«Эротика Текста»: Городские сумасшедшие. Урбанизация в рассказах Дж. Г. Балларда

Историческая преемственность

Тема города и тема распада и разрушения идут рука об руку в европейской литературе еще с древности. Недаром среди четырех «вечных» сюжетов Хорхе Борхес выделяет Падение Города как Мира. Настойчиво эта тема звучит и в христианстве: например, у Августина, для которого сама история человечества и ее конец предстает как противостояние двух Градов. В таком ракурсе неудивительно, что с ростом интереса к фантастике и антиутопиям в конце XIX – начале ХХ вв. романисты неоднократно будут прибегать к историям упадка, разворачивающимся на подмостках разрушенных или деградировавших городов.

Кроме того, многие авторы того периода испытывали эстетическое неприятие к современному городу с его индустриализацией. Здесь можно вспомнить одни из первых таких романов – «После Лондона» Ричарда Джеффриса, «Алую чуму» Джека Лондона или более поздние разработки на тему краха социальных проектов – «Расцвет и падение города Махагони» Брехта и Вайля, «Дом в тысячу этажей» Вайсса и другие. Новый импульс исследованию человека в рамках искусственно созданного им пространства во второй половине ХХ века придаст проза Джеймса Грея Балларда.

Дж. Г. Баллард – один из самых своеобразных авторов ХХ века, чье влияние, несомненно, распространилось и на век нынешний. Баллард начал публиковаться в конце 1950-х и быстро попал в струю мрачного шестидесятнического sci-fi с пессимистичным взглядом на будущее и тревогой от настоящего. Вместе с тем настоящая популярность, местами скандальная, пришла к нему в 1970-80-е с выходом романов «Автокатастрофа», «Высотка» и «Выставка жестокости». Со временем имя Балларда стало ассоциироваться с критикой консюмеризма, технологий, поп-культуры и других болезней ХХ века, выраженной в удивительно точных и местами провидческих метафорах.

Впрочем, русскому кинозрителю произведения Балларда могут быть известны лучше, чем русскому читателю. Достаточно вспомнить «Империю солнца» Стивена Спилберга, снятую по автобиографической книге Балларда, скандальную «Автокатастрофу» Дэвида Кроненберга или недавнюю «Высотку» Бена Уитли (на мой взгляд, крайне неудачная адаптация романа). В этой же статье мы хотим обратить внимание конкретно на баллардовские рассказы, которые заслуживают своей телевизионной антологии вроде «Электрических снов Филипа Дика» или «Касл Рока» по мотивам произведений Стивена Кинга. Объединяющей темой для них вполне могла бы стать урбанизация – точнее, сложные «взаимоотношения» городов и их обитателей.

Созидание = разрушение?

Балларда крайне интересует взаимовлияние человека и пространства – особенно в долгосрочной перспективе. Он предсказывает многие изменения, которые сейчас кажутся данностью: глобальное потепление, перенаселение, радикальное расслоение общества. При этом нередко разрушение, ужасы и насилие у героев Балларда вызывают гораздо больше воодушевления, чем порядок, комфорт и процветание. Всё, что касается покоя и благополучия, рано или поздно провоцирует сумасшествие, жестокость или и то, и другое.

Нетрудно найти корни баллардовской апокалиптической тревожности в его личном опыте: в конце концов, он провел юные годы в японском концентрационном лагере для иностранцев, наблюдая бомбардировки и казни. Трудно представить, что из такого подростка может вырасти взрослый-оптимист. Но там, где рядовой человек впал бы в уныние или предпочел не растравлять собственные раны, Баллард заходит в исследовании осознанных и подсознательных страхов настолько далеко, насколько возможно. Он нередко задается вопросом: можно ли вообще верить в счастливую, благополучную жизнь? Не лучше ли её поскорее разрушить, пока она не разрушилась сама?

У баллардовского города почти всегда две стороны – те, что в интернет-мемах обычно называют «ожидание\реальность». «Ожидание» почти всегда конструктивно и позитивно, направлено на улучшение жизни человека в том или ином отношении. Вспомним его романы: магнат из «Затонувшего мира» пытается откачать воду из давно затопленного Лондона и вернуть его в нормальное состояние. Изобретатель из «Высотки» мечтает создать в рамках одного небоскреба идеальную экосистему для современного человека. Даже жители новых поселений из рассказа «Окончательный город» стремятся не повторять собственных ошибок и не тратить ресурсы планеты впустую.

