Статья №3: Кому повем печаль мою? Онтология тоски в поэзии И.Анненского

Иннокентий Анненский – человек необычной поэтической судьбы. Его жизнь выделяется даже в ряду прочих эксцентрических биографий представителей Серебряного века. Concepture предлагает статью, знакомящую читателя с особенностями поэтического творчества этого глубоко талантливого автора. 

К моменту выхода своего первого поэтического сборника (1904 год) Анненский был уже не просто немолоды м человеком с устоявшимся миросозерцанием, - к этому времени он достиг вершины, апогея своей служебной и научной деятельности.  Он -  видный сановник, директор Николаевской гимназии в Царском Селе, постоянной резиденции царя, что, естественно, делало службу Анненского особенно сложной и ответственной. Он - известный педагог, автор нескольких статей на педагогические темы в специальных журналах. Он – замечательный ученый-филолог, который главным делом своей жизни считает перевод трагедий Еврипида (с комментариями и статьями), создатель и оригинальных трагедий на еврипидовские сюжеты. Словом, к 1904 году – это человек вполне устоявшейся и даже предрешенной судьбы, – жить ему оставалось всего пять лет.

Поэзия Анненского представляет собой особый случай. В его стихах глубокая искренность, интимность переживаний, даже таких сложных, как растерянность перед жизнью и перед ее мгновениями, трагизм безверия, страх смерти, – находят и безупречно адекватную форму.  Никакой наспех брошенной, неотделанной поэтической мысли, никакого неряшества и «распущенства» (так сам он называл небрежность в одежде).

Конечно, будучи современником эпохи декаданса, он по-своему вынужден был платить дань этой культурной моде. Вот почему в его стихотворениях   истинная и глубокая скорбь всегда отливалась в манерную   изысканность декадентских переживаний.

Тем не менее другой великий поэт Александр Блок сумел усмотреть подлинное лицо поэта под декадентской маской. Блок так отзывается о поэзии Анненского: «душа как бы прячет себя от себя самой, переживает свои чистые ощущения в угаре декадентских форм».

Вслед за Блоком мы можем сказать, что банальность декадентского отчаяния не должна отвлекать нас от глубины трагической тоски, которой пронизаны почти все стихотворения Анненского.

Противоречивость и некоторая загадочность образа Анненского, замеченная Блоком, отнюдь не снята и позднейшими размышлениями о его творчестве.  Эту свою будущую форму существования в сознании читателей Анненский предугадывал сам:

Пусть травы сменятся над капищем волненья

И восковой в гробу забудется рука,

Мне кажется, меж вас одно недоуменье

Все будет жить мое, одна моя Тоска.

Сказать, что в поэзии Анненского сильны декадентские настроения, –  значит, ничего еще не сказать об Анненском, несмотря на всю истинность утверждения. (Понятие «декадентство» – не бранная кличка, в начале века почти не было явлений искусства, в той или иной мере не затронутых декадентством.) Безверие, отчаяние, одиночество, тоска еще не делают поэта «декадентом». Декадентство – это эстетская игра в безверие, отчаяние, одиночество, это – утверждение индивидуализма и оторванности от мира и от людей, от всего, что не «я», отрицание самодовлеющей ценности другого «я». Отчаяние и безверие, – если это не поза, а глубокая внутренняя правда, – еще не разрушают поэзию, еще могут быть прочной почвой для нее.

Вот как выражает Анненский трагедию отторженности человека от целого:

Я на дне, я печальный обломок,

Надо мной зеленеет вода.

Из тяжелых стеклянных потемок

Нет путей никому, никуда...

Помню небо, зигзаги полета,

Белый мрамор, под ним водоем,

Помню дым от струи водомета,

Весь изнизанный синим огнем...

Если ж верить тем шепотам бреда,

Что томят мой постылый покой,

Там тоскует по мне Андромеда

С искалеченной белой рукой.

Это не просто зарисовка, но и не аллегория. Это – один из немногих символических образов Анненского. Все здесь может быть прочитано буквально, тем более что это такой близкий Анненскому «парковый» пейзаж (стихотворение входит в сборник «Трилистник в парке»), но нам подсказано и расширение смысла («Нет путей никому, никуда»), «Обломок» хранит память о прекрасном цельном бытии, от которого он отторгнут; важно и другое: этому целому он также нужен, цельность нарушена и искажена без него.

Мы говорим обычно об индивидуализме   как   характерном   свойстве декадентского мироощущения.  Индивидуализм Анненского – бесспорный, но совершенно отличительный: да, его поэзии свойственна    предельная сосредоточенность на внутреннем «я», острота чувства одиночества. Но его «индивидуализм» существует в динамике и всегда на грани: в остром напряженном переживании своих отношений с тем, что «не-я», – внешний мир, чужое сознание. Психологическая углубленность и утонченность, сосредоточенность в собственном «я» не приводят к эгоистическому самоутверждению, но, напротив, обращают к чужому «я», представляющему также целый мир, столь же трагически замкнутый в себе. Только в стихотворениях Анненского это мироощущение выражается во всей полноте прямого высказывания:

А где-то там мятутся средь огня

Такие ж я, без счета и названья,

И чье-то молодое за меня

Кончается в тоске существованье.

Огромную значимость в поэтическом мире Анненского имеет понимание сопоставления духовного и материального мира. Ставшее уже классическим по отношению к образной системе Анненского определение Л. Гинзбург «вещный мир» обозначает то, что «вещи» в его стихах легко приобретают значение символов, а поэтические символы внезапно «материализуются», обнаруживая свое грубо натуралистическое содержание. Подобные преображения любопытно проследить по реальным комментариям к ряду стихотворений поэта, однако можно напомнить и творческое кредо автора, считавшего, что «в поэзии есть только относительности, только приближения – потому никакой другой, кроме символической, она не была, да и быть не может».

Можно сказать, что Анненский выстрадал «вещный мир». Это не было для него «поэтическим приемом», средством выразительности, как стало для последователей, но было личной и поэтической судьбой, и судьбой драматической.

То же нужно сказать и об «ассоциативности», прямо вытекающей из преобладающей вещности поэтического мира Анненского. Для этого принципа он сам нашел точное наименование: сцепление, – слово, часто встречающееся в словаре Анненского. У Анненского «ассоциативность» – органическое следствие восприятия мира «больно и бесцельно сцепленного» с «я» поэта: «Тоска белого камня», «Тоска медленных капель», «Тоска сада», «Моя Тоска» – все это названия стихотворений. У него вещи живут насыщенной внутренней жизнью, на мгновения сцепляясь с внутренней жизнью человеческого «я», обдавая его новой болью и одновременно возвышая чувством причастности ко всему, что не «я», к природной и социальной реальности. Тут сказалась та черта Анненского которую один из исследователей его поэзии обозначил как «глубочайшее смирение эстета перед жизнью».

Умер И. Анненский скоропостижно, на ступенях подъезда Царскосельского вокзала 13 декабря 1909 года. Родные свидетельствуют, что именно такой – легкой, внезапной смерти Анненский никогда не хотел. В. Кривич пишет: «Помню, он неоднократно говорил: Нет, это что же за смерть; умирать надо в своей постели, как следует отболев, все передумав. А то – словно бы человек из трактира ушел, не расплатившись...»

Рекомендуем прочесть:

1. Иннокентий Анненский – Среди Миров

2. Иннокентий Анненский – Театр Еврипида