Даниил Хармс: «чинарь-взиральник» и чудодей русской литературы
Даниил Хармс – фигура неоднозначная и, пожалуй, самая загадочная в русской литературе. Об обстоятельствах его появления на свет исследователи до сих пор спорят: то ли он родился в камыше, как мышь, то ли рождался 3 раза, если доверять автобиографии.Трудно сказать что-нибудь о Хармсе тому, кто ничего о нем не знает. Хармс – великий абсурдист. Кафка менее велик, чем Хармс. И Беккет по сравнению с Хармсом ничто. И Камю, и Ионеско, и Теллеген просто пузыри по сравнению с Хармсом. Да и все люди по сравнению с Хармсом пузыри, только по сравнению с Гоголем Хармс сам пузырь. А потому вместо того, чтобы писать о Хармсе, лучше напишем о Гоголе. Хотя Гоголь так велик, что о нем и писать-то ничего нельзя, поэтому расскажем все-таки о Хармсе. Но после Гоголя писать о Хармсе как-то обидно. А о Гоголе писать нельзя. Поэтому уж лучше напишем о Данииле Ивановиче Ювачеве.
Даниил Иванович Ювачев, вошедший в русскую литературу под псевдонимом Даниил Хармс, родился 30 декабря 1905 года и за свою недолгую жизнь приобрел репутацию гения и психически больного в одном лице. Сегодня Хармс привлекает все больше внимания со стороны читателей и исследователей. Причиной этому не только трагическая судьба автора, долгое забвение его художественного творчества, главное – это удивительно современное «звучание» писателя, прямая соотнесенность его произведений с новейшей модернистской литературой. Без преувеличения можно сказать, что Даниил Хармс как бы «заглянул» в будущее: он стал основателем нового литературного течения – русского абсурдизма и даже предтечей постмодернизма.
К счастью, попытка вычеркнуть Хармса из истории литературы не увенчалась успехом, и сегодня очевидно, что без этого имени невозможно полно описать литературный процесс XX века. При этом Хармс был не писателем, а скорее «человеком пишущим», представлявшим всю свою жизнь произведением искусства и успешно реализовавшим концепцию жизнетворчества. Например, имея блестящее образование, он намеренно писал с ошибками; ненавидел детей и был одним из любимых детских писателей; будучи советским писателем, он не был советским человеком; прекрасно понимал реальность, но в творчестве выворачивал ее наизнанку; любил Пушкина и писал о нем оскорбительные анекдоты; не имел брата и поэтому изображал его сам.
Даниил Хармс является одним из основателей литературно-театральной группы ОБЭРИУ (Объединение реального искусства), с появлением которой связано возникновение русского абсурдизма как литературного течения. Главные представители этого объединения – Константин Вагинов, Николай Заболоцкий, Александр Введенский и Даниил Хармс. Роль Хармса в объединении была следующей: «Д. Хармс – поэт и драматург, внимание которого сосредоточено не на статической фигуре, но на столкновении ряда предметов, на их взаимоотношениях. В момент действия предмет принимает новые конкретные очертания, полные действительного смысла. Действие, перелицованное на новый лад, хранит в себе «классический отпечаток» и в то же время – представляет широкий размах обэриутского мироощущения».
Поэтика обэриутов основывалась на понимании ими слова «реальность». В манифесте Обэриу говорилось: «Наша воля к творчеству универсальна: она перехлестывает все виды искусства и врывается в жизнь, охватывая ее со всех сторон. И мир, замусоренный языками множества глупцов, запутанный в тину «переживаний» и «эмоций», – ныне возрождается во всей чистоте своих конкретных мужественных форм. Кто-то и посейчас величает нас «заумниками». Трудно решить, – что это такое – сплошное недоразумение, или безысходное непонимание основ словесного творчества? Нет школы более враждебной нам, чем заумь. Люди реальные и конкретные до мозга костей, мы – первые враги тех, кто холостит слово и превращает его в бессильного и бессмысленного ублюдка. В своем творчестве мы расширяем и углубляем смысл предмета и слова, но никак не разрушаем его. Конкретный предмет, очищенный от литературной и обиходной шелухи, делается достоянием искусства.В поэзии – столкновение словесных смыслов выражает этот предмет с точностью механики. Вы как будто начинаете возражать, что это не тот предмет, который вы видите в жизни? Подойдите поближе и потрогайте его пальцами. Посмотрите на предмет голыми глазами и вы увидите его впервые очищенным от ветхой литературной позолоты. Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты «не-реальны» и «не-логичны»? А кто сказал, что житейская логика обязательна для искусства? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что вопреки анатомической логике, художник вывернул лопату своей героини и отвел ее в сторону. У искусства своя логика и она не разрушает предмет, но помогает его познать. Мы расширяем смысл предмета, слова и действия».
