Франц Кафка: Жизнь на грани счастья
Традиционный психологический подход именно в биографии автора видит основной ключ к пониманию его произведений. В случае с Кафкой это верно лишь отчасти. Франц Кафка явил собой средоточие трех культур. Он родился в чешском городе Прага в еврейском семье, а говорил на немецком языке. Маргинальная культурная позиция сыграла непоследнюю роль в формировании его личности. Чешская аполитичность отличает Кафку от его немецких современников (Брехт, Бёлль).
Еврейская этническая идентичность вкупе с контекстом европейской культуры, внутри которого формировался Кафка, породили сложный противоречивый трагический характер, сочетавший в непримиримой борьбе традии ветхозаветного понимания мира и ценности Модерна. Наконец, принадлежность к немецкоязычной австрийской литературе обусловила его тягу к мистике и философии – при том, что сам Кафка отличался крайне строгим рациональным мышлением, что хорошо видно по его дневникам и афоризмам.
Вторым жизнеопределяющим фактором его биографии были непростые отношения с отцом. Жестокий своевольный коммерсант, Герман Кафка не мог понять своего сына, но вместо спокойного принятия этого факта предпочел психологическую травлю Франца. Это, безуслвно, сказалось на мироощущении писателя. Миры Кафки – это невротические миры, обитатели которых испытывают перманентную вину непонятно за что, непонятно перед кем. Типичная психологическая детская травма компенсируется творчеством.
Родители Франца Кафки
Кафка ненавидел свою работу (страхование от производственных травм) то ли потому, что она объективно была бюрократическим маразмом, то ли потому, что о ней положительно отзывался его отец. Кафка же, будучи слабохарактерным по своей природе и воспитанию, не мог противопоставить этому ничего, кроме сублимации и эскапизма. Бессильная ненависть, невысказанные возражения и внутренний бунт трансформировались в творческие акты, в процессе которых создавались целые миры. Миры, полные смятения и тревоги, подавленного страха перед неведомым – кафкианские миры.
Однако неверным будет считать, что психологические травмы – единственный рецепт произведений Кафки. Мы уже упоминали, что ему было свойственно строгое рациональное мышление, и именно оно является тем довершающим компонентном его творчества, которое поражает читателя больше всего. Странные, пугающие, непонятные вещи Кафка рассказывает ясным языком, простым и обыденным. Тем сильнее производимый эффект. Возникающее чувство ужаса невозможно списать на разыгравшееся воображение автора или объяснить особенностями его расстроенной психики. Кафка вменяем, до ужаса вменяем. Отчетливость его письма сравнима с абсолютной белизной, которая пугает гораздо больше, чем темнота.
В его повествовании отсутствует экзальтированный пафос романтиков или стилистическая изощренность модернистов. Кафка предельно рационален в аспекте языка: существительные он использует для описания вещей, прилагательные – для описания свойств, а глаголы – для описания действий. В лексиконе Кафки мало наречий, междометий, причастных и деепричастных оборотов, отглагольных прилагательных, субстантивированных глаголов и прочих лингвитических изысков. Кафка пишет весьма тривиально, даже посредственно, бесстрастно регистрируя те или иные события. А вот что это за события – большой вопрос. То ли это события его подсознания, а может быть и сновидений, фантазии или иных тонких миров, будничной жизни или истории – однозначно ответить нельзя. И здесь начинается загадка Кафки, загадка его поэтики.
Франц в детстве
Травма, вызванная отношениями с отцом, обусловила невротизм всех дальнейших отношений Кафки. Несмотря на свою застенчивость и неуверенность в себе, он состоял в отношениях со многими женщинами и даже был несколько раз помолвлен. Но каждый раз разрывал помолвку. Причины такой нерешительности Кафка формулирует довольно точно: «Я люблю её, насколько способен на это, но любовь душат страх и самобичевание». Возникает резонный вопрос: откуда взялись эти «страх» и «самобичевание»? Оттуда же, откуда весь остальной невротический комплекс Кафки – от воздействия отца. Что, между прочим, сам Кафка вполне осознает.
В «Письме к отцу» он пишет: «Из-за Тебя я потерял веру в себя, взамен приобрел безграничное чувство вины». Дело доходит до истеричных записей в духе: «Единственным выходом кажется прыжок из окна». Естественно, что с таким слабовольным невротиком ни одна нормальная женщина дела иметь не захочет. Тем не менее, в личной жизни Кафки имел место весьма примечательный эпизод, а именно – продлившийся около 25 лет эпистолярный роман с молодой стенографисткой Фелицией Бауэр.
