«Колорит»: Тщетность бытия в глазницах черепа. Жанр vanitas

Рождение жанров

Все мы со школы знаем, что в живописи существует три больших жанра – портрет, пейзаж и натюрморт. Можно (и в ряде случаев – нужно), конечно, придираться к этому упрощению, например, отмечая, что жанрово-бытовая живопись возникла намного раньше пейзажа, а анималистическая живопись старше любого другого жанра.

Но меня в этом примере интересует скорее недоумение, которое иногда выражают юные умы – портрет и природа относительно понятны (даже если это иллюзорная самопонятность), но для чего нужен натюрморт? В чем вообще смысл изображения обычных предметов? Особенно сильно это удивление в эпоху существования фотографии и кино. Увы, система обучения скорее приучает нас к тому, что натюрморт просто есть, чем объясняет откуда и для чего возник подобный жанр.

Предпосылки к натюрморту формировались постепенно в нескольких областях искусства. Во-первых, это декоративная живопись – во все времена люди стремились украсить вещи домашнего обихода, а также предметы ритуала. Так, цветы и растения часто украшали оборотные стороны и створки образов, икон, входящих в моду зеркал (с XIII века) и часов (с XV-XVI вв.).

«Vanitas» (Эверт Кольер, 1669)

Во-вторых, это развитие книжной иллюстрации, которая часто требовала передать не только какие-то чудеса (например, драконы, антиподы, псоглавцы и прочие существа из средневековых бестиариев), но и внешний вид вещей. Поначалу это были описания статусных предметов (например, папской тиары, короны императора СРИГН и т. п.), а с развитием университетов стали востребованы подробные изображения инструментов, механизмов, предметов быта.

В-третьих, всплеск интереса к портрету в позднем Средневековье и раннем Ренессансе заставил художников экспериментировать и с фоном – вместе с человеком на картине стали появляться предметы, имеющие дополнительную смысловую нагрузку. На основе этих трех источников в XV веке возникнет особый жанр аллегорического изображения предметов – жанр «вáнитас».

Объединяющим же фактором для всех предпосылок станет очень популярный с середины XIV по конец XVI века сюжет – Данс-Макабр (Пляска смерти). Пляски смерти украшали храмы, крипты и склепы, они вдохновляли поэтов и музыкантов. Веселый скелет, провозвещающий всесилие смерти, на какое-то время задержался в виде черепа в жанре ванитас.

Впрочем, в новом виде усложнилось и сообщение: если скелет, увлекающий хоровод людей в могилу, служил напоминанием о равенстве всех перед смертью (вне зависимости от статуса и возраста), то череп на картине стал носителем философских сентенций – от вопрошания «Ubi sunt?» (Куда ушли…) до наставления «Memento mori» (Помни о смерти). Стоит также добавить, что черепа уже в прежние эпохи часто выступали элементом декора – их помещали в ниши стен, ими украшали саркофаги, что восходит к украшению мощей в христианстве.

Vanitas по латыни означает «тщетность», «суета», «пустота», «ничтожность», а также «хвастовство» и «тщеславие». Свое название жанр получил от наиболее часто используемого в качестве нравоучительной подписи изречения Екклесиаста: «Vanitas vanitatum et omnia vanitas» (Еккл. 1:2 «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – всё суета!»). Впоследствии это и другие наставления перекочуют из девиза под изображением в свитки и книги, изображенные на картине.

Среди других популярных изречений будут фразы о бренности жизни, о проходящей славе, о неизбежности смерти, а также о том, что все достижения похожи на сон, а сам человек – на мыльный пузырь (подробнее мы поговорим об этих изречениях ниже). Несмотря на свое название, послание картин ванитас могло быть довольно разнообразным в рамках заданной темы. Надо сказать, в оттенках тщеты человек XV-XVI века разбирался лучше, чем современный человек в чувствах в целом.

Суета сует и мертвая природа

Именно ванитас станет предтечей натюрморта, хотя изображения неодушевленной природы можно найти в любую эпоху. Хотя обычно почему-то считается, что ванитас – один из видов натюрморта, но точнее будет сказать, что натюрморт уже появился в ванитас, но по-настоящему станет отдельным жанром с ослаблением прежней смысловой составляющей.

