2021

«Колорит»: «В Царствах Нереального». Живопись и творчество Генри Дарджера

«Колорит»: «В Царствах Нереального». Живопись и творчество Генри Дарджера

«Кажется, его звали Даргер… Нет, погодите, Даржер… Или… Стоп, точно, Дарджер. Да, определенно мы звали его Генри Дарджер. Он всегда казался мне немного несчастным. Я старался его не трогать. Не знаю почему? А я всегда старался спросить – «как дела?». Генри был тихим и спокойным, хотя может это совсем не так. О нем никто не знал ничего наверняка. До самой смерти мы считали его просто юродивым дворником…». Concepture рассказывает о творчестве культовой фигуры для американского outsider art.

Жизнь по ту сторону

Возможно самой искренней реакцией на творчество Генри была реакция Натана Лернера – домоправителя Дарджера, который вместе с помощником-студентом обнаружил склад коллажей и рукописей незадолго до смерти последнего: «Что заставило его делать все то, что делать было не нужно?». В самом деле, что? Генри Дарджер не был безумцем, но он был настолько близок к безумию, насколько только может быть «посторонний» художник.

Жизнь малыша Генри с самого начала была наполнена страданиями и трудностями. Когда ему исполняется 4 года (1898г.) умирает горячо любимая мама и мальчик остается жить с отцом. Спустя еще четыре года отец отдает сына в воспитательный дом для мальчиков-католиков, в котором Генри придется не к месту. Издающий необычные звуки при помощи носа и рта, совсем не интересующийся учебой и святым писанием Дарджер будет пугать детей и раздражать учителей. В конце концов его выгонять из школы и тринадцатилетний не окрепший ум попадет в молотилку Линкольновского дома для слабоумных детей:

«Холодным ветренным днем в конце ноября меня запихнули в поезд из Чикаго и отвезли в какой-то дом для умственно неполноценных детей в городе Линкольн штат Иллинойс. Если бы я знал почему меня отправили в детскую психбольницу, я бы никогда не простил этих из миссии Дам Милосердия. Я "умственно отсталый ребенок!"» – констатирует Дарджер в своей автобиографии.

Фактически дом для слабоумных детей был психиатрической больницей – жутчайшим местом, отличавшимся постоянным вспышками агрессии со стороны детей и отсутствием какого-либо взаимопонимания между его 500 сотрудниками и 1200 обитателями. Но летом Генри все-таки удавалось отдохнуть, если это можно называть отдыхом, от потока насилия и жестокости. Детей постарше отправляли на так называемую «государственную ферму» за пределами города, где они выполняли тяжелую физическую работу.

Именно жизнь на «ферме» стала своеобразным пульсирующим ядром, из которого проистекала энергия Воображаемого. Это и прообраз гландего-ангелианской войны описанной Дарджером в «Царствах Нереального», и «точка ноль» творческой биографии Генри Дарджера. Однако, не стоит считать Дарджера «святым» или мучеником, если бы не его увлечение военной историей, любовь к рисованию и склонность к затворничеству, Генри мог бы стать насильником-педофилом. Как пишет Элизабет Хэнд в своей работе «Генри Дарджер наизнанку»:

«Причиной его пребывания там [в доме для слабоумных детей] была склонность к агрессивному поведению (избиение младших детей, возможно, негативная реакция по отношению к маленькой сестре, которая лишила его матери; нападение на учителя; поджоги; злоупотребление своей силой)»

После нескольких неудавшихся попыток бежать из «психбольницы», семнадцатилетнему Генри наконец-то везет, он возвращается в Чикаго, где находит работу швейцара в больнице Святого Иосифа. С этого момента жизнь «постороннего» переходить в более спокойное русло: призыв в армию в 17 году, полгода службы и демобилизация, проблемы со здоровьем и переезд в дом 851 на Уэбстер-стрит в 1932 году. В 1956 году это здание купит Натан Лернер, превратив его в своеобразный творческий дом для молодых художников и писателей. Здесь Генри проживет до самой смерти.

Безумная ярость сумасшедшей бури

Творчество Дарджера однозначно является типично арт брютовским. А как и любое «внутреннеориентированное» (по факту синкретично-автобиографическое) искусство психически больного, его творчество невозможно рассматривать вне контекста жизненного пространства.

