Инфополоз

«Современное»: Литература и музыка. Нобелевская речь Боба Дилана

«Современное»: Литература и музыка. Нобелевская речь Боба Дилана

Нобелевская премия 2016 года в области литературы была присуждена известному американскому музыканту Бобу Дилану. Об этом объявила постоянный секретарь Шведской академии Сара Даниус. Дилан удостоен награды за «создание поэтических образов в великой американской песенной традиции». Concepture публикует перевод нобелевской речи Роберта Аллена Циммермана известного, как Боб Дилан. 

Когда я впервые узнал, что получил Нобелевскую премию по литературе, я задумался, как именно мои песни связаны с литературой. Мне хотелось поразмышлять над этим, обнаружить связь. Сейчас я попробую выразить ход своих мыслей словами. Скорее всего, придется идти окольными путями, но, я надеюсь, что то, что я скажу, будет важным и достойным этого усилия.

Если возвращаться к истокам всего, думаю, нужно начать рассказ с Бадди Холли. Бадди умер, когда мне было, примерно, восемнадцать, а ему – двадцать два. Услышав его в самый первый раз, я почувствовал родство. Почувствовал, что мы связаны, как будто он был моим старшим братом. Мне даже казалось, что я был похож на него. Бадди играл музыку, которую я любил – музыку, на которой я вырос: западное кантри, рок-н-ролл, ритм-энд-блюз. Три отдельных направления музыки, которые он переплел воедино и объединил в один жанр. Один бренд. Еще Бадди писал песни с красивыми мелодиями и словами, наполненными смыслом. Пел он тоже отлично – к тому же, разными голосами. Он был для меня архетипом. Всем, чем я не был, но чем хотел быть. Видел я его только однажды и это было за несколько дней до его смерти. Мне пришлось проехать сотню миль, чтобы увидеть его выступление, и я не был разочарован.

От него исходила мощь, атмосфера в его присутствии наполнялась электричеством. Я был от него всего в шести футах. Он завораживал. Я смотрел на его лицо, его руки, то, как он притопывал ногой, его черные очки, глаза, скрывающиеся за стеклами очков, то, как он держал гитару, то, как он стоял, его элегантный костюм. Я впитывал каждую деталь, что относилась к нему. Он выглядел старше двадцати двух. В нем было что-то вечное, и он наполнил меня этим убеждением. Потом, как гром среди ясного неба, случалась самая невероятная вещь. Он посмотрел мне прямо в глаза и передал мне что-то. Что-то, природу чего я не знал. От этого холодок пробежал у меня по коже.

Думаю, это было спустя день или два, после того как его самолет разбился. Кто-то – кого я никогда раньше не видел – дал мне запись Leadbelly с песней “Cottonfields” на ней. И эта запись изменила мою жизнь в одночасье. Она перенесла меня в мир, который до этого момента я никогда не знал. Это было как взрыв. Как будто я шел во тьме, и внезапно она озарилась светом. Как будто кто-то положил мне руку на плечо. Наверное, я прослушивал эту запись сотни раз.

Она была выпущена лейблом, о котором я раньше никогда не слышал, а внутри был буклет с рекламой других музыкантов, записывающихся там: Sonny Terry и Brownie McGhee, «The New Lost City Ramblers», Jean Ritchie, струнные оркестры. Я никогда не слышал о ком-либо из них. Но я посчитал, что, если они работали с тем же лейблом, что и Leadbelly, они хороши и поэтому я должен их услышать. Я хотел знать все об этом и играть такую же музыку. У меня все еще были чувства к музыке, на которой я вырос, но в тот момент я о ней забыл. Я о ней даже не думал. На тот момент она ушла в небытие.

Я еще не покинул дома, но не мог дождаться этого момента. Я хотел изучить эту музыку и познакомиться с людьми, которые ее исполняли. В конце концов, я ушел и научился играть такие песни. Они отличались от песен, звучавших по радио, и которые я раньше слушал постоянно. Они были более трепетными и правдивыми по отношению к жизни. Бросок игральных костей или карточный расклад могли сделать песню хитом на радио, но это не имело значения в мире фолка. Все песни были хитами. Все, что тебе нужно было – это хорошие стихи и умение наиграть мелодию. Некоторые из этих песен были простыми, некоторые – нет. У меня была врожденная склонность к древним балладам и блюзу в стиле кантри, но все остальное мне приходилось учить с нуля. Я играл для маленьких сборищ, иногда всего для четырех или пяти человек – в комнате или на углу улицы. Нужно было иметь большой репертуар и знать, что и когда нужно играть. Некоторые песни были задушевными, некоторые нужно было выкрикивать, чтобы тебя услышали все.