«Vanitas» (Питер Артсен, 1552)

Ванитас – это прямое (и, по сути, всегда одно и то же) сообщение, натюрморт – это изображение с косвенными посланиями, во многом контекстуальными. Дело в том, что как раз в период барокко резко поменялась сама практика использования и осмысления картин. Ванитас – гибридное порождение смыслов эпохи позднего Средневековья и религиозного Ренессанса. В те времена картина (икона, фреска, иллюстрация) предполагала в большей степени размышление, чем рассматривание.

Символическая картина мира располагала к медитации над значениями образов и распознание сюжета – например, икона прежде всего напоминает о событии или персонаже из Писания, житий и других религиозных текстов. Так и череп с парой аллегорических образов – это, по сути, текст для прочтения, ведь аллегория – аналог знака в живописи. Иными словами, череп плюс несколько знаков – это сообщение о том, что именно тщетно и в каком смысле.

Натюрморт – более поздний продукт барочного мышления, поэтому в нем уже ощутимы интенция к рассматриванию/любованию объектами (в т. ч. качеством их изображения), а также и элемент самолюбования (автор хвалится своей техникой, мастерством). Демонстрация умений – важная часть ремесла художника Нового времени, вынужденного искать частные заказы, а не надеяться на меценатов.

Более того, картина может содержать и другие сообщения, которые могли бы счесть вульгарными и пошлыми при прямой подаче. Не будем забывать, что одна из ключевых идей барокко – преобразование страстей в культурном ритуале (салонный этикет, манеры джентльмена). Меж тем отнюдь не случайно развитие жанра натюрморта произошло именно у голландцев, а также в других центрах протестантизма (Германия, Франция). Картины никогда не занимаются просто фиксацией действительности, и определенный идеологический подтекст безусловно был и у художников натюрмортов. То, что нарисовано и для кого – попытка закрепить определенное отношение между действительностью и духовным миром человека.

В каком-то смысле натюрморт и есть попытка создать алиби – мол, я просто запечатлел реальность, никаких намеков. Здесь уместно вспомнить, что в Северной Европе жанр получил название «застывшая жизнь» – Stilleben в немецком, still-life в английском (что точнее французского «nature morte», ведь часто изображались и живые существа). Это название в некотором смысле и фиксирует переход от аллегории ванитас к реалистичности и более тонким отсылкам.

Однако если вдуматься, то голландский натюрморт – это также вполне осмысленная пропаганда национальных достижений в культуре, науке и хозяйстве. Плюс к этому сама подача сцен – «кухонный натюрморт», «охотничий натюрморт», «рыбный» и «роскошный натюрморт» – подчеркивали взгляд и привычки класса состоятельных буржуа и бюргеров. Кухня, да еще и с изображением Христа на заднем плане (картина Иоахима Бейкелара) – вещь невозможная для аристократии того периода, просто в силу снижения пафоса. Поэтому так популярны были у них помпезные и пафосные барочные аллегории с меньшим реализмом.

Классический натюрморт XVII века также будет использовать мотив vanitas, однако общий смысл постепенно будет смещаться от нравоучительно-философского высказывания к свидетельству статуса и характеристик человека. И череп теперь лишь аксессуар на столе делового, но думающего (в т. ч. и о мимолетности жизни и спасении души) горожанина.

Суета сует наших дней. Фото: Jeanette May

А иногда такие натюрморты, хотя и называются «vanitas», но в обилии деталей скорее соревнуются с таким поджанром, как «роскошный натюрморт» – причем важнейший нюанс в том, что на таких изображениях не сразу и разглядишь череп. Словно художник пытался создать некий софт-ванитас, который не грузит зрителя неприятными напоминаниями о смерти (на них череп может быть наполовину скрыт бумагами, цветами, или находиться вдали от центрального плана). В настоящем ванитас череп всегда на первом плане.

Довольно интересен и пример с таким поджанром натюрморта, как «trompe l’œil» (произносится «тромплёй» с грассирующим «р») или «обманка». Создание иллюзии объема и нарушения границ картины, а также использование анаморфоз кажется одновременно стремлением к реалистическому изображению, способному обмануть глаз наблюдателя, и в то же время к чисто техническим экспериментам.

Например, известный пример анаморфозы в живописи – картина «Послы» Ханса Гольбейна Младшего – буквально разрушает иллюзию реалистичности, вписывая в изображение поначалу нечитаемое пятно (которое при взгляде сбоку оказывается уже знакомым нам черепом, намекающим на vanitas vanitatum).