Позитивного статус-кво хватает ненадолго. В реальности Лондон без воды выглядит столь отвратительно, что главный герой предпочитает затопить его снова. Жители высокотехнологичной и респектабельной высотки стремительно превращают ее в свалку, грабят, насилуют и убивают друг друга – но при этом категорически отказываются покидать похожее на ад жилище. Герой «Окончательного города» из своей утопической колонии попросту бежит. Примеры подобного контраста можно перечислять бесконечно – если ужасы урбанизации не находятся в центре баллардовского повествования, то обязательно будут вкратце упомянуты где-то на периферии.

Эти примеры наглядно показывают подсознательный дискомфорт, связанный с идеей урбанизации как реорганизации пространства вообще. Любопытно, что исследователь Саймон Селларс цитирует рассказ «Sound\Sweep» как пример потенциально полезного нововведения – здесь Баллард рассуждает на тему подавления городского шума и создания более комфортного пространства для людей, уставших от разговоров толпы, гула двигателей и разнообразных индустриальных звуков.

В двухтысячных эта идея даже была реализована в качестве эксперимента по акустической экологии, но так и не прижилась: по словам Селларса, проект чуть ли не «монополизировал» представление о том, какие звуки считать хорошими, а какие плохими, и определенный авторами набор звуков не у всех слушателей вызвал одинаково позитивную реакцию. Как видим, и в реальной жизни мы выходим на ту же проблему: устройство пространства определяет не позитивный или негативный настрой общества, а воля узкого круга лиц, обладающими реальными ресурсами для изменения этого пространства. Пример с акустической экологией показывает, что это необязательно стереотипные «сильные мира сего», злые богачи, наживающиеся на чужих проблемах. Это могут быть исследователи, мыслители и другие.

По Балларду, единственный способ справиться с чужой жестокой волей – стать ненормальным. Желательно заранее. Пессимистично? Разумеется. Но за такими «городскими сумасшедшими» крайне интересно наблюдать.

«Городские» рассказы

В предисловии к последнему большому изданию своих рассказов Баллард отмечает, что жанр этот незаслуженно забыт. Рассказ – своего рода писательская «песочница», где можно отработать идею для большого романа. В то же время малая проза Балларда вполне самодостаточна – это не зарисовки, а полноценные насыщенные произведения. Часть из них так и просится на экран (действия и персонажей хватит на полнометражный фильм).

Города сразу бросаются в глаза в оглавлении полного собрания баллардовских рассказов – «Концгород» («Concentration City»), «Окончательный город» («Ultimate City»), «Хронополис» («Chronopolis»)… Позже находятся и другие локации вроде «Самого большого луна-парка в мире» или «Огромного пространства».

Баллард настаивает, что его произведения не о будущем, а о своего рода visionary present – воображаемом настоящем. В этом параллельном настоящем наше подсознание как бы выворачивается наизнанку, а страхи и дискомфорт, связанные с шумом, толпой, механизмами и прочим, становятся явными и отчетливыми. Саймон Селларс отмечает:

«У Балларда тенденции и недостатки архитектурного дизайна доводятся до логического предела, а затем пропускаются через призму прошлого или будущего так, чтобы вообще преодолеть логику. В реальном мире люди жалуются на то, что эскалатор в аэропорту расположен слишком далеко от выдачи багажа, или что в холле торгового центра слишком жарко, или что пол издает много шума при ходьбе. У Балларда же тихое напряжение и психопатология этих ситуаций перерабатываются, подогреваются и свободно развиваются, пока не приведут к худшему из возможных финалов».

Далее мы поговорим о нескольких «городских» рассказах Балларда, чтобы проверить, как работает эта концепция.

«Концгород» («Concentration City», 1957)

На момент создания «Концгорода» страх перенаселения и недостатка места еще был только страхом. Сейчас для многих городов мира он уже превратился в реальность, и идея существования одного бесконечного города вместо многих городов (и даже стран) не выглядит так абсурдно. Перенаселение в литературе и кино нередко изображается как гнетущее, крайне дискомфортное для психики состояние, которое способно провоцировать сумасшествие или жестокость, и в этом смысле «Концгород» (название достаточно явно отсылает к концлагерю) не исключение.

В бесконечном городе Балларда миллионы улиц, а полиция чутко следит за тем, чтобы никто просто так не находился на свежем воздухе. Бесплатно вам нельзя даже просто постоять на улице, потому что «ничьего» пространства теперь нет. В городе постоянно идет строительство огромных масштабов, что именно строится – непонятно, но уничтожаются жилые районы прямо вместе с домами и их хозяевами.

Наблюдая за подрывами на улице, главный герой рассказа Франц вспоминает, как в процессе одного из них погибли его родители (и еще полмиллиона жителей). Рядом другой наблюдатель мечтательно цитирует городские власти – якобы здесь построят парки и сады для всеобщего пользования, а может даже посадят дерево… «единственное во всем городе».

