«Вехи»: Наследие исламского пророка. Мухаммед как герой европейского Просвещения

Путь Корана в Европу

В Европе XVI века перевод и публикация Корана были опасным предприятием, поскольку доступ к священной книге ислама мог смутить или даже совратить правоверных христиан. Так по крайней мере в 1542 году посчитали члены протестантского совета города Базель, когда решили ненадолго отправить за решетку местного книгопечатника за намерение опубликовать латинский перевод Корана. Однако в дело вмешался протестантский реформатор Мартин Лютер, который, напротив, выступил за реализацию этого проекта: нет лучшего способа бороться против турок, писал он, чем придать «ложь Мухаммеда» всеобщей огласке.

В итоге в 1543 году перевод Корана стал доступен европейским интеллектуалам, многие из которых изучали этот текст, чтобы лучше понять ислам и знать, как ему противостоять. Были, однако, и другие, читавшие Коран с целью поставить под сомнение христианскую доктрину. Так, каталонский эрудит и теолог Мигель Сервет извлек из Корана ряд аргументов, которые он затем использовал в своем антитринитарном трактате «Christianismi Restitutio» («Восстановление христианства», 1553).

Титульная страница латинского перевода Корана, вышедшего в 1543 году. Отсканированный вариант оригинального издания доступен онлайн.

В этом труде Сервет назвал Мухаммеда истинным реформатором, который в своих проповедях призывал вернуться к чистому монотеизму. По мнению Сервета, европейские теологи исказили понятие монотеизма, придумав безосновательную и иррациональную доктрину о Троице. После публикации этих еретических идей Сервет был сначала осужден Католической инквизицией в Вене, а впоследствии сожжен вместе со своими книгами в кальвинистской Женеве.

Элитарный клуб почитателей Мухаммеда

В эпоху европейского Просвещения ряд авторов изображали Мохаммеда в схожем ключе – как антиклерикального героя; некоторые воспринимали ислам как чистую форму монотеизма, близкого к философскому деизму, а Коран – как рациональную оду Создателю. В 1734 году британский востоковед Джордж Сейль опубликовал новый английский перевод Корана. В своем вступлении, предварявшим книгу, Сейль проследил раннюю историю ислама и идеализировал пророка Мухаммеда, назвав его иконоборческим, антиклерикальным реформатором, который отверг «суеверные» убеждения и практики раннего христианства – культ святых, святые реликвии – и сокрушил мощь порочного и алчного духовенства.

Коран в переводе Сейля получил в Англии широкое распространение и признание: для многих его читателей Мухаммед стал символом антиклерикального республиканизма. За пределами Британии англоязычная версия Корана также возымела значительное влияние. Один из отцов-основателей США Томас Джефферсон в 1765 году купил экземпляр сейловского Корана у продавца книг в Уильямсберге, Виргиния.

Экземпляр Корана, принадлежавший Томасу Джефферсону. Фото Getty

Знакомство со священной книгой мусульман помогло Джефферсону проникнуться философским деизмом, выходившим за пределы конфессиональных границ. (Принадлежавший Джефферсону экземпляр Корана ныне хранится в Библиотеке Конгресса и используется представителями-мусульманами для принесения присяги перед Конгрессом, начиная с Кита Эллисона в 2007 году). Чуть позже в Германии Коран в переводе Сейля прочитал Иоганн Вольфганг Гёте, во всех красках обрисовав для себя образ Мухаммеда как вдохновленного поэта и архетипического пророка.

Во Франции же перевод Сейля с восхищением цитировал Вольтер: в своем «Опыте о нравах и духе народов» (1756), посвященном мировой истории, он изобразил Мухаммеда как вдохновленного реформатора, который отказался от суеверных практик и поборол мощь прогнившего изнутри духовенства. К концу столетия английский либерал и историк Эдуард Гиббон (заядлый читатель и Сейля, и Вольтера) в своем труде «История упадка и крушения Римской империи» (1776-1789) не жалел похвал в адрес исламского пророка:

«Вера Мухаммеда не допускает <…> ни колебаний, ни двоемыслия, и Коран служит блестящим удостоверением единства Божия. Арабский пророк отверг религиозное поклонение идолам и людям, звездам и планетам на том разумном основании, что всё, что восходит, должно закатиться, что всё, что родится, должно умереть, что всё, что доступно порче, должно разрушиться и исчезнуть. В творце вселенной его рациональный энтузиазм признавал и чтил бесконечное и вечное существо, которое не имеет никакой формы и не занимает никакого места, которое не имеет потомства или чего-либо себе подобного, которому известны самые тайные наши помыслы, которое существует в силу необходимости своей собственной натуры и которое извлекает из самого себя всё свое нравственное и умственное совершенство. <…> Философ-теист мог бы подписаться под народной религией мусульман, которая, быть может, слишком возвышенна для наших теперешних умственных способностей».*

*Перевод приводится по: Эдуард Гиббон. «История упадка и разрушения Великой Римской империи»: В 7 т. Т. 5 / Пер. с англ. – М.: Терра – Книжный клуб, 2008. – С. 510.