«Послы» (Ханс Гольбейн Младший, 1533)

Как это ни странно, но trompe l’œil – это жанр, в котором создание иллюзии призвано разоблачить те способы, которыми искусство обманывает нас. Это самая настоящая ирония в живописи, демонстрирующая прием, обращающий плоскость в глубину. В некотором смысле подобная демистификация искусства созвучна буржуазному (прагматичному) взгляду на мир и стоящему за ним протестантизму.

Слова тщеты

По большому счету, основным источником ванитас является иллюстрация. С развитием технологий печати в ту эпоху возникает мода на эстампы. Главной темой тиражной графики стало то, что хорошо продается: нравоучительные выражения и их темный двойник – эротический эстамп. Например, известные серии гравюр Брейгеля Старшего, которые часто построены как текст (на латыни и приблизительный аналог на фламандском) и изображение к нему.

Что до эротики, то в этой части прославились Марк Антонио Раймонди и Хендрик Гольциус. В силу этой тесной связи с иллюстрацией к тексту сам образный ряд ванитас развивался благодаря тем изречениям, которые были популярны как у христианских мыслителей, так и у деятелей Ренессанса, подражавших Античности.

«Суд Париса» (Марк Антонио Раймонди, ок. 1510-20)

Существует версия и о главном источнике этих выражений и образного ряда для них. В 1523 году гравер и ученый Андреа Альчиато написал книгу «Эмблемата», ставшую весьма популярной у художников, поэтов, философов и даже богословов. По сути, это один из прообразов энциклопедий Нового времени – книга состояла из коротких эпиграмм на латыни и изображения, призванных пояснить сложные явления и философские понятия. Сам он называл эмблемы «украшением истины иероглифической отделкой».

Если же мы посмотрим на произведения, то мы обнаружим в основном три типа выражений.

Во-первых, это цитаты о тщетности и пустоте: Homo bulla («Человек – мыльный пузырь»), Nil permanet sub sole («Ничто не вечно под солнцем»), Nil omne («Всё – это ничто»), Vana est sapientia nostra («Тщетна наша мудрость») и др.

Во-вторых, это фразы о смерти и смертности: Memento mori, Mortem effugere nemo potest («Смерти никто не избежит»), Omnia morte cadunt mors ultima linia rerum («Всё разрушит смерть, смерть – последняя граница всех вещей), Aequo pulsat pede («Смерть безучастно поражает любого»), Hodie mihi cras tibi («Сегодня мне, завтра тебе») и др.

В-третьих, выражения о скоротечности всего: In ictu oculi («В мгновение ока»), Sic transit gloria mundi («Так исчезает мирская слава»), Vita brevis, ars longa («Жизнь коротка, искусство вечно»), Aeterne pungit cito volat et occidit («Слава о подвигах развеется как сон») и др.

«Vanitas» (Филипп де Шампань, 2-я пол. XVII в.)

Собственно, чтобы вписать одну из этих фраз наряду с черепом, на картине жанра ванитас часто появляется свиток или раскрытая книга. Но содержание фраз подсказывает и другие образы.

Знаки пустоты

Прежде чем мы разберем несколько частых аллегорических образов, стоит заметить, что и сам череп – как центральный образ – понимается отнюдь не просто как указание на смерть. С одной стороны, череп – часть умершего человека, но с другой стороны, также стоит помнить о влиянии христианской иконографии, где он обозначает «ветхого Адама».

Именно череп Адама появляется на изображениях у подножия Голгофы, где распят Иисус Христос. Ветхий Адам или ветхий человек – это человек до Благой вести, человек плоти, которого нужно превзойти верующему в себе. Так что череп – не только смерть, но и освобождение, духовное перерождение. Да и сама смерть во многих учениях понимается как символ изменения, а не буквальное умирание (например, в толковании Таро карта Смерть – амбивалентный образ, а не безусловно негативный как Башня или Дьявол).

«Vanitas» (Питер Боель, 1663)

Среди прочих объектов мы находим буквально то, о чем повествуют выше упомянутые цитаты или нечто близкое им по аналогии.

