«Современное»: Мода кусает эстетику. Виртуальность и стандарты красоты

Взаимоотношения человека и эстетики специфичны. Она – хребет искусства, душа культуры и попросту частый смысл для жизни. Меж тем к темной стороне прекрасного мы относимся как к чему-то отрешенному и отдельному. Так, стандарты красоты обычно вызывают возмущение и жгучее желание противостоять им, хотя бы полемически. Тем не менее, возможно, эстетичное никак по-другому не может существовать, кроме как в стандартизированном виде.

Понятие эстетики возможно только благодаря бинарной оппозиции красоты и уродства. Само же противопоставление исключительно концептуально, конвенционально и вместе с тем виртуально. В наше время красота получила наиболее подходящую среду для существования и одновременно с этим максимально обнажило свою внутреннюю структуру. Именно поэтому мы попробуем взглянуть на связь эстетики и виртуальности в перспективе сегодняшнего дня с его медиатизацией жизни и категорий красоты.

Мода

В одном из своих эссе, иллюстрируя концепцию экстатического состояния, Жан Бодрийяр дал следующую характеристику моде – это красота, вобравшая в себя всю силу уродства. Такой взгляд фиксирует две основополагающие тенденции. С одной стороны, мода – это явление, которое по определению представляет собой нечто одобряемое значительным количеством людей. С другой стороны, вокруг этого слова присутствует непременный флер частного отторжения.

Иначе говоря, мода с позиции индивида это еще и что-то отстраненное, в большей мере принадлежащее другим. Такое отношение указывает и на сущность явления. Современная мода от моды прочих эпох отличается тем, что она не может существовать в каком-либо определенном состоянии. Находясь в рамках логики потребления, она как минимум становится попыткой совмещения индустрии и элитарности.

Точность замечания Бодрийяра заключается в том, что мода – это всегда нечто даже не двойственное, а скорее биполярное и крайне вариативное в плане восприятия. Расхожие бренды, в репликах которых гуляет большинство людей вокруг, вызывают интуитивное отторжение, но это никак не влияет на понимание того, что это общественно одобряемый внешний вид. Так же и с модой подиумов – субъективная симпатия и заинтересованность соседствуют со взглядом со стороны, взглядом, который не понимает и осуждает.

Вариаций множество. Главное заключается в том, что всё то, что модно, чисто синтетически можно описать и как нечто невероятно прекрасное, и как вопиющее уродство. Невозможно достигнуть главенства конкретной интерпретации и всеобщей ясности – просто ввиду того, что для этого независимо друг от друга различные люди должны для себя принять одинаковые решения, причем довольно произвольные и поверхностные, ведь никакого реального решения нет. В этом и заключается истинная краса моды. Отчасти дело и в том, что мы не только воспринимаем моду, но и ощущаем её воздействие. Причем такое, о котором Бодрийяр говорил касаемо любой визуальной информации:

«Думаю, изображение воздействует на нас непосредственно, в обход уровня репрезентации: на уровне интуиции или восприятия. На этом уровне образ является абсолютной неожиданностью. По крайней мере, должен быть таковой».

Эстетика

Негативные коннотации моды связаны с тем, что она включена в оппозицию массового и индивидуального. Индивидуальному обычно соответствует эстетика, которая, как считается, берется не откуда-то извне, а взрастает в человеке. Так, когда нам говорят об эстетике модерна, русских дворов или Дэвида Линча, то одновременно с этим нам сообщают, что чтобы постигнуть её, надо пройти некоторый внутренний путь.

Довольно забавно, что несмотря на оппозицию с массовостью моды, эстетика также невозможна без некоторого внешнего соглашения. Принципиальной разницей, по сути, оказывается лишь то, что мода как-бы императивно навязывается человеку извне, а согласие с эстетическим императивом (якобы) является результатом внутреннего труда.

Таким образом, эстетичное и модное – это концептуальный выбор языка описания.  Разница между тем, начнем мы говорить о чем-то категориями моды или категориями эстетики такая же, как между тем, опишем ли мы небо на русском, английском или французском языке. Действительно, разница велика, но насколько в данном случае обоснована эта, как кажется, обыденная оппозиция личного вкуса и массового безобразия?

