«Около Кино»: Притча о времени и воспоминаниях. Эссе о третьем сезоне «Настоящего детектива»
Кто я и кем приходилось быть мне?
Первый сезон «Настоящего детектива» и всё, что с ним связано, давно стало притчей во языцех. Американская южная готика, образчик сценарного, операторского и режиссерского мастерства. Идеально подобранные атмосфера, декорации, временные и пространственные метафоры и чуть ли не единственный удачный ревизионистский проект 2010-х годов на телевидении.
В руках Ника Пиццолатто псевдодокументальная хронология «настоящего преступления» переросла в философскую психодраму «настоящего детектива». Оптический прицел жанра сместился с объекта на субъект, с порядка онтического на личную онтологию персонажей и более вычурную диалоговую метафизику, которая стала основным двигателем сюжета.
А затем мы видели обратный процесс: падение единственного и обещавшего быть неповторимым представителя уникального жанра до странной самопародии со рванным сценарием, буксующей драматургией – то пробирающей до костей, то скатывающейся в копирование криминальных, политических и общежанровых стереотипов.
Всё бы ничего, ведь условности, выносящие устойчивую связь с действительностью за скобки, – частые издержки в кинематографе. Но это был «Настоящий детектив», а не, скажем, условный «Криминальный Нью-Йорк». Планка качества была задрана слишком высоко и вот таким, недотянувшим ни до чего, был запечатлен второй сезон глазами зрителей и критиков, отчасти обманутых собственными сверхзавышенными ожиданиями.
Именно из этой неоднозначной, а в чьих-то глазах заведомо проигрышной позиции аутсайдера, застрявшего в «долговой» яме ожиданий, пришлось стартовать новому сезону. Однако, уже с момента появления первых инсайдов, а затем и выхода тизера стало понятно – у нового «Детектива» больше общего с гнетущим очарованием Луизианы, чем с посредственным городским нуаром Вентуры, а это дает хороший повод сфокусировать внимание на деталях и понять, где «всего лишь память и фото», а где оригинал, которого, возможно, никогда и не было.
Дважды в одну реку?
У антологии есть бесспорное преимущество перед другими форматами – это возможность выверить хронометраж, сконцентрироваться на одной теме и закончить проект на правильной ноте. В такой оптике объяснить культовый статус «Настоящего детектива» оказывается довольно простой задачей – это идеальное сочетание тематики/стилистики, хронометража и развязки. Другими словами, не слишком затянуто, атмосферно и в итоге заставляет задуматься.
Эту формулу Пиццолатто успешно эксплуатировал в первом сезоне, рассказав завораживающую неискушенного зрителя детективную притчу о бытии и человеческих душах, поданную на сверхконтрастном противопоставлении двух онтологических позиций – страдающей души Растина Коула, уверенного в том, что «ничего никогда не кончается», и Мартина Харта, убежденного в том, что «в прошлом трава всегда зеленее». Не удивительно, что в третьем сезоне Пиццолатто решил воспользоваться знакомыми приемами, вступив в одну реку второй раз.
Разумеется, в самом факте эксплуатации нет ничего противоестественного. Однако возврат к «каноничной» стилистке с поправками на топографию и прилагающийся социокультурный контекст (теперь это штат Арканзас и известные по другому сериалу окрестности Озарка), временные хитросплетения сюжетных линий, два детектива с контрастными характерами и загадочное «оккультно-ритуальное убийство» заставляют более предвзято относится ко всему происходящему на экране. И здесь возникает закономерный вопрос: окей, река всё та же, но вода там другая?
Память и вспышки
При первом взгляде на новый сезон хочется ненадолго стать ревностным фанатом и написать гневный комментарий о подражании «канону». Но дьявол, как известно, кроется в деталях, и именно детали – это то, что отличает №1 от №3. К тому же, стилистическая схожесть отходит на второй план, когда начинаешь чувствовать интонацию, с которой пытается говорить Пиццолатто, а тематические параллели с первым сезоном начинают восприниматься как вполне уместные сценарные реверансы.
Вместо глянцевой метафизики с радикалистским душком, говорящей в лоб почти что на все онто-социальные темы (смысл жизни, смерть, добро, зло, судьба, семья, дети, время и т. д.), нас встречает камерная история с правильной долей философских вкраплений, ровным (не надрывным) повествованием и ярко выраженной центральной темой.
Конечно, в первом сезоне тоже была центральная тема, но воспаленное сознание Раста постоянно прыгало от одной проблемы к другой. Тут же Пиццолатто с первых минут дает понять – прыгать будет повествование (из прошлого в будущее и снова в еще более прошлое прошлое), но не смысловая составляющая. Медленно, с паузами и перерывами нам рассказывают притчу о времени и памяти, в которой всё так же фигурируют два детектива Уэйн Хейс (Махершала Али) и Роланд Уэст (Стивен Дорфф), и присутствует знакомая фабула.
7 ноября 1980 года, окрестности города Озарк, двое детей – Джули и Уилл Перселл – едут по проселочной дороге мимо полузаброшенных домов и детских площадок, они медленно заезжают за угол, камера еще несколько секунд держит в кадре опустевшую дорогу и становится понятно – детям не суждено вернуться обратно. Позже тем же вечером взволнованный отец детей Том Перселл вызывает полицию, на вызов откликаются несколько патрульных машин и двое дежуривших той ночью детективов, еще не подозревающих, что «Дело Перселлов» станет для них судьбоносным.