Слушая музыкантов ранней эпохи фолк-музыки и исполняя их песни, ты осваиваешь простонародный язык. Он пускает в тебе корни. Ты поешь на нем рэгтайм блюз, рабочие песни, хоровые морские песни Джорджии, Аппалачские баллады и песни ковбоев. Ты учишься слышать тонкости и узнавать детали.

Ты понимаешь все, о чем в них поётся. Знаешь, каково это доставать пистолет из кармана и класть его обратно. Пробиваться сквозь уличное движение, говорить в темноте. Ты знаешь, что Стаггер Ли (Stagger Lee) был плохим человеком, а Фрэнки – хорошей девушкой. Ты знаешь, что Вашингтон – это буржуазный город, и ты слышал глубокий голос Иоанна Богослова, ты видел, как Титаник тонул в заболоченной речке. И ты приятель с диким ирландским скитальцем и диким мальцом из колоний. Ты слышал приглушенный бой барабанов и тихую игру флейты. Ты видел, как коренастый Лорд Дональд заколол свою жену ножом, а множество твоих товарищей уже завернули в белые простыни.

Я хорошо запомнил простонародный жаргон. Я понимал стилистику. Ничего не прошло мимо меня – ухищрения, техники, секреты и тайны – и еще я знал те пустынные дорожки, по которым бродили эти неведомые звери.

Я мог соединить эти старые детали и заставить их двигаться в ритме сегодняшнего дня. Когда я начал писать мои собственные песни, народный язык составлял весь мой словарь, и я использовал его.

Но у меня было кое-что еще: убеждения, здравый смысл и знания о мире. И на тот момент я уже некоторое время имел удовольствие пользоваться ими. Я обучился этому еще в средней школе. «Дон-Кихот», «Айвенго», «Робинзон Крузо», «Путешествия Гулливера», «Повесть о двух городах» и так далее – типичный список книг для чтения из средней школы, но именно такие книги учат как смотреть на жизнь, дают понимание человеческой природы и стандарт, по которому нужно все мерить. И я использовал все это, когда начал писать слова песен. Темы из этих книг проникали в мои песни, иногда сознательно, иногда случайно. Я хотел писать песни, которые никто никогда раньше не слышал.

Есть некоторые книги, которые я не могу забыть с того самого момента, когда я прочел их в первый раз, еще в средней школе, и я хочу рассказать о трёх из них: «Моби Дик», «На западном фронте без перемен» и «Одиссея».

****

«Моби Дик» – это великолепная книга, наполненная сценами высокой драмы и не менее драматическими диалогами. Эта книга требовательна к читателю, сюжет её прямолинеен. Загадочный Капитан Ахав – капитан корабля под названием «Пекод» – самовлюбленный человек с деревянной ногой, который преследует своего заклятого врага, Моби Дика, огромного белого кита, который стал причиной потери его ноги. И он гонится за ним через Атлантику, огибает Африку и выходит в Индийский океан. У него абстрактная цель –  ничего осязаемого или определенного. Он называет Моби императором и видит в нем воплощение зла. У Ахава была жена и ребенок дома на Нантакете, о которых он изредка вспоминает. И вы можете предчувствовать, что произойдет дальше.

Команда корабля составлена из людей разных рас и каждому, кто увидит кита, обещана награда – золотой дублон. Множество зодиакальных символов, религиозных аллегорий, стереотипов. Ахав встречает другие китобойные суда и расспрашивает других капитанов о Моби. Видели ли они его? На одном из кораблей оказывается сумасшедший пророк, Гавриил, и он предсказывает судьбу Ахава. Он говорит, что Моби – это воплощение бога шейкеров и что любой, кто с ним свяжется, навлечет на себя катастрофу. И он говорит об этом капитану Ахаву. Капитан другого корабля – капитан Бумер – потерял руку в схватке с Моби Диком. Но он смирился и счастлив, что остался жить. Он не понимает жажду мести Ахава.

