Хорхе Луис Борхес: по пятам

Борхес – «великий комбинатор» и генератор смыслов, владеющий помимо всего прочего тонкими стилистическими способностями. Тексты он создает не по вдохновению, а от головы. Concepture публикует аналитическую статью о писателе.

Сообщая чувство

Традиционно понятие «писатель» использовали применительно к человеку, который создавал художественные произведения в виде литературных текстов. Сам же писатель выступал либо в качестве бесстрастного свидетеля описываемых событий, либо в качестве эмоционально включенного субъекта действия, сопережевающего героям повествования. В первом случае писатель создавал эпические произведения («Красное и черное», «Война и мир», «Сага о Форсайтах»), во втором – интимно-камерные («Бедные люди», «Голод», «В поисках утраченного времени»). Однако в любом случае писатель так или иначе апеллировал именно к чувствам людей. Таким образом литературу классического типа можно определить как «сообщение чувства». Читатель – тот, кому чувство сообщают, а писатель соответственно – тот, кто его сообщает. 

Борхес – интеллектуал

Прежде чем переходить к Борхесу, давайте разберемся в том, что такое чувство и какие виды чувств существуют. Психология набила не одну шишку прежде чем сумела более менее строго провести границу между чувствами и эмоциями. Отбрасывая в сторону нюансы и перипетии, связанные с историей развития этих понятий, можно сказать, что эмоция – это базовая психическая реакция на раздражитель, а чувство – это культурно-опосредованная эмоция, чье содержание, будучи растянутым во времени, способно претерпевать различные трансформации (усиливаться, ослабевать, изменяться). Если говорить более наглядно: недовольство – это эмоция, а ненависть – это чувство. Чувства можно разделить на 3 категории:

1. Моральные (любовь, патриотизм, долг).

2. Праксические (увлеченность работой, удовольствие от проделанной работы, так называемая «приятная усталость»).

3. Интеллектуальные (удивление, сомнение, радость умственного открытия).

Если Борхес и вызывает какие-то чувства в читателе, то, безусловно, интеллектуальные. Недаром в большинстве справочных статей о нем в числе первых идентификаций используют слово «интеллектуал». Надо сказать, что и работа у него была соотвествующая – директор национальной аргентинской библиотеки.

В том, что в основе каждой рассказанной им истории лежало не какое-либо переживание, сердечное отношение, возмущение, сострадание или иной восторг чувств, а сугубо головные конструкции: фундаментальные философские проблемы, парадоксы, апории, научные концепции, занимательные факты истории и филологии и прочие мало волнующие сердце вещи. Вряд ли следующие строки смогут вызвать у кого-то слезы:

«Теологи определяют вечность как мгновенное, ослепительное обладание всеми моментами времени и считают ее одним из атрибутов Бога. Однако вечность уже наша и наши еженощные сны – тому подтверждение. В них сливаются ближайшее будущее и непосредственное прошлое. Бодрствуя, мы с обычной скоростью передвигаемся в событийном времени; во сне – успеваем обозреть бескрайние территории. Видеть сны – значит совмещать отдельные картины увиденного и ткать с их помощью историю либо ряд историй. Мы видим образ сфинкса и магазина, придумываем, как магазин превращается в сфинкса. Человека, с которым познакомимся завтра, мы увидим с губами того, кого видели накануне вечером... Уже Шопенгауэр писал, что жизнь и сны – это страницы одной и той же книги. Читать их по порядку – значит жить; перелистывать их – значит грезить».

Однако своеобразное воздействие тексты Борхеса все же оказывают – они расширяют границы творческого воображения, заставляют по-иному взглянуть на знакомые вещи и переосознать привычные реалии. Взять хотя бы один из самых знаменитых его рассказов «Вавилонская библиотека». Борхес излагает собственную концепцию мироустройства, сранивая его с библиотекой:

«Библиотека – это шар, центр которого находится в одном из шестигранников, а поверхность — недосягаема. В каждом шестиграннике 20 полок, на каждой полке – 32 книги, в каждой книге 400 страниц, на каждой странице 40 строчек, в каждой строке около 80 букв. Буквы есть и на корешке книги, но по ним, как правило, невозможно определить ее содержание. Библиотека существует вечно, и является творением Бога. Свидетельством тому совершенные буквы книг. Число всех знаков равно 25: 22 буквы алфавита, пробел, запятая и точка. Это позволило триста лет назад сформулировать общий закон Библиотеки и ее книг, представляющих собой хаотический набор знаков, так что на одну осмысленную строчку приходятся тысячи бессмыслиц. Безбожники утверждают, что для Библиотеки бессмыслица обычна, а осмысленность – чудесное исключение. Ходят слухи о горячечной Библиотеке, в которой обезумевшие тома беспрерывно превращаются в другие, смешивая и отрицая все, что утверждалось. На самом деле Библиотека включает все языки, все комбинации 25 символов, но отнюдь не бессмыслицу. Любое сочетание букв, например «дхцмрлчдй», на одном из языков божественной Библиотеки будет содержать некий грозный смысл; и любое слово, например «библиотека», будет иметь противоположное значение. И это сочинение старого Библиотекаря уже содержится на одной из полок, как и его опровержение. И ты, читающий эти строчки, уверен ли ты, что точно понимаешь написанное?»

