«Материалы»: Толкотт Парсонс о том, какой должна быть социологическая теория
«Исходный тезис данной статьи состоит прежде все го в том, что структурно-функциональный тип теории является наиболее подходящим для того, чтобы занять доминирующее положение в социологии. В различной степени им уже пользовались в этой области, хотя глав ным образом неосознанно и фрагментарно. Еще совсем недавно основные направления в теоретической социологии носили такой характер, который препятствовал тому, чтобы функционализм занял явно выраженное центральное положение, которое бы позволило ему развить все свои возможности в целях плодотворной интеграции науки. С одной стороны, существовала школа эмпиризма, абсолютно не понимающая функции теории в науке. Часто ошибочно предполагают, что подобная позиция является следствием подражания физическим наукам. С другой стороны, то, что выдавалось под именем «теорий», состояло в основном из концептуальных структур, уровень которых резко отличался от того, что обозначается здесь как обобщенная теоретическая система.
В истории социологических теорий существовало одно большое направление мысли, которое было тесно связано и фактически сливалось с философией истории. Центральный интерес здесь состоял в разработке высокообобщенной модели процесса изменения человеческого общества как целого, будь то линейный эволюционизм, циклический или диалектический процессы и т. д. Выдающимися представителями этого направления можно, вероятно, назвать антропологов-эволюционистов типа Тэйлора, Моргана. В какой-то мере сюда можно отнести и Маркса с его последователями, Веблена и многих других. Элемент всеобщности, который позволяет назвать этих авторов теоретиками, по преимуществу обусловлен тем, что они пытались сформулировать и построить исчерпывающие эмпирические обобщения. Теория аналитической механики или теория общей физиологии, с другой стороны, как таковые не содержат в себе никаких эмпирических обобщений вообще. Эти теории являются только набором инструментов, работая которыми, на адекватном материале можно получить как частные эмпирические решения, так и эмпирические обобщения. Сделать эмпирическое обобщение центром научной теории – значит поставить телегу впереди лошади. По мере совершенствования обобщающей теоретической системы и вместе с тем по мере развития эмпирических исследований и знаний о фактах становится возможным получать все более обширные эмпирические обобщения. В самом деле, можно сказать, что любая система обоснованных эмпирических обобщений предполагает существование обобщающей теоретической системы.
Но сосредотачивать внимание на этом уровне эмпирического обобщения в ущерб другому довольно рискованно. Такие системы обладают навязчивой тенденцией к незаконному соединению фактов и собственных аналитических основоположений, и те значения, которые первоначально имелись в виду их авторами, не всегда выдерживают испытание компетентной критикой. То, что эта тенденция долгое время играла ведущую роль, обусловило появление двух нежелательных результатов. Во-первых, эти теории, концентрируя внимание в ложном направлении, задерживали развитие предмета. Попытка достигнуть одним махом цели, которая достигается только при постепенном построении необходимых фактических обоснований и аналитических инструментов, приводила к очевидным трудностям. По мере того как это обстоятельство становилось все более угрожающим и очевидным, возникал и второй результат. Поскольку «теория» в значительной степени отождествлялась с попытками исчерпывающих эмпирических обобщений, то их неудачи дискредитировали не только эти обобщения, что было бы справедливо, но и все другое, выступавшее под именем теории. Эта реакция в большой степени способствовала развитию того вида «эмпиризма», который слепо отрицает роль теоретических инструментов вообще. Можно сказать, что в то время как одна тенденция заключалась в стремлении создать грандиозное сооружение чистым актом воли, без разработки набора технических процедур, другая состояла в попытках возвести в достоинство работу голыми руками, отвергая всякий технический инструмент.
Второе важное направление «теоретической» мысли в социологии пыталось оценить значение различных «факторов» в определении социальных явлений. В учениях такого рода делались попытки доказать исключительную важность или преобладающее значение таких факторов, как географический, биологический, экономи ческий и т.д. Эти теоретики, хотя и шли другим путем, но также начинали работу не с того конца. Обобщения, на которых основывался этот тип теории, могли быть введены только как результат определенного вида исследования, в котором обобщающая теория, является совершенно необходимой. Они предполагают наличие систематической теории и зависимость от нее. Совершенно невероятно при этом, что некритическая имплицитная система будет такой же адекватной, как и та, что тщательно и эксплицитно разработана относительно фактов. Следствием, если не функцией, этого «факторного» теоретизирования было уклонение от решения проблемы обобщающей теории социальных систем. Происходило это двумя путями. Основной путь, по которому шла англо-саксонская социология, заключался в приписывании решающей роли факторам окружающей среды, например географическому, а также биологическому и экономическому. В случае с биологическими факторами окружающей среды наиболее важные элементы теоретического обобщения уже были тщательно разработаны исследователями других областей, обладающими высоким престижем в мире науки. Хотя новые принципы, перенесенные в любую область другой науки, должны приводить к пересмотру теоретической структуры данной науки, этого не произошло, например, в случае с биологией, ибо слишком мало шансов на то, чтобы знание, полученное в социальной науке, оказало бы существенное влияние на направление развития биологии. Если, с одной стороны, предполагалось, что человек, будучи организмом, подвержен биологическим законам, а с другой стороны, теория естественного отбора полностью объясняла процесс развития органических видов вообще, то доминирующая тенденция, естественно, состояла в том, чтобы просто искать в человеческом социальном развитии примеры, обнаруживающие действие принципов естественного отбора, не уделяя слишком много внимания отличительным чертам человеческого общества в других аспектах. И экономическое соревнование, и международное сотрудничество широко интерпретировались с этой точки зрения. Это привело к повсеместному отрицанию фундаментального принципа науки – необходимости изучать прежде всего факты специфических для нее явлений.