Эта книга говорит о том, как разные люди по-разному реагируют на один и тот же опыт. Там много всего из Ветхого Завета, библейские аллегории: Гавриил, Рахиль, Иеровоам, Билдад, Илия. Есть также и языческие имена: Таштего, Фласк, Дагу, Флисе, Старбак, Стабб, Мартас-Винъярд. Язычники поклоняются идолам. Некоторые молятся маленьким восковым фигуркам, некоторые – деревянным статуэткам. Некоторые боготворят огонь. К тому же «Пекод» – это название индийского племени.

«Моби Дик» – это повесть о странствиях по морям. Один из людей, рассказчик, говорит: «Называйте меня Измаил». Кто-то спрашивает его, откуда он и он говорит: «Этой земли нет ни на одной карте. Настоящих мест там вообще нет». Стубб не придает значения ничему, считает, что все предопределено. Измаил все свою жизнь плавает на корабле. Называет корабли своим Гарвардом и Йелем. Он нелюдим.

«Пекод» попадает в тайфун. Капитан Ахав считает это хорошим знаком. Старбак, напротив, считает это плохим предзнаменованием и размышляет, стоит ли убить Ахава. Сразу после окончания шторма, член команды падает с мачты и тонет, что, как бы, предвещает дальнейшие события. Пацифистски настроенный священник-квакер, который на самом деле оказывается кровожадным бизнесменом, говорит Фласку: «Некоторые люди, получив увечье, направляются к Богу, а некоторые –  к горечи».

Все смешано воедино. Все мифы: иудейско-христианская Библия, индуистские мифы, британские легенды, Святой Георгий, Персей, Геракл – все они китобои. Греческая мифология, кровавое дело – вскрытие кита. В этой книге смешалось все: отсылки к географическим знаниям, китовая ворвань, которая использовалась при коронации, благородные семьи, занимающиеся китобойным промыслом. История китов, френология, классическая философия, псевдонаучные теории, оправдание дискриминации – все это как огромная куча из суеверий и предрассудков.  Погоня за иллюзиями, тяга к смерти, огромный белый кит: белый, как полярный медведь, белый, как белый человек, он – император, Немезида, воплощение зла. Обезумевший капитан, который, на самом деле, потерял ногу много лет назад, ни много, ни мало, напав на кита с ножом.

Мы видим только поверхность вещей. Мы можем по своему усмотрению интерпретировать то, что лежит под ней. Члены команды бродят по палубе, слушая русалок; акулы и крылатые хищники следуют за кораблем. Чтение выпуклостей на черепах и знаков на лицах сродни чтению книг. Вот лицо. Смотри на него. Прочитай, если сможешь.

Таштего говорит, что он умер и был перерожден. Дополнительные дни его жизни – это подарок. Однако, его спас не Иисус – он говорит, что его спас товарищ, который, к тому же, даже не христианин. Это пародия на воскрешение.

Когда Старбак говорит капитану Ахаву, что прошлое следует отпустить, разозленный капитан резко на это отвечает: «Не говори мне о богохульстве, приятель, я бы ударил солнце, если бы оно меня оскорбило».

Ахав тоже почти поэт в своем красноречии. Он говорит: «Путь к моей цели проложен как железные рельсы, и у моей души есть колёса, чтобы катиться по ним». Или еще его слова: «Все видимые вещи – это только картонные маски». Поэтические фразы, которые хочется цитировать, но к которым не подберешь мелодию.

Наконец, Ахав выслеживает Моби и гарпуны летят в цель. Лодки спускаются на воду. Гарпун Ахава прошел крещение кровью. Моби атакует лодку Ахава и разбивает ее. На следующий день капитан снова видит кита. Снова спускаются на воду лодки. Кит опять атакует лодку Ахава. На другой день в дело идет еще одна лодка. Еще больше библейских аллегорий. Кит в ярости. Он атакует еще раз, таранит «Пекод» и тот тонет. Ахав запутывается в линях гарпуна, его выбрасывает из лодки и море становится его могилой.