Magnum opus Генри Дарджера «В царствах нереального» является метонимическим выражением амбивалентных чувств по отношению к сестре: горечи от потери и разлуки с сестрой, а также ненависти к ней. Более того, не нужно быть гениальным психотерапевтом, чтобы уловить в образах и сюжете «Царств» ту самую «точку ноль» – бесконечно болезненно переживаемый художником опыт пребывания в психиатрической лечебнице и обучения в доме для мальчиков-католиков.

Главные действующие лица  – семь вивианских принцесс и их старший брат Пендор. Подобно жизни самого Генри литературное бытие его персонажей является бесконечной чередой «неприятностей, заговоров, битв, заключений в тюрьму, побегов и разрушительных бурь».

Пейзажи гениальны в своей простоте, чтобы описать их хватит пяти слов – деревья Тунтауна и голубые небеса. На противоположной стороне художественной плоскости у Дарджера располагается по-человечески агрессивные погодные условия – «безумная ярость сумасшедшей бури». И снова красной линией прочерченная амбивалентность, диктуемая внутренним состоянием страдающего безумца.

Воображаемый мир Генри Дарджера, имеет мало общего с культурой и «разумным эго». На страницах рукописей нет никаких объяснений того, почему вивианские девушки из христианской страны Абинии попадают в рабство. Отсутствуют какие-либо сознательно встроенные аллюзии или отсылки на культурные реалии. Дети будто бы созданы – чтобы страдать, а гланделиниане – чтобы мучить, а мир – всего лишь сосуд для болезненного содержимого. Однако кое какие общие параллели с рядом произведений провести все-таки удается. По этому поводу Элизабет Хэнд отмечает:

«Созданная по образцам книг [речь об вымышленной им стране Абинии], которые он любил, когда был ребенком, – книги о стране Оз Л.Франка Бома, истории о Хайди Джоанны Спайри, «Хижины дяди Тома» и серии о Пенроде Бута Таркингтона, эпопея Дарджера ведет вивианских девушек по бесконечной цепи неприятностей, заговоров, битв, заключений в тюрьму, побегов и разрушительных бурь»

Так или иначе «В царствах нереального» аккумулирует в себе самые потаённые желания автора. Минуя инстанцию Эго Генри выражает в тексте все свои симптомы без исключения. Таким образом он избегает куда более страшной участи: стать иррациональным злом – гленделинианцем, столь детально им же и описанным.

Ночные грезы в середине лета

Визуальное искусство Дарджера ничем не уступает в детализированности насилия и порнографичности текстовому. Он не был особо одаренным художником, видимо поэтому и обратился к коллажу, как к самой доступной визуальной форме. Собирая годами журналы, детские раскраски и прочую макулатуру Генри целенаправленно вырезал оттуда фигурки людей и животных, создавая из них сюрреалистические образы для своих будущих картин.

Герои его коллажей – вечно страдающие дети. Их бьют, жгут, насилуют, убивают снова и снова. Но удивляет в картинах не столько сама жестокость, сколько ее противоречивое сочетание с красочными образами и, зачастую, одухотворённой безмятежностью страдающих детей. Эмоции либо весьма примитивно изображаются художником, либо не изображаются вовсе, что накладывает определенный эффект. Коллажи обретают почти физически ощущаемую глубинную мистичность.

«Фигуры вивианских девушек и детей; рабов по большей части заимствованы из детских книг-раскрасок и газетных комиксов, это диснеевские образы, объявления, иллюстрации из «Сатердей Ивнинг пост»; злые гланделинианские генералы — из газетных фотографий и изображений солдат времен Гражданской войны. Там есть замечательные, похожие на драконов бленгигломенеанцы и бленглины, дети с рогами барана и роскошными крыльями бабочек»

Эти навязчиво повторяющиеся образы и сцены, не могут не заставить задуматься о причинах такой зацикленности. Дарджер как будто сознательно стремиться раз за разом репрезентировать одно и тоже событие или несколько событий. Но, в виду невозможности пережить их в действительности, все время воспроизводит в своих фантасмагоричных картинах. Есть в этом что-то ницшеанское, вечное возвращающееся, если угодно…

Ключевых образов не так уж и много. В общем-то их ровно два: вивианские-девушки с детьми и гланделинианцы. Есть ещё бленгигломенеанцы и бленглины, но об этих образах нечего сказать кроме того, что они олицетворяют некое антропоморфное трансцендентальное начало. Нечто вроде божественной эманации. Поэтому сосредоточим внимание на детях и гланделинианцах.