«Истинное искусство, – писал Хармс, – стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением».
В творчестве Хармса можно выделить семантическую бессмыслицу, состоящую из нарушений правил обыденной, так называемой «нормальной» речи, и ситуационную бессмыслицу, вытекающую из алогичности человеческих отношений и ситуаций. Хармс не ставит целью воссоздать целостную картину жизни своего времени. Более того, зачастую мир рассказов писателя вообще далек от какой бы то ни было реальности, тем более советской. Бытовые ситуации, образы, детали приобретают у Хармса скорее «вневременной», архетипический характер. Однако при этом они не только узнаваемы, но напрямую выводятся из конкретной советской бытовой повседневности. Вот типичный образец прозы писателя:
«Коратыгин пришел к Тикакееву и не застал его дома. А Тикакеев в это время был в магазине и покупал там сахар, мясо и огурцы. Коратыгин потоптался у дверей Тикакеева и собрался уже писать записку, вдруг смотрит, идет сам Тикакеев и несет в руках клеенчатую кошелку. Коратыгин увидел Тикакеева и кричит ему:
-А я вас уже целый час жду!
-Неправда, – говорит Тикакеев, – я всего двадцать пять минут как из дома.
-Ну уж этого я не знаю, – сказал Коратыгин, – а только я уже целый час.
-Не врите! – сказал Тикакеев. – Стыдно врать.
-Милостивейший государь! – сказал Коратыгин. – Потрудитесь выбирать выражения.
-Я считаю... – начал было Тикакеев, но его перебил Коратыгин:
-Если вы считаете... – сказал он, но тут Каратыгина перебил Тикакеев и сказал:
-Сам-то ты хорош!
Эти слова так взбесили Коратыгина, что он зажал пальцем одну ноздрю, а другой сморкнулся в Тикакеева. Тогда Тикакеев выхватил из кошелки самый большой огурец и ударил им Коратыгина по голове. Коратыгин схватился руками за голову, упал и умер. Вот какие большие огурцы продают теперь в магазинах!».
Особое место в искусстве обэриутов занимал театр, которому они посвятили отдельную декларацию. Обэриуты отрицают литературный театр, где все элементы подчинены драматическому сюжету – пьесе как рассказу в лицах о каком-нибудь происшествии и где на сцене все делается для того, чтобы яснее, понятнее и ближе к жизни объяснить смысл и ход этого происшествия. Театр, говорят обэриуты, совсем не в этом. Приведя примеры нескольких абсурдирующих сценических действий (актер, изображающий министра, начинает ходить по сцене на четвереньках и при этом выть по волчьи; актер, изображающий русского мужика, произносит вдруг длинную речь по латыни; пример появляющегося на сцене стула со стоящим на нем самоваром, из-под крышки которого вместо пара вылезают голые руки), – авторы переходят к утверждению, что ряд таких режиссерски организованных моментов создает театральное представление, имеющее свою линию сюжета, свой сценический смысл и интересное зрителю.
Принципы эти были воплощены в поставленной для обэриутского вечера «Три левых часа» пьесе Хармса «Елизавета Бам». По мнению М.Б. Мейлаха, «Елизавета Бам» Д. Хармса и «Елка у Ивановых» А. Введенского – высшие достижения обэриутского театра: «На фоне несколько монотонных, при всей их значительности, даже лучших западных пьес, с которыми мы к тому времени успели познакомиться, эти вещи поражали философским радикализмом, поэтической суггестивностью и подлинным величием».
Театр абсурда появился в России на два десятилетия раньше, чем на Западе, и еще столько же продолжал оставаться никому не известным.
После постановок обэриутских спектаклей свободное художественное мироощущение абсурдистов-обэриутов, их неумещаемость в контролируемые рамки не могли не вызвать недовольства властей. Неприемлемая в условиях тридцатых годов и официально приравненная к контрреволюции позиция поэтов-обэриутов не могла, конечно, не играть своей роли. Известно, во всяком случае, что, несмотря на предъявленные им обвинения в контрреволюционной деятельности по 58 статье, шли они по «литературному отделу» ГПУ, и им инкриминировалось, что они отвлекают людей от задач строительства своими «заумными стихами». Д. Хармс подвергся аресту в августе 1941 г. и после недолгого рассмотрения своего дела был направлен в психиатрическую больницу, где и умер 2 февраля 1942 г. Сохранить основной корпус «взрослых» произведений Хармса удалось Я.Друскину, преданному другу писателя.
Казалось, с исключением из литературного процесса Обэриу исчезнет и русский абсурдизм как литературное течение. Но этого не произошло.
Пейте уксус, господа!
Иллюстрации относятся к графической серии «Старуха»
созданой по одноименной повести Даниила Хармса «Старуха» 1939 год.
Бумага, тушь, акварель. 60Х80 см. 2011 г.