Для поддержания такой интересной концепции градостроительства активно переписываются законы физики: например, теперь люди с трудом понимают, что означает слово «летать». Франц видит во сне странную летающую машину и пытается построить такую же, но окружающие реагируют с недоумением.

Один заявляет, что, взлетев, Франц непременно упадет и проделает дырку в земле. Другой (что еще хуже – научный руководитель героя) заявляет, что само понятие «свободного пространства» (здесь, конечно, игра со смыслом слова free в словосочетании free space – это и «свободный», и «бесплатный»), необходимого для полета, абсурдно: ведь пространство как единица – это доллар на кубометр! По его словам, «задача науки - консолидировать существующее знание, систематизировать и по-новому интерпретировать открытия прошлого, а не гнаться за дикими мечтами о будущем».

Состояние науки – и, соответственно, состояние общественного сознания – передано в коротком описании университета, где учится Франц. Больше всего студентов изучают архитектуру и инженерное дело (это ведь звучит неплохо с точки зрения урбанизации, да?), а физики и химики втиснуты в два барака, где раньше располагалась ныне закрытая кафедра философии. Интерес к этим дисциплинам уголовно наказуем – так, полиция одержима поисками пироманьяков, которыми могут объявить решительно кого угодно, если речь идет об угрозе дорогостоящим кубометрам. Поэтому же Франца с его «безумными» идеями о полетах бесконечно допрашивают и увещевают.

Улететь на самодельном аппарате Францу не удается, поэтому он решается на другую авантюру: сесть на единственный поезд в городе и ехать до самого конца. Должно же что-то быть за пределами 298-ого Союза из 250 стран? Другу Франца Грегсону это умозаключение совершенно непонятно (видимо, сказывается закрытие кафедры философии).

Он проводит в поезде много недель в ожидании той самой конечной станции. Для его попутчиков сама мысль о том, что куда-то можно ехать несколько дней, выглядит такой же бессмысленной, как и идея о полетах. Зачем? Что там может быть принципиально другого? Когда вы узнаёте, чем оканчивается эксперимент Франца, вы понимаете, что Францем автор его назвал не просто так – даром что инициал героя не К., а М.

«Окончательный город» («Ultimate City», 1976)

«Окончательный город» – это своего рода компиляция «программных» идей Балларда о судьбе человечества и построенной им цивилизации. Если «Концгород» представлял собой многоуровневую антиутопию, то этот рассказ на первый взгляд кажется попыткой предложить «здоровую» альтернативу главным ошибкам современного общества.

Здесь после окончания нефтяной эры жители массово оставляют большие города и переселяются в пасторальные аграрные комьюнити с типичными для утопии названиями типа Гарден Сити или Гелиополис. В этих новых городах нет денег – только натуральный обмен. Никто не ест мяса и не ездит на автомобилях – приемлемым транспортом считаются лишь велосипеды, лодки и замысловатые воздушные планеры. Гендерные предрассудки преодолены. Жители новых городов выращивают еду сами, а в свободное время изобретают новые механизмы на основе солнечной энергии.

Разумеется, главный герой по фамилии Холлоуэй хочет отсюда убежать (у Балларда персонаж, остающийся долгое время на одном месте, почти стопроцентно сходит с ума). Дорога одна – улететь в заброшенный Нью-Йорк на планере, построенном отцом. Родители Холлоуэя, неутомимо изобретавшие полезные устройства, погибли в один миг от короткого замыкания (помните родителей Франца?) Но если, например, Керанс из «Затонувшего мира» бежит из заброшенного, но сколько-нибудь цивилизованного города в глухие, не приспособленные для выживания джунгли, то Холлоуэй бежит в противоположном направлении: из пасторального поселения в оставленный много лет назад, мертвый город.

Человек имманентно агрессивен, поэтому, как и у жителей «Высотки», у Холлоуэя возникает необъяснимое желание сбросить бомбу на свой уютный идеальный городок, жители которого не сделали ему ничего плохого. Это чем-то неуловимо напоминает описанный Баллардом в «Империи солнца» детский восторг от наблюдения за японскими бомбардировщиками. Уже в пустом Нью-Йорке, наигравшись в переодевания в брошенных магазинах, он потихоньку начинает крушить все вокруг и присоединяется к горстке местных, которые начали крушить давно.