Измаил выживает. Он остается в море, дрейфуя на пустом гробе. Вот и все. Это вся история. Эта тема и всё, что она подразумевает, пробьется в немалое количество моих песен.

****

«На западном фронте без перемен» – это еще одна книга, которая мня глубоко задела. «На западном фронте без перемен» – это книга ужасов. Вместе с прочтением этой книги ты теряешь свое детство, свою веру в осмысленный мир и сочувствие к людям. Ты в плену кошмара. Закручен в таинственном водовороте смерти и боли. Ты защищаешься от уничтожения. Тебя стирают с лица земли. Когда-то ты был невинным юнцом с великими мечтами стать концертирующим пианистом. Когда-то ты любил жизнь и весь мир, а теперь ты расстреливаешь его в клочья.

День за днем тебя кусают надоедливые мухи и черви пьют твою кровь. Ты – животное, загнанное в угол. Тебе нет места нигде. Дождь до одури монотонен. Бесконечны нападения, ядовитый газ, нервнопаралитический газ, морфин, горящие струи бензина, копание в мусоре и копошение в отбросах в надежде найти еду, грипп, тиф, дизентерия. Вокруг тебя жизнь разваливается на куски, пули проносятся со свистом. Это нижние регионы ада. Грязь, колючая проволока, наполненные крысами окопы, крысы, поедающие внутренности мертвых людей, окопы, заполненные грязью и экскрементами. Кто-то кричит: «Эй, ты там. Вставай и сражайся».

Кто знает, сколько будет продолжаться этот кошмар? Война не знает пределов. Тебя уничтожают, и твоя нога слишком уж кровоточит. Ты убил человека вчера и говорил с его трупом. Ты сказал ему, что, когда это всё закончится, ты остаток своей жизни проведешь, присматривая за его семьёй. Кому от этого польза? Предводители и генералы получают славу и деньги. Но грязную работу делаешь ты. Один из твоих товарищей говорит: «Подожди, ты куда?» А ты говоришь: «Оставь меня в покое. Я вернусь через минуту». Потом ты идешь в мертвый лес, охотясь на кусок колбасы. Ты не понимаешь, как у гражданских может быть хоть какая-то цель. Все их беспокойства, все их желания – ты не можешь их понять.

Еще больше громыхания пулеметов, еще больше частей тела, свисающих с колючей проволоки, еще больше кусков рук и ног, и черепов, на зубах которых иногда сидят бабочки, еще больше ужасных ран, гной, выходящий из каждой поры кожи, ранения легких, раны, слишком большие для тела, раздутые от газов трупы и мертвые тела, производящие звуки, от которых выворачивает наизнанку. Смерть везде. Ничего другого невозможно. Кто-то убьет тебя и будет использовать твое тело в качестве учебной цели для стрельбы. Ботинки тоже. Они - твой трофей. Но скоро они будут на ногах у кого-то другого.

Сквозь деревья видно, как приближаются лягушатники. Безжалостные ублюдки. У тебя заканчиваются патроны.  «Это нечестно – идти на нас снова так рано,» – говоришь ты. Один из твоих товарищей лежит в грязи, и ты хочешь отнести его в полевой госпиталь. Кто-то другой говорит тебе: «Не утруждайся». «Что это значит?» «Переверни его и увидишь, что я имею в виду».

Ты ждешь новостей. Ты не понимаешь, почему война никак не закончится. Армия настолько исчерпала свои резервы, что они мобилизуют молоденьких мальчиков, которые малопригодны для военной службы, но они все равно их мобилизуют, потому что у них заканчиваются люди. Тошнота и унижение разрывают твое сердце на кусочки. Тебя предали твои родители, твои учителя, твой священник и даже твое правительство.

Генерал, с тлеющей сигарой во рту, тоже предал тебя – превратил тебя в подонка и убийцу. Если бы ты мог, ты бы выстрелил ему прямо в лицо. Командиру тоже. Ты фантазируешь, что, если бы у тебя были деньги, ты бы назначил награду для человека, который бы убил его каким угодно способом. А если бы его при этом тоже убили, деньги можно отдать его наследникам. Полковник тоже: с его икрой и кофе – он еще одна цель. Проводит все время в офицерском борделе. Ты бы с удовольствием посмотрел, как его забивают камнями до смерти. Как же много этих Томми и Джонни с их песенками «whack fo’ me daddy-o» и «whiskey in the jar». Ты убьешь двадцать из них, но на их место придут новые и в еще большем количестве. Ты сыт этим по горло.

