«Quis custodiet ipsos custodes?» – вопрошает древнеримский поэт Ювенал. «Who watches the watchman?» — вторит ему неизвестный уличный художник из Хартфордшира. Кто сторожит сторожей? Ведь в действительности, кто? Concepture предлагает поискать ответ в культовом комиксе Алана Мура и Дэйва Гиббонса – «Хранителях».
Пожалуй, говорить о «Хранителях» в рамках нашего курса – излишний реверанс в сторону явлений, уже вошедших в массовую культуру. «Точка, в которой комиксы достигли совершеннолетия», место в списке ста лучших произведений от Times, множество наград и премий. Спорная экранизация.
Но дело в том, что осознание таких явлений есть дело не столько благородное, сколь полезное. Вопреки расхожему мнению то, что приходится по вкусу широким массам не всегда отличается примитивностью. «Хранители», как настоящий литературный роман, поднимают вопросы, к которым необходимо возвращаться раз за разом, чтобы не скатиться в заскорузлый догматизм.
«Вся грязь, накопившаяся от их случек и грызни, вспенится, поднимется им по грудь, и тогда все эти шлюхи и политиканы запрокинут головы и завопят: „Спаси!..“. А я шепну им сверху: „Нет“.»
Стоит знать, что появились «Хранители» в 1986 году как авторский взгляд Алана Мура на идею «власти и появления в обществе сверхчеловека». На тот момент он, использовав фразу, ставшую культовой: «Who watches the watchman» совершенно не знал о её культурном наследии. Исходной точкой идеи стал куплет из песни Боба Дилана «Desolation Row»:
«At midnight all the agents
and the superhuman crew
Come out and round up everyone
who knows more than they do».
«К полуночи вся агентура
и отдел, где сверхлюди одни,
выходят и винтят каждого,
кто знает больше, чем знают они.»
С одной искры начался длинный путь, который привёл к созданию комикса, который, по мнению историка Бредфорда Райта, является «некрологом Мура концепции героев в целом, и супергероев в частности». Вера в героя, как в универсального защитника (с этой позиции супергерой выглядит как идеальный герой) наивна и игнорирует один простой факт: герой (зачастую) тоже человек. То, что в остальных комиксах остаётся за кадром и заминается динамичным сюжетом и неожиданными поворотами, в «Хранителях» выходит на первый план.
«Меня грубо ткнули носом в смертность человечества как вида — ужасный, неопровержимый факт.»
Что, если единственный возможный вариант сберечь того, кого вы поставлены охранять – нарушить закон? Нарушить грубо и чудовищно, но тем самым выполнить свою задачу. Платон в «Государстве» оправдывает право защитника использовать ложь во имя общего блага. Никколо Макиавелли изъясняется более витиевато: «Использование зла извиняет добро».
Именно этот вопрос встаёт перед Озимандией (настоящее имя Андриан Вейдт) – одним из ключевых персонажей комикса и проходит красной линией через всё произведение. Стремление спасти мир, спасти все человечество целиком, а не только какую-то избранную часть, приводит героя к неутешительному выводу. Нужна жертва. Жертва, лежащая в основе всех величайших человеческих достижений и поступков. Та жертва, что присуща и языческому мифу, и религиозным учениям.
Способность принести эту жертву, переступить в себе тот барьер, что естественно возникает при мысли об убийстве, особенно, перед мыслью о массовом убийстве, становится, в рамках «Хранителей», истинным признаком героизма и немым риторическим вопросом «А стоило ли оно того?».
Но этот признак убивает в герое все человеческое (слишком человеческое), превращая его, возможно, в сверхчеловека, который уже не идентифицирует себя с людьми, а возвышается над ними и охраняет их. Подобно богу.
Озимандия действительно олицетворяет собой нечто сверх..., почти божественное (правда только в глазах самого Озимандии). Помимо подразумеваемой философской стороны комикса в пользу этого говорит и развязка, ведь единственный кто в итоге понимает мотивы поступков Адриана Вейдта – это Доктор Манхэттен.
Но его человеческая сущность не исчезает до конца, и мы видим это. Страх, извечный спутник смертного, по-прежнему с Вейдтом. Отсюда падение Озимандии как героя. В конце концов, он – ещё один тиран, возомнивший себя вершителем судеб всего мира людей.