Литературные лабиринты смысла

Проза борхеса лабиринтообразна. Это самая релевантная топографическая метафора, которую можно подобрать, чтобы хотя бы приблизительно передать бесконечную сложность семантических и синтаксических построений его историй. Борхес часто вводит в плоскость рассказа новые измерения: временные и пространственные. В результате получаются очень короткие по объему и очень насыщенные по содержанию тексты. Персонажи борхесовских рассказов вступают во взаимодействие не только друг с другом, но и с различными псевдоисторическими (выдуманными самим Борхесом) артефактами: рукописями, потерянными книгами, забытыми преданиями. Автор рассказывает историю не о героях, а о другом вымышленном авторе, который хочет рассказать историю о героях, но вместо этого вдруг наталкивается на загадочный манускрипт, в котором повествуется о том как... и так далее, и так далее – реальность удваивается, множится до бесконечности, перерастает одна в другую, начинает влиять на самого автора и, конечно, читателя. При этом нельзя обвинить Борхеса в однообразии приемов, которые он использует для оригинализации своих текстов. Потому что магия и обаяние борхесовских историй заключаются еще и в них самих, а не только в том, как они рассказаны. Борхесовские персонажи – это всегда фигуры удивительные и загадочные: пророки, безумцы, факиры, ересиархи, маги, жрецы, великие поэты прошлого, философы – словом все те, про кого говорят «не от мира сего». Зато от мира Борхеса.

Литературные миры Борхеса

Художественный мир (или миры), который (которые) создает Борхес – это невообразимый универсум мировой культуры, субъективно переплавленный в его интеллектуальном воображении. Поэтому тексты Борхеса можно прочитывать множество раз под различными углами: историческим, филологическим, культурологическим, философским. В них можно встретить ни на что не похожую удивительную историю, или обнаружить цитату из редкого малодоступного документа, увидеть хрестоматийные вещи через постмодернистскую призму, отыскать умопомрачительный апокриф или установить доселе небывалые связи между явлениями культуры.

Вадим Руднев писал: «Борхес – это писатель, воплотивший в себе сам дух и принципы творчества ХХ века». 

В порядке пущего образования давайте перечислим эти принципы, коих всего 9, итак:

1. Неомифологизм. Принцип ориентации на парметры архаической мифологии, понимающей мир как волшебное пространство, населенное причудливыми существами. 

2. Иллюзия/Реальность. Принцип игры со смыслом на границе между вымыслом и действительностью. 

3. Текст в тексте. Принцип понимания характера реальности как текстового по преимуществу.

4. Приоритет стиля над сюжетом. Принцип, акцентирующий значимость не самой истории, а способа ее изложения. 

5. Уничтожение фабулы. Принцип отсутствия строгой хронологичности изображаемых событий. 

6. Синтаксис, а не лексика. Принцип конструирования новых предложений.

7. Прагматика, а не семантика. Принцип игры с читателем, вплоть до разрушения "четвертой стены". 

8. Нарушение связности текста. Принцип отказа от дедуктивного построения предложений, при котором одно следует за другим в строгой логической последовательности. 

9. Аутистизм. Принцип, утверждающий невозможность объективного отражения реальности и, вследствие этого, постулирующий необходимость ее самостоятельного созидания. 

Борхес соответствует, как минимум 4-м из 9-и перечисленных пунктов. Но вся трудность в том и заключается, что этого, тем не менее, недостаточно, чтобы однозначно отнести его к разряду писателей XX века. Под эти пункты подпадают и Джойс, и Манн, и Набоков, про которых с куда большей уверенностью можно сказать, что они писатели в традиционном смысле этого слова, наследники классической литературной традиции, продолжатели дела Шекспира, Гете и Гоголя.

Борхес в конце концов

Борхес – это «великий комбинатор» и генератор смыслов, владеющий помимо всего прочего тонкими стилистическими способностями. А от писателей его отличает то, что свои тексты он создает не по вдохновению, не от сердца, а от головы.