к общеполитическим и социальным вопросам (включая глобализацию, которую Кундера считает проявлением кича, политический пиар и проч.), автор утверждает, что он в первую очередь романист, а не диссидент.

Пресловутые русские танки в Праге

И действительно, вопросы политики и её влияния на жизнь обыкновенных людей у Кундеры в большинстве случаев приобретают абсурдистский оттенок. В «Невыносимой легкости бытия» Томаш посылает в газету сердитое письмо, в котором возмущается неспособностью коммунистов признать свою вину и сравнивает их с царем Эдипом. Письмо при редактуре оказывается урезанным настолько, что вместо политического пафоса Томаша читатели понимают только, что он зачем-то призывает выкалывать людям глаза.

Там же свою порцию сарказма от Кундеры получают французские политики, которых он устами одного из героев язвительно называет плясунами. Двое из них отчаянно сражаются за внимание избирателей. Один политик при виде больных ВИЧ начинает обниматься и целоваться с ними на камеру, в то время как второго журналисты запечатлевают в унизительном раздумье на тему того, стоит ли ему сделать то же самое. Второй, однако, берет реванш, сфотографировавшись в Африке с умирающим ребенком.

Самоопределение

Одним из определяющих становится вопрос эмиграции и смены гражданства, которые отразились не только на тематике произведений Кундеры, но и на его самоидентификации. Писателю свойственно достаточно агрессивно настаивать на принципиальных для него вопросах читательского восприятия. В частности, Кундера призывает считать себя французским писателем, а не чешским, и рассматривать его произведения в широком контексте французской литературы. К другим аспектам его принципиальной позиции стоит отнести неоднократные запреты на переводы своих произведений на русский язык (которые, впрочем, были сняты со временем) и постановку пьесы «Жак-фаталист» в России.

Вместе с тем автор нередко рассуждает о целесообразности такой жесткой самоидентификации. Героям его она чаще всего не удается: так, Сабина из «Невыносимой легкости…» меняет страны, возмущенная торжеством коммунизма у себя на родине, но люди, слыша, что она из Чехии, моментально начинают вписывать её в стереотипный образ «пострадавшей за правду». С тем же сталкивается и героиня романа «Неведение» Ирена, решившая посетить Чехию впервые за годы многолетнего отсутствия – ей кажется, что люди, которых она хорошо знала много лет назад, совершенно её не понимают, а она не понимает их.

То же касается и своего рода «синдрома маленькой страны», испытываемого чехами. В более комической «Неспешности» чешский ученый Чехоржипски, до сентиментального растроганный приглашением на международную конференцию во Франции. Подобно самому Кундере, после прихода коммунистов он потерял место в институте и вынужден был со временем уехать из страны.

Но чешская идентичность упорно стоит на пути: сначала ученый долго и безуспешно воюет с неправильно написанной фамилией в списке приглашенных. Позже горе-докладчик произносит прочувствованную и благодарную речь о том, как важна для него эта возможность, собирает овации и слишком поздно понимает, что забыл прочитать доклад, ради которого приехал.

Современность

Последний на данный момент роман Кундеры, «Праздник незначительности», вышел в 2014 году, получив прохладно-равнодушные отзывы в комплексе с рассуждениями о том, насколько творчество некогда самого читаемого романиста Европы осталось актуальным в ХХI веке. Выводы вышли такие же прохладно-равнодушные, что заставляет спросит: не попал ли Кундера в ту же ситуацию, что его героиня Сабина, вынужденная скрывать свое чешское происхождение, чтобы её перестали изображать как невинную мученицу режима? В самом деле, простой поиск в Гугле статей, где имя Кундеры упоминается в контексте истории, выдает немало результатов, использующих его романы и эссе как документальные свидетельства эпохи.

С Филипом Ротом

Несомненно, трактовка Кундерой истории субъективна и потому тенденциозна (напомним, его надежно защищает ярлык «романист»). Более того, его риторика вполне совпадает с нынешней «линией партии». И все-таки представляется, что читатель, возвращающийся к прозе Кундеры, а тем более читающий её в первый раз, делает это совсем не ради политического компонента – скорее даже вопреки ему. И то, понравятся ли вам книги, как сейчас говорят, много раз несостоявшегося нобелевского лауреата, скорее зависит от того, покажется ли вам человек со взглядами Кундеры приятным собеседником.

Россия

Окончим нашу статью тоже в кундеровской манере: тем, с чего начали. С Россией у Кундеры всё сложно, и сложность эта варьирует от вполне логичной обиды на коммунистов за вторжение в Чехию (которая так или иначе фигурирует в большинстве его романов) до малопонятных сентенций в духе «русские солдаты никогда не видели женских длинных ног».

В статье «Трагедия центральной Европы» автор долго рассуждает о прегрешениях русских, но рассуждение оканчивается парадоксальной фразой: «Впрочем, я ничего не знаю о России». Другая статья, вышедшая как предисловие к пьесе «Жак-фаталист» (мы уже упоминали выше, что Кундера требовал не переводить и не ставить её в России), в известной мере вызвала скандал.

Вспоминая свой отъезд из Чехии, Кундера описывает русского солдата, который дружелюбно сказал ему, мол, все будет нормально, ведь русские любят Чехию. Феноменом такой «насильной любви» с танками и без согласия второй стороны писатель тут же объясняет собственную неприязнь к творчеству Достоевского – якобы он возводит эмоциональность в Абсолют, позволяющий оправдать любые прегрешения.

Милан Кундера в 2014 году

С таким обобщением оказался, мягко говоря, не согласен Иосиф Бродский. Эссе Кундеры заставило его написать ответную статью с недоумением насчет того, почему солдаты объявляются носителями культуры и зачем на этом основании Достоевский исключается из европейской литературной традиции. В последующем интервью Бродский сформулировал свою позицию еще более прямолинейно, назвав Кундеру… «тупым чешским быдлом».

Оставив в стороне корректность выражений нобелевских лауреатов и номинантов, отметим только, что эмоциональность и определенную катастрофичность своей позиции Кундера спустя годы отмечает сам. Русское издание «Жака-фаталиста», кроме цитируемого выше предисловия, содержит еще и послесловие 1998 года, где автор ссылается на то, что опасался «вечной русской ночи» и полного уничтожения Чехии как самостоятельной страны. Да и поздние эссе содержат много рассуждений на тему неизбежной гибели маленьких стран и распада больших культур – и даже определенную долю сочувствия к коммунистам.

Даже если оставить за скобками политический аспект биографии Кундеры, как автор он во многом близок русской традиции – если не формально, то тематически. И то, что Кундера называет «тяжеловесной русской иррациональностью», он парадоксальным образом не замечает – или не замечал на тот момент – в собственном творчестве. Вместе с тем, возможно, именно это чувствует и оценивает его русский читатель.

Рекомендуем:
  1. Милан Кундера «Бессмертие»
  2. Милан Кундера «Невыносимая легкость бытия»
  3. Милан Кундера «Трагедия Центральной Европы»