«И в ужасающей тишине я осознал смысл слова „изоляция“»
Если в первом случае Мур уничтожает героя, лишая Озимандию характерных героических черт и превращая в чудовище (относительно общепринятой морали), то в другом он показывает одиночество настоящего сверхсущества.
Таков Доктор Манхэттен, или Джон Остерман (настоящее имя). Истинный сверхчеловек: он был расщеплён на атомы и смог заново себя собрать. Помимо голубого цвета кожи, Остерман приобрёл почти полную неуязвимость, способность манипулировать материей и пространством, одновременно видеть прошлое, настоящее и будущее. Его в буквальном смысле слова невозможно уничтожить.
Тем интереснее наблюдать за его падением, или, если точнее, обесчеловечением, выходом к внечеловеческому бытию. Очевидно, что другое восприятие расстояний и времени, возможность оказаться почти в любом месте не только планеты, но и Вселенной, без вреда для себя, отдаляют Доктора Манхэттена от человечества.
Он мало-помалу теряет всякий интерес к обычным радостям и перестаёт испытывать обычное горе. Чувства не до конца покидают его, но они почти не видны и только усталость от копошащихся и мелочных людей двигает большинством его действий.
Даже конечное решение «спасти человечество» на деле отдаёт всё той же божественной логикой: для обычного человека она чудовищна, но для сверхсущества кажется единственно возможной и оправданной. При том, спасает-то Остерман не людей, как вид, а само воплощение идеи жизни. Кстати, её Доктор Манхэттен и хочет создать в своём добровольном изгнании в другой части Вселенной.
«Нет. Нет, даже перед лицом Армагеддона. Никаких компромиссов»
Итак, у нас есть человек, переставший быть человеком, и сверхсущество, отбросившее всё человеческое. Но Алан Мур не обходит стороной и простого человека, героя не по желанию или мечте, а по убеждению.
Роршах, детектив-линчеватель – фигура так же не до конца привлекательная. Да, в отличии от других он соблюдает свой кодекс чести: он не исключает жестоких допросов и жёстких методов решения вопросов, но, по крайней мере, Роршах всегда стоит за правду. Без компромиссов.
Обострённое чувство справедливости, с этой стороны, превращает Роршаха в не менее страшное существо, чем Озимандия. Он герой, устанавливающий порядок во многом за счёт страха. Грань, по которой он ходит крайне тонка и удерживает его только ненависть к городу и к людям, в котором он находится и которых он спасает. Хранитель, ненавидящий тех, кого ему поручено охранять.
Роршаха Мур уничтожает физически. Бескомпромиссность хороша в романах и кино, но этот путь в реальности (а «Хранители» предельно реалистическое произведение) ведёт только к гибели. Потому что однажды найдётся тот, кто переломит тебе хребет. На каждого сильного найдётся более сильный.
«Так сладко... Так сладко быть живой»
Развенчание идеи героя не было бы полным, если бы Мур не показал ещё один вид героя. Самых обычных людей, которые когда-то были героями. Обычных. Сильных духом, тренированных героев, но всё же в сущности своей обычных людей.
Они подвержены целому спектру эмоций. Их обуревают сомнения. Костюмы и маски – не более чем временный способ справиться с проблемами, или, скорее, убежать от них. Таковы Человек Сова и Шёлковая Тень – недаром они герои во втором поколении. Изначальная человечность в них только крепнет; «героические времена» прошли, как и прошли разгульные вечера юности.
Дэниел и Лорел – это мы с вами. Не истерзанные и не сломленные, но прошедшие через боль, страдание и возродившиеся. Пусть не до конца, пусть раны ноют и воспоминания заставляют просыпаться среди ночи в холодном поту. Главное, что над защищённой мнимыми идеалами маской возобладало лицо. Человеческое лицо, по которому текут слёзы.
«В конце? Ничто никогда не кончается»
Алан Мур уничтожил концепт геороизма, убив героев. Методично уничтожив одного за другим, заменив их фигурами, во многом отвратительными и наводящими на мысли о том, что любой «хранитель», «защитник», «сторож» рано или поздно переступает черту, выходит за рамки закона, чтобы выполнить свой долг.
Но образ героя не умирает. Пожалуй, он не истребим, как не истребима наша вера в то, что всё наладится, и перемены всегда будут происходить к лучшему. Но всё же, кто сторожит сторожей?