Ты начал презирать старшее поколение, которое послало тебя в эту камеру пыток. Вокруг тебя погибают твои товарищи. Умирают от ранений в живот, двойных ампутаций, раздробленных бедренных костей, и ты думаешь: «Мне только двадцать, но я могу убить любого. Даже моего отца, если он пойдет на меня».

Вчера ты пытался спасти раненую посыльную собаку, и кто-то закричал: «Не будь идиотом!» А сейчас у твоих ног лежит лягушатник, из его горла доносятся булькающие звуки. Ты пырнул его ножом в живот, но он все еще жив. Ты знаешь, что должен доделать дело, но не можешь. Ты сейчас распят на настоящем железном кресте и римский солдат подносит губку, пропитанную уксусом, к твоим губам.

Проходят месяца. Ты едешь домой на побывку. Ты не можешь разговаривать с отцом. Он сказал: «Ты будешь трусом, если не запишешься». Твоя мать туда же – когда ты уже идешь к двери, чтобы уйти, она говорит: «Будь осторожен с этими французскими девками». Еще больше безумия. Вы воюете неделю или месяц и отвоевываете десять ярдов. А на следующей месяц у вас их отбирают обратно.

Вся эта культура из прошлых тысячелетий, эта мудрость – Платон, Аристотель, Сократ – что с ней случилось? Она же должна была предотвратить это. Твои мысли возвращаются домой. И вот ты снова школьник, идешь по аллее из высоких тополей. Это приятное воспоминание. Но всё новые бомбы валятся на тебя с дирижаблей. Тебе нужно держаться. Ты даже не можешь посмотреть на кого-либо, потому что боишься, что случится что-нибудь, не поддающееся расчету. Братская могила. Других возможностей нет.

Потом ты замечаешь цветки вишни и видишь, что природа всем этим безумием не затронута. Тополя, красные бабочки, хрупкая красота цветов, солнце – ты видишь, как природе безразлично все это. Вся жестокость и страдания человечества. Природа их даже не замечает.

Ты один. В следующий момент кусок шрапнели ударяет тебя в висок, и ты мертв. Тебя исключили, вычеркнули. Уничтожили. Я опустил эту книгу, закрыл ее. После этого я не хотел читать больше ни одной книги про войну и не читал.

Чарли Пул (Charlie Poole) из Северной Каролины написал песню, которая связана со всем этим. Она называется “You Ain’t Talkin’ to Me,” («Вы говорите не со мной»), слова там такие:

 

Я гулял по городу и увидел знак в одном окне

Иди в армию и посмотри на мир, говорил он мне.

Ты увидишь интересные места в хорошей компании,

Встретишь интересных людей и поведешь их на заклание.

О, вы говорите не со мной, вы говорите не со мной.

Может, я безумен, но при мне еще здравый смысл мой.

Вы говорите не со мной, вы говорите не со мной.

Убивать из пушки – так себе развлечение.

Вы говорите не со мной.

****

«Одиссея» – это великая книга, темы из которой можно встретить в балладах множества авторов песен, таких как “Homeward Bound, “Green, Green Grass of Home,” “Home on the Range,” и в моих песнях тоже.

«Одиссея» – странная повесть, полная приключений, она рассказывает историю взрослого мужчины, который пытается попасть домой после завершения войны. Его дорога домой длинна и полна ловушек и трудностей. Он проклят на скитания. Его всегда выносит в открытое море, он часто находится на волосок от смерти. Огромные камни качают его корабль. Он злит людей, которых не должен был злить. В его команде есть бунтари. Предательство. Его людей превращают в свиней, а затем – обратно в людей, но более молодых и красивых. Он всегда пытается кого-то спасти. Он путешественник, но делает много остановок.

Его выкидывает на берег пустынного острова. Он находит покинутые пещеры и прячется в них. Он встречает гигантов, которые говорят: «Я съем тебя последним». Он убегает от них. Он пытается добраться домой, но ветра играют с ним. Беспокойные ветра, холодные ветра, недружелюбные ветра. Он проходит долгий путь, но его откидывают назад.