Этот плачевный результат усиливается другим об стоятельством. До последнего времени не часто можно было встретить направление, где научная теория на всех уровнях являлась бы абстрактной. Так, естественный отбор интерпретировался как описание процесса изменения органических родов, а не как выражение определенных элементов в процессе, которые могли бы иметь более или менее важную роль сравнительно с другими элементами в иных случаях. Такая тенденция к "эмпирически закрытой" системе приводит к тому, что, когда она применяется в любой области, особенно в новой, вопрос ставится просто: «приложима» она или нет. Применение интерпретируется в терминах «все» или «ничего» – либо применяется, либо нет. Если применяется в каком-либо смысле, то и тогда не возникает потребности пойти дальше и исследовать взаимозависимость факторов, которые могут быть включены в процесс, поскольку предполагается, что они либо существуют, либо не о чем говорить.
Несколько отличная, хотя в общем аналогичная ситуация возникает, когда выделяемые факторы наблюдаются преимущественно в социальном поведении человека. Но они истолковываются таким образом, что при этом пропадают основные элементы того контекста, в котором они действуют в социальных системах. Ярким примером этого может служить теория, уделяющая основное внимание рациональному приспособлению средств к данным целям, в техническом или экономическом контексте. Эта тенденция преобладает во всей утилитарной традиции, начиная с Локка, и в несколько измененной форме является определяющей для Маркса и Веблена. Причиной несостоятельности этих теорий было то, что главную роль в новом подходе к интеграции социальных систем стали играть такие методы и факторы, которые не могли быть приняты в расчет в рамках утилитаристской концепции. Утилитаристский тип факторного анализа аналогичен биологическому, а также типу, рассматривающему факторы окружающей среды, в том, что выделяемые элементы истолковываются в полной абстракции от социальной системы как таковой. Конечно, рациональное поведение не может наблюдаться вне социальных ситуаций. Но имплицитная концептуальная схема здесь такова, что другие элементы, носящие более «социальный», чем биологический или географический характер, вводятся лишь как ситуация, в которой действуют люди. Таким образом, они становятся эквивалентны физическому окружению и лишаются какой-либо отчетливой теоретической роли в самой системе действия.
Все вышеперечисленные факторные теории задерживали развитие теории социальной системы, поскольку они выдвигали неразвитую обобщающую концептуальную схему, отрицающую эмпирическое значение именно социальной системы в качестве обобщающей теоретической концепции или класса эмпирических концепций. Можно было бы не возражать против этого, если бы полученные таким образом результирующие теоретические структуры были пригодны для решения целого ряда эмпирических проблем, стоящих перед социальной наукой. Однако шаг за шагом неспособность решать эмпирические задачи приводила к несостоятельности этих теорий и необходимости их теоретической реконструкции. Общая стратегическая линия состояла в отступлении от одного несостоятельного фактора к другому; таков, например, переход от рациональной теории утилитарного типа к биопсихологической инстинктивистской теории или к теории естественного отбора. Ни один из них, однако, не мог сделать большего, чем дать временное облегчение от безжалостного давления эмпирической критики и развития эмпирического знания. Ничего нет удивительного в том, что в такой атмосфере предпринимались попытки усилить внимание к пренебрегаемым ранее «социальным» элементам как доминирующим факторам – противопоставить «социологическую» теорию (термин П. Сорокина) экономическим или биологическим. Самым ярким примером этой возможности явилось то реальное значение, хотя все же в виде предварительной интерпретации, которое приписывалось известной формуле Дюркгейма, гласящей, что «общество есть реальность sui generis», жестко опредеяющая мышление, чувства и действия индивидов. Однако если эта альтернатива берется просто как еще одна «факторная» теория, то в ней появляются все те же теоретические и эмпирические трудности, присущие подобным построениям. Такая теория проливает свет на некоторые эмпирические проблемы, но это происходит засчет увеличения трудностей в других направлениях.
Не менее вредным следствием «факторного» типа теоретизирования является возникновение непримиримых «школ» мысли, чему данный тип теории подвержен гораздо больше, чем эмпирически обобщающий. В исходных пунктах любого направления любой «школы» существуют некоторые твердые эмпирические обоснования. Но по поводу каждого из них в результате потребности в целостности системы возникают непреодолимые трудности и конфликты с другими интерпретациями тех же явлений. Профессиональная гордость и цеховые интересы связываются с защитой или выделением одной из теорий вопреки другим, в результате чего наука заходит в тупик. Ничего нет удивительного в том, что в такой ситуации полностью дезориентируются и многие из наиболее здравомыслящих людей, а одержимые быстро разочаровываются и становятся догматическими эмпириками, отрицая, что теория может иметь какое-то значение для науки. Они считают, что суть спекулятивных конструкций состоит в том, чтобы уводить от фактов, а прогресс в науке может быть обеспечен только накоплением фактов – дискретных, несвязанных и разобщенных. Эмпиризм такого рода часто обращается к авторитетной поддержке естествознания. Но вся история науки показывает, что это величайшее заблуждение. Вероятно, самым крайним взглядом в этом относительно общем направлении является утверждение, что успех физики заключается в математическом методе, в то время как «теория» не является необходимым условием. Но математика в физике и есть теория. Величие Ньютона и Лапласа, Эйнштейна и Гейзенберга состоит в том, что они были теоретиками в самом прямом смысле этого слова. Физика без высшей математики могла бы соответствовать идеалу социальных наук, как он представляется эмпирикам. Отсюда совершенно ясно, что мы нуждаемся не в науке, очищенной от теоретической инфекции, а в науке, которая бы приближалась, насколько это возможно, к тому чтобы соответствовать роли математического анализа в физике. Трудности социологии состоят не в том, что она слишком теоретична, а в том, что она заимствовала много неправильного, а правильное осталось недостаточно развито».