Есть ощущение, что существует она только для того, чтобы убедить себя в том, что возможна конкретная интерпретация визуальной информации. Концепт эстетики точно так же призван манифестировать конкретное воззрение на что-либо, как и концепт моды призван различать или даже стигматизировать, в том числе и посредством временной анти-стигмы для особо преуспевающих (ведь она не вечна и зыбка). В действительности эти процессы даже не то что бы одновременны, а скорее одинаковы.

Красота – это всегда стандарт, или тонкий принцип, объясняющий направление, по которому стандарт можно превзойти, не оказавшись на полюсе уродства. Причем этот стандарт не просто конструктивистский и рукотворный, а довольно сложный по своей структуре, касающийся и культуры и человеческой природы. Если взять за аналогию социальной конструкции робота, то стандарт красоты или уродства – это киборг, насчет которого невозможно точно узнать, являлся ли он когда-либо человеком, который вынужденно себя роботизировал, или же был роботом, который постарался очеловечиться.

Любой стандарт защищают одинаковыми аргументами. И в этом плане развитая виртуальная среда крайне показательна, ведь именно она позволяет запечатлеть всё многообразие стандартов, из которых люди конструируют эстетику и которые замечают в моде. И чтобы не отвлекаться на глупости вроде эстетики в работах какого угодно артхаусного режиссера, давайте взглянем на то, что непременно касается всех нас – стандарты телесности.

Виртуальность и стандарты красоты

Сразу же вспоминаются отшумевшие совсем недавно стандарты бодипозитива. Против них, если воспринимают их за чистую монету, выступают с позиции стандартов индустрии фитнеса. Сразу же бросается в глаза, что, в сущности, эти позиции имеют одинаковый главный аргумент, который можно выразить как: «это естественно и полезно для человека». Аналогично обе позиции предполагают и быстрый уход от истинного предмета обсуждения: «да и вообще, мы говорим не о стандартах красоты или уродства, а о том, как надо и что лучше».

Такой поворот вскрывает некую фундаментальную боязнь разговоров об эстетике в поле конфронтации. Стандарты и бодипозитива, и фитнеса стараются легитимировать, выдавая их за суррогат этики. Бодипозитив начинается защищаться аксиомой неприемлемости принуждения. Другими словами, по нему «здоровьем» оказывается некий психологический комфорт, непринужденность, что местами есть явная подмена понятий (в силу слишком широкой вариабельности психического).

Индустрия фитнеса за «здоровьем» прячет целый набор скрытых отсылок к статусам и социальным стереотипам с вытекающим отсюда требованием уважения к такому виду деятельности. Вместо того, чтобы честно признать отстаивание образа идеала и нормы телесности, активные защитники какого-либо из стандартов нередко уходят в поля священной войны за всё хорошее против соломенных чучел оппонентов, которые и сами не прочь подобрать лохмотьев пострашнее.

Поэтому частные примеры за или против стандарта просто несут в себе парадигмальные элементы мировоззрения сторонника или недоброжелателя. Неудивительно, что большинство аргументов сразу же уходят в поле самоочевидности. Стоит ли бриться? Стоит ли делать такую-то стрижку? Стоит ли красить волосы? Стоит ли ходить в зал? Любому читающему должно быть очевидно, стоит ли, ведь стандарты красоты не имеют в себе натуралистичной аргументации, они могут являться лишь приравниванием привычного к натуральному.

Главным доказательством этого являются сами стандарты телесности. От античности и до сегодняшнего дня, кажется, любой вид внешности успел побыть верхом эстетики, надоевшей модой и незабываемым уродством. Современная популярная культура в этом плане совершает интересный финт. Она делает вид, что не может определиться, какому стандарту стоит следовать её представителям – стандарту атлетичной, анорексичной или тучной телесности. И потому меж ними заключается поистине фатальное соглашение.

Особым образом от такой ситуации страдают некоторые женщины, ведь креатурой неопределенности в стандартах телесности является образ средней современной поп-звезды. Это абсолютно виртуальный, то есть существующий исключительно в Инстаграме и клипах образ, сочетающий сразу три вышеупомянутых стандарта. Узкая талия анорексичного стандарта, пышные ягодицы тучного стандарта и подтянутость атлетичного стандарта.

Такого рода образный Франкенштейн является тем, что Бодрийяр бы назвал «порнографией» – видом настолько очевидной лжи, что ложность создает образ реальности более реальной, чем реальность. Это слово он нередко употреблял, чтобы дать подчеркнуто негативную коннотацию отдельным проявлениям гиперреальности. И действительно, как-то мы не заметили, что современная западная поп-дива представляет собой такое сосредоточие гиперреальности, что её вполне себе можно воспринимать как альтернативный способ изучения философии постмодерна.

