«Вехи»: Кто мне друг и что такое истина? Трансформация социального статуса философии

На протяжении истории своего существования философия претерпела множество трансформаций в своем социальном бытии. Concepture публикует статью об непростом историческом пути и трансформации философии, как науки. 

Истоки Философии

Изначально философия возникает как мощная альтернатива иерократии, власти жрецов. Дело в том, что человеческое общество всегда нуждалось в некоем водительстве под эгидой избранного числа людей, которые наделялись властью в силу обладания особым комплексом качеств, позволявшим им управлять социальной жизнью наилучшим образом. В древности эту функцию выполняли жрецы.

Сознание древнего человека, будучи сакральным по своей природе, отдавало приоритет директивам тех, кто имел непосредственный контакт с божественной сферой, откуда собственно и черпалась мудрость для руководства человеческим общежитием. Сакральность эта в какой-то момент превратилась в несознательную ритуальность, и на место подлинной дивинации пришли махинации жрецов. Их персональная воля выдавалась за волю богов, а любые попытки опротестования подобного произвола пресекались на корню обвинением в профанизме и непосвященности.

Примерно в это время и возникает философия, как реакция на этот кризис. В этой связи примечательно также появление фигуры мудреца как альтерантивы фигуре жреца. Мудрец в отличие от жреца – не избранный вышней силой уникум, а просто один из нас, обычных людей, просто глубже понимающий уроки повседневной жизни и формулирующий их в запоминающихся изречениях. При этом важно то, что подобной мудрости может научиться каждый, было бы желание.

То есть, здесь не обязательно наличие сверхчеловеческого компонента, будь то воля богов или рока. В обретении мудрости все зависит только от самого человека: его желания, усердия и целеустремленности. Тем самым мудрости придается земное, а не небесное достоинство. В таком качестве философия была воплощена в античности. И в то время она очень сильно подорвала авторитет жречества и овладела умами многих: открывались целые школы, ученики и представители которых принимали активное участие в гражданской жизни социума, оказывая порой решающее влияние в вопросах определения вектора и ориентаций политического развития общества. 

Далее происходит религиозный сдвиг идеологии. Мощная агрессивная экспансия христианства (известны случаи уничтожения философов и философских школ без суда и следствия) обусловливает диминуцию философии до уровня обслуживающей функции (философия используется исключительно в качестве инструмента аргументации положений Писания). Эта эпоха (Средневековье) характеризуется как Темные Века. Философия занимает положение служанки богословия.

Философия в Новое Время

В Новое Время идеологический вектор вновь меняет свое направление. Ренессанс знаменует реактуализацию, рессурекцию духа античной философии. Но с учетом имеющегося на тот момент технологического уровня развития и того факта, что сциентистский пафос по большей части явился мощной компенсаторной реакцией на клерикалоцентризм, философия предстает уже не в качестве земного опосредования небесной мудрости (как это было в Античности, в частности, в пифагореизме, платонизме, стоицизме, неоплатонизме и др.), но в виде вполне секулярной методологической основы естественно-научных дисциплин. Эта традиция определения сущности философии в роли верховного судьи по отношению к сфере науки, морали, права, искусства и прочих форм общественного сознания, была положена Бэконом и продолжена (а также существенно разработана) Кантом. Как скажет позднее Макс Вебер: «Философия ведет себя как высшая судебная инстанция не только в отношении наук, но и в отношении культуры в целом».

Как и всякая тенденция к абсолютизации, наукоцентризм Нового Времени вскоре не преминул обнаружить кризисность собственных оснований. Наука все более обособляется от сферы духовности и сосредотачивается преимущественно на области эмпирического, культивируя в отношении последней установку потребления и эксплуатации. Бэкон пишет «Новый Органон». В этом трактате он провозглашает целью науки увеличение власти человека над природой, определяемой им как бездушный материал, назначение которого – быть использованным человеком. Продолжая заданность этой интенции в XIX веке, Мичурин скажет: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача». Впоследствии это приводит не только к экологическим, но и к духовно-нравственным проблемам. В этих условиях философия вновь выступила как компенсирующая альтернатива, инициируя бурный всплеск антисциентизма со стороны искусства («Буря и натиск», романтизм, философия жизни, интуитивизм и т.п.).

Философия в Новейшее Время

В XX веке под вопрос ставится не только отношение человека к миру, но само положение человека в мире, его обоснованность, экзистенциальная и моральная правомочность. В связи с катастрофами двух мировых воин возникает необходимость пересмотра и переосмысления классических схем антропологии, социологии и философии. XX век – трагичен, патологичен, антагоничен, противоречив и нестабилен. Происходит деструктуризация и аморфизация социальных институтов, их функций; коренным образом изменяется аксиология; мутирует искусство, литература. Философия дробится на множество разрозненных направлений, утрачивая свое атрибутивное свойство интеграции и консенсуализации. Она превращается в одну из разновидностей дискурса (Рорти), в один из нарративов (Лиотар). Философию обвиняют во всех грехах, а в числе первых – в тоталитарности, центричности, репрессивной монокритериальности. Ее прежние исторические инкарнации так или иначе обеспечивали ей привилегированное положение в социокультурном пространстве.