Начнем с вивианских девушек и детей. Дарджер часто изображает их обнаженными. Деталь определенно не случайная. Конечно, ее можно объяснить приблизительно так: у художника была очевидная тяга к сексуализации детских образов и, как уже писалось выше, склонность к педофилии. Логичный вывод таков? насилие над, подчеркиваю, голыми детьми – сублимация бессознательных «драйвов». Но в художественно-смысловой перспективе это объяснение видеться как минимум недостаточным, как максимум чересчур вульгарно-научным.

Поэтому стоит рассмотреть наготу и страдательную позицию детских образов под другим углом. Через обнаженность детей и, вивианских-девушек в частности, в буквальном смысле иллюстрируется беззащитность перед Абсолютным и вечно возвращающимся злом в лице гланделинианских генералов. Действительно, а что вообще противопоставишь сублимированному злу, злу ради зла? Ничего. Перед ним все мы предстаем нагими и беспомощными. Хотя чисто психологическая интерпретацию кому-то может показаться уместнее.

Продолжая тему зла, стоит отметить, что гланделинианцы сочетают два весьма противоречивых и важных символико-биографических аспекта, дающих еще несколько смысловых зацепок. Эти аспекты – увлеченность «потустороннего» художника военной историей и образ насильственной диктатуры, с которой Дарджеру пришлось столкнуться в психбольнице. Также, как и призванный исцелять персонал лечебницы, на самом деле калечит и стирает любые признаки здоровой психики у детей, жестокие гланделинианцы, похожие на солдат времен первой мировой войны, предстают не благородными защитниками отечества, а воплощенным в реальность Абсолютным злом.

Помимо противоречивых личностных символов коллажи Генри Дарджера отличаются рядом интересных технических решений. Например, искусствоведы отдают должное блестящему использованию Дарджером света и его прямо-таки гениальному умению составлять коллаж:

«Многие работы Генри Дарджера в Американском музее народного искусства безусловно замечательны, это акварель с драконоподобными бленгинами, напоминающая райское видение, профильтрованное через Климта; групповой портрет глендилинианских генералов, ожидающих оживления питона Монти Терри Гильяма; девятифутовое полотно, изображающее вивианских девушек и их союзников в идиллической обстановке с цветами, что вызывает в памяти пасторальную прелесть «Ночных грез в середине лета»

Однако тонкие смысловые линии и примитивная эстетика арт брюта считывается не сразу. При первом знакомстве кажется, что в коллажах американца нет ничего из ряда вон, но стоит только углубится в биографию и внимательней присмотреться к работам, как вдруг инобытие усиливает свой зов. Вдруг осознаешь – в работах многострадального американца больше мистически-религиозного чем у большинства великих мастеров.

Подобно христианским пустынникам Дарджер пытается пробудить Бога, в первую очередь в себе самом. Художник и писатель через свое творчество открывается для чудовищного зла, воплощая его в слове и образе, тем самым привлекая внимание Абсолютного начала, присутствия которого Генри Дарджеру так остро не хватало.

Нечто конечное

О Дарджере трудно говорить в серьез или в шутку, тем более иронично. Затворник и страдалец – он навсегда останется загадкой и фигурой вне культурных рамок и форм. Его искусство погранично и примитивно. Для Генри Дарджера вся жизнь – искусство, иной он не знал или не хотел знать, или не имел возможности узнать, или все сразу. Сегодня его работы продаются за сотни тысяч долларов. Случись это при жизни художника он, наверное, был бы озадачен и обескуражен повышенным вниманием к своей личности, но этого, к сожалению, или к счастью, не случилось.

Все потому, что акт творения для американского гения, был не банальной сублимацией, или попыткой привлечь внимание. Дарджер творил потому, что не мог иначе – вечно повторяющееся спасение от нависающей тени судьбы и всего, что из этого логично вытекает. В конце концов, с уверенностью утверждать возможно лишь одно – Генри Дарджер был.

Впрочем, вы знаете правило, читайте текст, а не выводы.

Рекомендуем прочесть:

1. Элизабет Хонд – «Генри Дарджер наизнанку».

2. Джон М. Макгрегор – «Генри Дарджер: в Царстве Нереального».