Письма Кафка предпочитал живым отношениям, поскольку они гарантировали дистанцию и, следовательно, безопасность – «безопасную любовь», если угодно. Он был зстрахован от внезапного вторжения стихийной женской натуры в свой маленький мирок. Как и во всех остальных случаях, на первом месте в отношениях с женщинами у Кафки стоял страх. Даже к столь элементарной форме жизнедеятельности, как секс, он относился боязливо. В его дневнике мы читаем: «Юношей я был так неискушен и равнодушен в сексуальном отношении (и очень долго оставался бы таким, если бы меня насильно не толкнули в область сексуального), как сегодня, скажем, в отношении теории относительности…». Поэтому неудивительно, что невинности Кафка лишился только в тридцатилетнем возрасте. И это занятие, судя по его впечатлениям, ему совсем не понравилось.
Франц Кафка с Фелицией Бауэр
Весь корпус посланий Кафки составляет 716 страниц. Эти письма, несмотря на специфический характер любовной переписки, все насквозь литературные. Как признавался в одном из писем сам Кафка, «литература – это я сам, это моя плоть и кровь, и быть другим я не могу». То есть даже область наиболее непосредственной реальности, область межполовых отношений, Кафка превращал в полигон литературных экспериментов со своими чувствами, что в очередной раз подтверждает определенную «нездоровость» писателя. В оправдание Кафки можно привести цитату другого писателя, Варгаса Льосы, который замечает: «Я не знаю более наглой лжи, чем аксиома, которую с детства вбивают нам в голову:
«В здоровом теле – здоровый дух». Кто сказал, что здоровый дух – это идеал, к которому все должны стремиться? «Здоровый» в данном случае означает пустой, посредственный, лишенный воображения, набитый глупыми стереотипами, порожденными общепринятой моралью и официальной религией. Что такое «здоровый дух»? Дух конформиста, ханжи, нотариуса, страхового агента, фанатика, старой девы или бойскаута. Это не здоровье, это явная патология. Уникальный и богатый внутренний мир неимоверно «грязен», в нем есть место дурным мыслям, запретным плодам, изощренным фантазиям, безумным мечтам, любопытству и сомнению в тривиальных истинах».
Можно, конечно, усомниться в «здоровости» самого Льосы. Однако не будем забывать, что XX век весь прошел под знаком психопаталогий европейской культуры. И Кафка, разумеется, не исключение, а вернее даже – общее правило. Поэтому письма Франца Кафки так сильно завораживают читателя. Элиас Канетти, луареат Нобелевской премии по литературе 1981 года, так отзывался о них:
«Меня эти письма захватили так, как уже много лет не увлекало ни одно произведение словесности. Сказать о них «документ» – значит сказать слишком мало. Это слово годится лишь с оговоркой, что так же мы назовем и откровеннейшие жизненные свидетельства Паскаля, Кьеркегора и Достоевского. Что до меня, то могу сказать лишь одно: в меня эти письма вошли как некая особая, своя жизнь, и отныне стали мне такими родными во всей своей загадочности, словно принадлежат мне давным-давно, с той поры, как я пытаюсь вбирать в себя людей целиком, дабы снова и снова постигать их во всей их непостижимости».
Не только отношения с женщинами, но и вообще всю свою жизнь Кафка осуществляет как символизацию реальности и реализацию символов. Многие исследователи рассматривают его произведения как «романизированную автобиографию». Такая помешанность на литературе объясняется следующим афоризмом Кафки: «Литературное творчество – всегда только экспедиция в поисках Правды». Человек XX века, живший в эпоху «бездомности» (понятие Мартина Бубера), не способный в силу своей приобщенности к европейской культуре удовлетвориться теистической мудростью Талмуда, равно как и не способный отыскать конечный смысл в секулярных цнностях Модерна, Кафка искал спасение в литературе. И литература Кафки стала синтезом его жизни, полной невротических страхов, и его мышления, пытавшегося эти страхи рационализировать.
Kafkaesque
В результате получился кристально ясный алогизм – метафизический абсурд, «черная дыра» смысла, которая всё же есть некая сила, влияющая на человека. И в этом плане объектом писательского внимания Кафки становятся не психологические характеры, а именно характерности (ситуации страха, тоски, отчаяния и т. д.), что сильно сближает его с кружком пражских экспрессионистов: Вельчем, Верфелем, Перуцем, Бродом. Последнего, кстати, Кафка перед смертью просит сжечь все свои рукописи. Очередная невротическая эскапада гения! К счастью, душеприказчик Кафки Макс Брод сам невротиком не был и просьбу не выполнил, за что мы ему очень благодарны.
Жизнь Кафки бедна на внешние события. Работа, конфликты с отцом, неудачные попытки создать семью, творчество. Собственно, его подлинной биографией была его библиография.