На первый взгляд они пытаются оживить город: вместе с редким обитателем пустого города Олдсом Холлоуэй заводит двигатели брошенных машин и включает неоновые вывески магазинов. После же героя начинает радовать постепенный приток скучающих людей из соседних поселений, их спонтанные выбросы агрессии, их первые преступления. Он утверждает, что загрязнение станет мерой здоровья Нью-Йорка, а группу доброжелательных соседей из некогда родного Гарден Сити, пришедших его искать, пугает до смерти и выгоняет прочь.

Это перестает звучать как предсказание и начинает выглядеть как факт: истощение ресурсов земли, возвращение к аграрному строю, перенаселение. И с другой стороны – всплеск инженерной мысли, неизменное желание построить рай на земле – все равно, после какого ада. Понятно лишь одно: строительство на обломках старого превращается в простое воровство и так скудных ресурсов, которое поведет к борьбе за выживание.

Трудно поверить, к примеру, что баллардовские герои с такой легкостью питаются едой, пролежавшей на полках супермаркетов Нью-Йорка десятки лет. С другой стороны, это может быть едким намеком на качество современной пищи и напитков массового производства, в которых уже буквально нет ничего живого и которые поэтому могут легко храниться десятилетиями.

В целом трудно не согласиться с Эдвином Тернером, героически подготовившим обзор всех рассказов Балларда, да и с самим Баллардом-защитником малых форм – «Окончательный город» очень страдает от того, что он повесть, а не рассказ (или не полноценный большой роман). Язык традиционно хорош, но те же самые идеи были намного тоньше проработаны в других произведениях, тогда как здесь появляется навязчивый дидактизм. И это при том, что автору совсем несвойственно давать рекомендации или прозрачно намекать на собственную позицию. С другой стороны, концентрация идей и наблюдений такая, что даже этот средний по меркам самого Балларда рассказ по ощущениям на порядок выше среднего.

«Безграничное пространство» («The Enormous Space», 1989)

Лучший Баллард, на мой взгляд, – это Баллард простых и локальных экспериментов вроде «Высотки» или «Катастрофы». К таким чистым и емким жанровым упражнениям можно отнести и рассказ «Безграничное пространство» (или «Огромный дом»). Здесь очередной медленно сходящий с ума герой Балларда принимает решение перестать выходить из дома после развода.

Сначала кажется, что герой ждет какого-то метафизического просветления, связанного с отсутствием лишней информации и ненужного общения. Действительно, приходящие на его имя письма и бумаги отправляются в камин, а людям открывается дверь лишь изредка, чтобы не вызывать подозрений. Упрощается и интерьер дома: герой методично избавляется от всего лишнего, наслаждаясь пустыми светлыми комнатами. В сущности, он лишь завершает процесс, начатый его женой, которая недавно покинула его с причитающейся ей половиной вещей.

По мере развития сюжета тихий энтузиазм протагониста как всегда начинает приобретать всё более тревожные черты одержимости. Слова «моя цель» повторяются все чаще и чаще, а дом видится герою все больше и больше. И если вам, как и автору этой статьи, сначала подумается, что рассказ Балларда предвосхищает современный интерес к минимализму и отказу от ненужного хлама, то вы не совсем правы. Он о желании создать черную дыру, в которой переработается и исчезнет все сущее: от газет до мебели, от соседских домашних животных до слишком любопытных людей. Так что это не просто минимализм, а минимализм с не менее актуальным привкусом социопатии.

Герой, казалось бы, никого лично не ненавидит, никому не хочет отомстить. Но в его навязчивой идее хорошо прослеживается ощущение переполненности жизни, невозможности защититься от чужого глаза. Отсюда и патологическое стремление к «огромному пространству», которое получилось бы, если бы все просто взяли и любезно исчезли с этой планеты. Как видим, это идея «Концгорода» наоборот – вместо расширения городов в расчете на миллионы и миллионы людей сужение фокуса до обитателя одного-единственного дома. Вместо желания найти безлюдное и комфортное место для жизни – желание создать такое место искусственно, никуда не двигаясь. 

Как видим, кризис пространства – это в первую очередь кризис сознания, неспособного справиться с переменами с помощью привычных механизмов. В рассказах Балларда грань между романтическим протестом и сумасшествием очень тонкая, а разрушение почти всегда равно освобождению от чужого контроля.

Там же, где есть необычная, противоречивая концепция городской жизни, обязательно находится и сумасшедший (или ужасающе вменяемый) герой-беглец, который ищет для себя место получше – и неважно, хорошее ли это место с точки зрения здорового человека. В конце концов, чтобы разделять чувство тревоги и паранойи от повседневной жизни, совершенно необязательно иметь тот же ужасный детский опыт, который был у Балларда. Достаточно просто читать новости и иногда смотреть вокруг себя.