«Мухаммед Запада»

Но наиболее дорог исламский пророк оказался сердцу Наполеона Бонапарта, который сам себя нарек «новым Мухаммедом». Это случилось после того, как Наполеон прочитал французский перевод Корана, выполненный путешественником и знатоком восточных языков Клодом-Этьенном Савари в 1783 году.

Савари сделал свой перевод, находясь в Египте: там, окруженный музыкой арабского языка, он стремился передать красоту арабского текста по-французски. Как и Сейль, Савари добавил к своему переводу пространное вступление, описывая Мухаммеда как «великого» и «исключительного» человека, «гения» на поле битвы, а также как человека, который отлично знал, как добиться лояльности среди своих последователей.

«Бонапарт перед Сфинксом» (Жан-Леон Жером, ок. 1868)

Наполеон прочитал этот перевод в 1798 году на корабле, направлявшемся в Египет. Во вступительном очерке Савари исламский пророк предстает блестящим генералом и мудрым законодателем – вдохновленный этим образом, Наполеон стремился стать новым Мухаммедом, надеясь при этом, что каирские улемы (ученые) примут его самого, а также его войско как друзей ислама, пришедших освободить египтян от османской тирании. Более того, Наполеон также заявил, что его прибытие в Египет было предсказано в Коране.

У Наполеона было идеализированное, книжное, просвещенческое представление об исламе как о чистом монотеизме: стоит признать, что своим провалом Египетский поход Бонапарта отчасти обязан его личному убеждению, что ислам во многом отличался от той религии, которую исповедовали каирские улемы. Однако же Наполеон был не единственным, кто видел в себе нового Мухаммеда: Гёте с энтузиазмом провозгласил, что император Бонапарт был «Mahomet der Welt» («Мухаммедом мира»), тогда как Виктор Гюго нарек Наполеона «Mahomet d’Occident» («Мухаммедом Запада»).

В конце своей жизни сам Наполеон, находясь в изгнании на острове Святой Елены и размышляя о своем поражении, писал о Мухаммеде в своем дневнике. Наполеон защищал наследие исламского пророка, признавая в нем «великого человека, изменившего ход истории». Мухаммед в представлении Наполеона был завоевателем и законодателем, отличавшимся харизмой и способностью убеждать – всё это напоминает как раз самого Наполеона, но это Наполеон, который оказался куда более успешным, и которому совершенно точно не грозила ссылка на холодный и обдуваемый ветрами остров на юге Атлантики.

Образ Мухаммеда в ХХ веке

Представление о Мухаммеде как об одном из величайших законодателей в истории сохранилось и в XX веке. В 1935 году американский скульптор немецкого происхождения Адольф А. Вайнман изобразил Мухаммеда в числе восемнадцати выдающихся законодателей на фризе, находящемся в здании Верховного суда США.

Изображение Мухаммеда на фризе здания Верховного Суда. В официальной информации Суда указывается: «Фигура, изображенная выше, представляет собой выполненную с хорошими намерениями попытку скульптора Адольфа Вайнмана почтить память Мухаммеда, но эта фигура не имеет никакого сходства с реальным Мухаммедом. Мусульмане обычно испытывают глубокую неприязнь к скульптурным или написанными красками изображениями их Пророка».

Разные группы европейских христиан требовали у своих церквей признать особую роль Мухаммеда в качестве пророка мусульман. Для занимающихся исламом христианских ученых – например, для католика Луи Массиньона или шотландского протестанта Уильяма Монтгомери Уотта – такое признание было лучшим способом установить мирный и конструктивный диалог между христианами и мусульманами.

Такого рода диалог продолжается и сегодня, однако он во многом оказался заглушен грохотом конфликтов. Способствуют этому ультраправые политики в Европе и по всему миру, которые демонизируют Мухаммеда, чтобы оправдать антимусульманскую политику. Так, нидерландский политик Герт Вилдерс называет исламского пророка террористом, педофилом и психопатом.

Кроме того, негативный образ Мухаммеда парадоксальным образом получает подпитку за счет мусульман-фундаменталистов, которые выказывают перед ним рабский пиетет и отвергают всякую историческую контекстуализацию его жизни и учения. Меж тем жестокие экстремисты мнят себя защитниками ислама и самого Мухаммеда перед лицом «оскорблений», прибегая к убийствам и террору. И тем больше оснований для того, чтобы отстраниться от кипящих страстей и внимательно рассмотреть разнообразные и нередко удивительные Западные портреты бесчисленных ликов Мухаммеда.

Оригинал

На превью – фотография Ahmed Hassan.

Об авторе: Джон Толан (John Tolan) – историк религии, специализирующийся на культурных отношениях между арабским и латинским мирами в эпоху Средневековья. Профессор истории в Нантском университете. Его последняя на данный момент книга – «Лики Мухаммеда: Западное восприятие исламского пророка от Средних веков и до наших дней» («Faces of Muhammad: Western Perceptions of the Prophet of Islam from the Middle Ages to Today», 2019).