В эпоху постмодерна философия дезавуируется и нивелируется. Философия умирает. Вот что пишет по этому поводу современный французский философ Жак Деррида: «Умерла ли философия вчера, после Гегеля или Маркса, Ницше или Хайдеггера, – и должна ли она еще скитаться в поисках смысла собственной смерти, – или она всегда существует, сознавая свою направленность к смерти, как это молчаливо подразумевается в тени того самого слова, которое провозглашает filosophia perennis ; должна ли она была умереть однажды, внутри истории, или она всегда существует агонией и насильственным раскрытием истории, напрягая свои возможности против не-философии – своей противоположности, своего прошлого или настоящего, своей смерти и своего источника; или же по ту сторону этой смерти или этой смертности философии, а, может быть, даже благодаря им, мысль могла бы иметь будущее или даже, скажем это сегодня, вся мысль должна была бы еще сбыться, начиная с того, что не было еще задействовано в философии; и что еще более странно, само будущее тогда имело бы будущее; все это – вопросы, на которые мы не в силах дать ответ. Это – по своему происхождению и хотя бы однажды – проблемы, поставленные перед философией как проблемы, которые она не в состоянии разрешить».

А вот как подводит печальные итоги другой философ К. А. Свасьян: «Нет сомнения, что говорить о конце истории философии можно, лишь имея в виду конец самой философии. Но что значит конец философии? Очевидно, некий факт sui generis, подлежащий не оспариванию или взятию под сомнение, а освидетельствованию.

С другой стороны, конец философии – это вовсе не конец философствования. Скорее напротив, по оживлению последнего можно судить об упадке первой; от философствования философия отличается примерно по тем же признакам, по которым воспитанность отличается от невоспитанности, при условии, конечно, что их можно еще вообще различать. Хуже всего, когда одно выдает себя за другое: когда всякого рода парафилософский и какой угодно уже вербальный энурез выступает от имени самой философии. Скажем, когда интеллигентные литераторы начинают рассуждать о "последних вопросах", не имея и понятия о "предпоследних".

В этом смысле наиболее верным симптомом конца является, пожалуй, то, что о нем не догадываются, а не догадываются о нем оттого, что лишены органа чувства философии, в том самом смысле, в каком говорят об отсутствии музыкального слуха. Ведь философ – это далеко не каждый, кто овладел понятийным инструментарием и в состоянии рассуждать о проблемах, потому что видел, как это делает его учитель. Философ – это, прежде всего, свидетель философии, не тот, стало быть, кто говорит о ней или от её имени, а кто её видит. Или именно не видит, если нечего больше видеть. Этим и отличается он от тех, с позволения сказать, "коллег", которые ухитряются не видеть её, когда она есть, и видеть, когда её нет. Конец философии (как последнее, на что она еще способна) фиксируем, поэтому, немногими, а эти немногие опознаются, между прочим, и по тому, что воздерживаются от всяких споров и воздают усопшей должное созерцательной чистотой рефлексии. Сказанное лучше всего поясняется по аналогии с музыкой или живописью.

Говорить в наше время о конце музыки или живописи уместнее всего не отвлеченно, а на месте происшествия, скажем, в каком-нибудь театре или музее современного искусства. Можно, конечно, называть музыкой звуки, похожие на те, что бывают при очистке засоренного трубопровода, а живописью уже чёрт знает что, но можно же и знать, что к музыке и живописи это имеет не большее отношение, чем душевнобольной, называющий себя Цезарем, к истории Рима. Аналогии с философией бросаются в глаза, и можно допустить, что их без труда продолжит тот, для кого философия не место под солнцем, а совершеннолетие мира, что значит: выход творения из биологической самозамкнутости и осознание им себя в непрерывности риска и решений».

Конечно, отдельными мыслителями предпринимаются попытки некой реабилитации философии (например, «фундаменталь-онтология» Хайдеггера или «философия жизненного акта» Мамардашвили). Но даже несмотря на аутентичность этих проектов, их явно недостаточно для консолидации социального интеллектуального массива в некую универсальную эпистему.

Выход видится в том, что философия сумеет занять и отстоять позицию метадискурса по отношению ко всем дискурсам, в совокупности своей образующих социокультурную реальность. И претензия философии на мета-позицию будет обоснована ее способностью к рефлексии, как над предельными основаниями культуры и общества, так и над самой собой. Рефлексия – это реальная возможность выйти за пределы наличной данности системы (культурной, социальной, идеологической и др.) и извне увидеть ее погрешности, а также возможности их максимально-эффективного исправления.

Однако осуществление рефлексии требует большого интеллектуального ресурса: не только исчерпывающей базы данных для анализа, критики и перенормирования, но и определенной культуры мышления, принципы которой были заложены в древнегреческом образовании, и которые сегодня почему-то игнорируются и воспринимаются как пережиток. Хотя современный способ организации сферы образования давно показал свою несостоятельность: элиминация принципов фундаментализма и универсализма (от которого собственно и происходит слов «университет») приводят к сужению пространства мышления и превращению человека из мыслящего существа в узкого специалиста, функционера, не способного мыслить и действовать на уровне причин, а только лишь совершающего локальные операции в строго ограниченной области, по характеру своему не выходящие за рамки данности, а потому не способные совершить подлинную оптимизацию социальной действительности. 

В условиях современности, вызов которой состоит в необходимости решения все более интенсифицирующихся социальных проблем и конфликтов, достойной перспективой философии может стать ее ревизирующая функция по отношению к образованию; структурирование последнего в соответствии с теми принципами, которые постулирует и фундирует философия, как синтез трех основных составляющих здания человеческой реальности, а именно:
1) Умение хорошо мыслить,
2) Умение хорошо говорить,
3) Умение хорошо делать.

Рекомендуем прочесть:

1) М.Вебер – «Избранные произведения».
2) Ж.Деррида – «Письмо и Различие».