Может показаться, будто бы касаемо телесности мужчин действуют иные законы.  Отчасти да, ввиду различия культурного бэкграунда, стоящего за образами маскулинности и феминности. Но по большому счету ситуация схожа, с той лишь разницей, что если экстатический и гиперреальный стандарт у женщин пытаются воплотить в конкретном человеке, то в случае мужчин его разлагают на отдельных исполнителей, которые лишь в сумме формируют общий эстетический план.

Отсюда происходит то, что можно счесть не особо скрытым расизмом – для известного мужчины в популярной культуре будут прилагаться различные стандарты в зависимости от его происхождения. Американский актер и корейский певец будут загнаны в совершенно различные рамки стандартов телесности.

Дело здесь в том, чтó объединяет такого рода стандарты – желание превратить человека в изображение. Телесность и красота – это то, чем в большей мере распоряжаются другие люди. Взгляд принадлежит другому, и нам хорошо это известно. Кто-то скажет, что эта осведомленность бессознательна. Может и так, но между тем она не скрыта, а лежит на поверхности – в механизмах того, как привлекать взгляд другого в цифровой среде.

Вряд ли для кого-то станет открытием факт того, что обладание определенным стандартом телесности ничто, если ты не будешь его преподносить определенным образом. Социальные сети обладают рядом негласных законов, касающихся и ракурсов, и качества съемки, и подписей к постам и даже примерного мировоззрения. Поэтому когда мы удивляемся тому, что какой-то совершенно заурядный и типичный человек почему-то имеет зашкаливающее количество подписчиков, мы в действительности совершаем чисто формальную процедуру бытового злорадства, описывая обидными словами чьи-то достижения на поле личностного маркетинга.

«Превратить себя в изображение – значит обнажить свою повседневную жизнь, свои желания и свои возможности. Не оставить ни одного секрета. Никогда не уставать выражать себя, говорить, общаться. Быть открытым для прочтения в любой момент, быть в лучах СМИ».

С субъективной точки зрения мы находимся в хаосе разыгрываемых и возникающих извне стандартов. Некоторые из них обещают гарантию, контроль и спокойствие, выдавая себя за моду. Другие обещают привлекательную идентификацию и соответствующее самоощущение, выдавая себя за эстетику.

Но действительно обещана лишь стандартизация – тайный закон красоты. Вот оно – упоение романтиков, свербящая мозоль циников и хребет искусства. В современности произошло не просто раскрытие тайны, но и попытка справиться с последствиями сего неизбежного исхода. Закон предстал в столь очевидном свете, что перманентный шок от подобной пошлости и беспардонности стал новым способом ощутить тайну красоты и уродства.

Путанный клубок бесконечных стандартов нужен с той же целью – отвлечь от старых способов восприятия эстетики и вовлечь в новый, где эстетизированная мода разыгрывает смертельную схватку с модернизированным эстетством, создавая бесконечное количество красот, которые одновременно с этим наделяются и потенциалом уродства. Обостряет ситуацию и то, что, по-видимому, обесценивание в ситуации обусловлено не только культурой: эволюционные аргументы полового отбора рисуют еще куда более циничную, хотя и более сложную картину.

О чем и говорить, когда цифровое пространство наделяет все возможные стандарты гласностью и соотносимостью между собой. Нас не интересует, что чей-то Инстаграм привлекает множество людей, нам интересно – как много. Конкретное число подписчиков и лайков, отвлекающее нас от простого факта, что многие люди готовы наблюдать за жизнью блогера, подходящего как под стандарты бодипозитивности, так и апполонической атлетичности, анорексичной болезненности, иконического стиля и визуальной фриковатости.

В конечном счете не зря народная сетевая мудрость совпала с мыслью французского философа – порнография существует про всё. Вновь сокрытая тайна красоты одновременно индивидуализирует, антагонизирует и смешивает. Это и есть упоение современного человека: он непременно находит свою личную и особую красоту и в людях, и в кино, и работах малоизвестных художников. Это и есть плата: почти в любом другом человеке обнаруживается эстетический враг, апологет уродства и критик-недоброжелатель.

О вкусах не спорят, но без споров их не существует.

Мода кусает эстетику, но только для того, чтобы закольцеваться.

Для оформления использованы снимки Sofiia Lupul.