Его всегда предупреждали о будущих событиях. Он прикасался к вещам, к которым не должен был прикасаться никто. У него есть две дороги, по которым можно пройти, и обе – плохие. Обе опасные. На одной ты можешь утонуть, на другой – умереть от голода. Он проходит через узкие проливы с водоворотами, увенчанными пеной, которые могут поглотить его. Встречает шестиглавых монстров с острыми когтями. Раскаты грома поражают его. Он тянется к нависающим ветвям, чтобы спастись из течения бурной реки. Богини и боги защищают его, но некоторые хотят его убить. Он меняет личины. Он изможден. Он засыпает, просыпается же от звука смеха. Он рассказывает свою историю посторонним. Он странствует в течение двадцати лет. Его куда-то уносит и судьба бросает его там. В его вино добавляют наркотики. Трудная была дорожка.

Множеством разных способов те же самые события случаются и с нами. Тебе тоже могли подсыпать наркотики в вино. Ты тоже делил ложе не с теми женщинами. Тебя тоже околдовывали магические голоса, обворожительные голоса со странными мелодиями. Ты тоже так много прошел и тебя так далеко отбросило обратно. И ты тоже побывал на волосок от чего-то плохого. Ты вызывал гнев не тех людей. Ты прошел всю эту страну вдоль и поперек. Ты тоже чувствовал злой ветер, которые не предвещает тебе ничего хорошего. И это еще далеко не все.

Когда Одиссей прибывает домой, положение не улучшается. Подлецы заселились в его дворец, пользуясь гостеприимством его жены. К тому же их слишком много. И, несмотря на то, что он более велик, чем все они вместе взятые, и лучше их во всем – ведь он лучший плотник, лучший охотник, лучший знаток животных, лучший моряк – его храбрость не спасет его, его спасёт притворство.

Все эти бродяги заплатят за осквернение его дворца. Он оденется как грязный попрошайка и младший слуга столкнет его пинком со ступеней, пыжась от надменности и глупости. Надменность слуги выводит его из себя, но он берет в узду свой гнев. Он один против сотни, но они все падут, даже самые сильные. Он был никем. И, когда все уже завершено, когда он, наконец, дома, он начинает рассказывать свои истории жене.

*****

Что же это все значит? И я сам, и многие другие авторы песен испытали влияние тех же самых тем. И они могут значить много чего. Если песня трогает Вас, это единственное, что имеет значение. Я не должен знать, что значит песня. Я в своих песнях писал обо всем и не собираюсь беспокоиться по этому поводу – о том, что это все значит. Когда Мелвилл в одну историю поместил свои отсылки на Ветхий Завет, Библию, научные теории, доктрины протестантизма и все свои знания о море, кораблях и китах, не думаю, что он тоже об этом беспокоился – о том, что же это все значит.

То же можно сказать о Джоне Донне, поэте-священнике, который жил во времена Шекспира и написал такие слова “The Sestos and Abydos of her breasts. Not of two lovers, but two loves, the nests.”  Смысл этого мне не понятен. Но звучит хорошо. А нам важно, чтобы наши песни звучали хорошо.

Когда Одиссей посещает прославленного воина Ахилла в мире мертвых, Ахилл, который променял долгую жизнь, полную мира и довольства, на короткую, но полную славы и почета, говорит Одиссею, что он сделал ошибку. «Я просто умер, вот и все». Здесь нет чести. Нет бессмертия. Если бы он мог, он хотел бы вернуться и быть презренным рабом фермера на земле, а не тем, что он есть сейчас – король в стране мертвых: какие бы ни были страдания жизни, они предпочтительнее пребыванию в этом мертвом месте.

В наших песнях та же суть. Наши песни живут в стране живых. Но песни не похожи на литературу. Их нужно петь, а не читать. Слова в пьесах Шекспира предполагалось произносить на сцене. Также слова песен должны быть исполнены, а не прочитаны со страницы. И я надеюсь, что у Вас будет шанс послушать слова песен в том виде, для которого они предназначались: на концерте или в записи, или еще каким угодно способом, которым люди слушают песни сегодня. Я хочу вспомнить Гомера еще раз и повторить его слова: «Пой во мне, о, Муза, и расскажи через меня историю».