Как я уже говорил, главная тема сезона – время и память. Пиццолатто ставит все те же вопросы, что и в первом сезоне: «Что такое время?», «Куда она движется?», «Как он влияет на наше восприятие действительности?». Однако ответы нам дают совсем не те, что в первом сезоне, в котором, категоричный Раст однозначно дал понять, время – это «плоский круг», дурная бесконечность одних и тех же ошибок и непрекращающегося страдания.
Казалось бы, к чему возвращаться? Но всё решают акценты. Переключая повествование между 1980-ми, в которых происходит расследование; серединой 1990-х, где дотошные криминалисты решили разобраться в событиях десятилетней давности и актуальными 2010-ми, Пиццолатто старательно убеждает зрителя, что время – это бушующий океан. И этот океан с большим трудом поддается последовательному изучению.
Монологичная непрерывность речи Хейса с неожиданными временными «прыжками» намекает на то, что наша память вовсе не исторический архив, а… попытка сымпровизировать, отыграть у времени чуточку личного пространства.
Каждый переход между таимлайнами дает понять – у разума есть странная привычка клеить коллажи. Вставлять подробности постфактум. Но это вовсе не значит, что память врет, ведь так? Она честно отражает наше видение действительности, и каждое воспоминание служит кирпичиком в картине мира, имеющей, правда, больше общего с работами импрессионистов, чем с фотографией.
Бледный румянец вчерашнего дня
Вероятно, единственным существенным недостатком третьего сезона можно назвать вытеснение местами детективной интриги драмой. Однако это не так плохо или даже совсем не плохо, если понимать, что детектив и нуар – стилистические инструменты, благодаря которым у Пиццолатто политика и остросоциальные моменты не теряют фактуры и глубины.
Надо признать, что в этот раз Нику как нельзя лучше удалось инкорпорировать политическую повестку в исторический контекст и культурные реалии 80-х, избежав неприятных условностей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в некоторых моментах динамика сильно проседает и её приходиться искусственно нагнетать неожиданно звонящим телефоном или многозначительными намеками на мистику.
И всё же, нагнетание мистической атмосферы в расследовании «Дела Перселлов» не открывает портал в Каркозу, откуда вдруг начинает вырываться древнее зло, нет, оно всего лишь гальванизирует тянущиеся годами или даже десятилетиями проблемы маленького города. Пиццолатто, как он сам отмечает, чрезвычайно важно «исследовать различные стороны раздираемого на части американского общества. Где вы можете, как говорил Дэвид Боуи, “позаботиться о людях на краю ночи”».
На фоне пропажи двух детей куда более отчетливо видны кинговская безнадега, непрекращающаяся борьба за электорат (фото Клинтона – не просто фото, а исторический намек), показанная через конфликт между средним классом, белыми рабочимии вытесненным за рамки каких-либо социальных гарантий черным населением, а также всплывающее в развязке наследие рабовладельческого Юга.
В одночасье доходит до предела социальная тревога, в людях усиливаются их предрассудки – старые конфликты вдруг становятся хорошим способом избавиться от тревожных мыслей, вспомнить лихое колониальное прошлое и пострелять в индейцев, а двум детективам остается лишь наблюдать за тем, как разворачиваются события и как в итоге, дважды не выдержав напряжения от расследования, город покрывается «бледным румянцем».
После нас ведь останется что-то?
Приятное послевкусие – вот лучшее словосочетание для описания третьего сезона. Конечно, судить всегда приходиться ретроспективно, оглядываясь на то, что уже было. Но в случае №3 это вовсе не мешает видеть достоинства, отличия и не без удовольствия подмечать уместное самоцитирование. Приятно осознавать, что «формула Пиццолатто» снова заработала.
Разумеется, есть и минусы. Например, несколько невнятные сюжетные линии, связанные с женой Уэйна Хейса и расследованием. Без спойлеров: кажется странным после нагнетания мистической атмосферы вокруг расследования получить несколько бытовую развязку, а линия с женой, точнее акцент на ней, кажется, сделан лишь для того, чтобы страдания дряхлеющего Хейса смотрелись драматичнее. Я не хочу сказать, что ружье не стреляет, просто калибр не тот.
Но это мелочи. По части главных элементов формулы третий сезон работает как нельзя лучше и после него уж точно останется что-то. Впрочем, вы знаете правило – читайте текст, а не выводы.
- Онтический
- относящийся к порядку сущего в отличие от «онтологического» как относящегося к порядку бытия. Если сущее – это предметно-чувственный мир, то бытие – это условие возможности сущего, предельная смысловая возможность всякого вопрошания. Особое место в ряду сущего занимает Dasein, т. е. сущее, в котором «дело идет о самом бытии», оно есть место, в котором может быть поставлен вопрос о смысле бытия. Dasein характеризуется как «онтически самое близкое», но «онтологически самое далекое».
- Каркоза
- вымышленный город из рассказа Амброза Бирса «Житель Каркозы» (1891). В рассказе Каркоза – это древний и загадочный город, в котором родился герой, и развалины которого созерцает его душа после физической смерти. В первом сезоне сериала «Настоящий детектив» (2014) Каркоза (Каркоса) фигурирует как вполне реальное место (заброшенный форт) в штате Луизиана, где на протяжении двух десятков лет совершаются ритуальные убийства.
- Ник Пиццолатто – «Галвестон»
- Джо Пенхолл – «Охотник за разумом»
- Ханс Розенфельдт – «Мост»