1. Аллегории хрупкости и уязвимости – мыльные пузыри, бабочки, погасшие или сгоревшие свечи, пустые подсвечники, колпачок для гашения свечей или пустая масляная лампа, разбитая посуда или просто стеклянные бокалы, плафоны лампы. В определенном смысле сюда относятся ножи, медицинские инструменты, флаконы с лекарством, кости. На некоторых картинах встречаются и препараты – например, младенец в банке с формалином.

2. Аллегории старения и времени – это в первую очередь песочные и механические часы (иногда еще и заводной ключ для них), увядающие и вообще срезанные цветы, спелые и гнилые фрукты. Иногда на заднем фоне изображались руины. В определенном смысле небольшие дамские портреты также прочитывались прежде всего как упоминание временности всякой юности и красоты. При этом не все образы времени мрачны, некоторые указывают на возрождение и круговорот в природе – например, колоски пшеницы, ветки лавра и мирта.

Технологическая тщетность

3. Аллегории кратковременных наслаждений и легкомыслия – игральные кости и карты, бутылка и кубок, трубка для курения, иногда фрукты и розы (знаки эротизма), карнавальные маски, многие моллюски и морские раковины тоже служили отсылками как к похоти и лени, так и к смертности (раковина – это останки, т. е. почти то же, что скелет).

4. Аллегории тщеславия и социального статуса – конечно же, зеркала и маски, гребни, монеты и драгоценности, а также головные уборы правителей, мантии с горностаем, скипетры и державы, оружие и кирасы, лавровые венки, металлические духовые (фанфары).

5. Аллегории знаний и умений – перо и письменные принадлежности (чернильница, песочница, сургуч и др.), музыкальные инструменты и ноты, палитра и кисти, книги, географические/звездные карты и глобусы. На разворотах книг часто встречаются не только крылатые изречения, но и смежные образы, означающие не только знание, но и что-то из выше перечисленного (например, изображение стреляющей пушки или анатомический атлас). А вот письмо с печатью обычно означало человеческие отношения, в том числе обещания, что ближе к обозначению недолговечности/ненадежности.

Любопытно заметить, что на современных работах в жанре ванитас помимо классических предметов возникают и довольно интересные переосмысления старых аллегорий. Стилистика натюрморта с черепом иногда используется и в фотографии, интерьерах, декоре. Vanitas нашего времени иллюстрируют такие объекты: посмертная маска, глянец и порножурнал (или вырезки из них), обертка от товара и упаковочный материал, фотоаппарат и пленка, видеокассета, принтер, ноутбук и сотовый телефон, кроссовки со звездами.

Особенно уместны в этом плане бренды и информационные технологии. Первые хорошо обыгрывают мимолетность достижений: брендовые вещи подкупают людей обещанием статуса и удовольствия, чего-то, что заполнит жизнь, сделает её полной, но в итоге обладание оборачивается разочарованием или желанием новой модели. Еще более уместны вторые – особенно всё, что связано с фото и видео-фиксацией, а также общением на расстоянии.

Фотографирование – крайне удачный образ для двоякой отсылки к мимолетности жизни, и одновременно тщетности её удержать (чем больше вы фотографируете, тем меньше переживаете вживую и меньше помните). Точно так же и в случае с современными гаджетами: если прежде хрупкость отношений символизировал сургуч на письмах, то теперь мы общаемся с куском пластика и светящимся экраном, утверждая этим тщетность попыток установить живой контакт с другим человеком.

В некоторых работах последних двух столетий череп сам возникает из привычного фона как в иллюзиях Дали (например, «Солдат видит предупреждение» 1942 г). Впрочем, одним из первых в этом жанре был Чарльз Алан Гилберт с картиной «Все – тщета». А вот мой самый любимый пример из современности – ванитас в МакДональдс. И, конечно, в современности не могли обойтись без котиков.

«Vanitas» (Мирослав Полах, 2015)

Обращение к старому жанру в большинстве случаев объясняется обычным стремлением постмодернистски обыграть классические образцы (как например, известнейшая работа Дэмьена Хёрста «За любовь Гопода»), однако, мне кажется, некоторые современные произведения показывают, что жанр жив и развивается. И человека XXI века может захватить неожиданное ощущение тщетности и мимолетности бытия прямо посреди потребительской вакханалии брендов и обещаний счастья.

На превью – фрагмент картины Эверта Кольера «Vanitas» (1663).