«Теории»: Формула счастья от классика. Почему Аристотель до сих пор актуален
Повторное открытие аристотелевского эвдемонизма
В Западном мире лишь с середины XVIII века стало возможным рассматривать этические вопросы вне контекста христианства. Современное понимание морали, допускающее, что бога не существует или что он, по крайней мере, не вмешивается в ход вещей, пребывает лишь на ранней стадии своего развития. Но основанные древними греками и римлянами крепкие философские школы этической мысли оставались состоятельными на протяжении более тысячи лет: от первого открытого агностика в лице Протагора (V в. до н. э.) до последнего языческого мыслителя. Созданная в Афинах Платоновская академия была окончательно закрыта лишь в 529 году н. э. по указу императора Юстиниана.
Издавна существующая традиция моральной философии является бесценным наследием древней средиземноморской цивилизации. Традиция эта побудила некоторых светских мыслителей, которые столкнулись с нравственным вакуумом, вызванным упадком христианства с конца 1960-х, возродить древние школы мысли. Так, ныне есть немало сторонников стоицизма, основанного в Афинах Зеноном Китийским приблизительно в 300 году до н. э. Самозваные стоические организации по обе стороны Атлантического океана предлагают курсы, публикуют книги, ведут блоги и даже проводят ежегодную Стоическую неделю.
Некоторые стоические принципы легли в основу классической книги по самопомощи «Как перестать беспокоиться и начать жить» (1948), написанной Дейлом Карнеги. Он рекомендовал своим читателям «К самому себе» Марка Аврелия. Но подлинный античный стоицизм был пессимистичным и мрачным. Удовольствие в нем осуждалось. Вместо этого требовалось подавление эмоций и физических аппетитов. Рекомендовалось безропотное принятие несчастий, а не активное вовлечение в малокалиберные хлопоты по решению повседневных проблем. Оригинальный стоицизм почти не оставлял места надежде, человеческому фактору и конструктивному отречению от страданий.
Менее известен рецепт счастья (эвдемонизм), приверженцем которого был Аристотель – при том что в его пользу сказать можно многое.
Вне кафедр философии, где такие нео-аристотелевские мыслители, как Филиппа Фут и Розалинд Херстхаус отстаивали его этику добродетелей как альтернативу утилитаризму и кантианским подходам, эвдемонизм известен не так хорошо, как следовало бы. В своем афинском Лицее Аристотель разработал модель для максимизации счастья, которая могла быть взята на вооружение как в индивидуальном порядке, так и целыми обществами – причем модель эта актуальна до сих пор. Она стала известна как «перипатетическая [т. е. «прогуливающаяся» – прим. пер.] философия», поскольку Аристотель проводил философские дискуссии во время пеших прогулок со своими собеседниками.
Фундаментальный принцип, лежащий в основе перипатетической философии, заключается в следующем: цель жизни – максимизировать счастье путем добродетельной жизни, реализовывая собственный потенциал, а также взаимодействуя с другими людьми – семьей, друзьями и согражданами – во взаимовыгодных занятиях. Люди – те же животные, потому ключ к хорошей жизни состоит в должном удовлетворении физических нужд (еда, секс). Но поскольку люди – это продвинутые животные, обладающие природной склонностью к жизни вместе в устойчивых общинах (полисах), мы являем собой «политических животных» (zoa politika).
Люди должны брать на себя ответственность за свое счастье, поскольку «бог» – удаленная сущность, «перводвигатель», который в силах поддерживать мироздание в движении, но не проявляет никакой заинтересованности ни в благоденствии человека, ни в выполнении провиденциальных функций относительно поощрения добродетели либо наказания безнравственности. Однако целенаправленное представление себе лучшей, более счастливой жизни вполне реально, поскольку люди от рождения наделены способностями, которые позволяют им добиваться индивидуального и коллективного процветания. Сюда входят склонности задавать вопросы о мире, сообща размышлять о мире, а также активизировать сознающую память.
Аристотелевский оптимистичный и практический способ достижения счастья готов к тому, чтобы быть открытым заново. Этот способ предлагает человечеству, живущему в условиях испытаний третьего тысячелетия, уникальное сочетание светской, добродетельной морали с эмпирической наукой – при чем ни то, ни другое не ищет ответов в каких-то идеальных или метафизических системах, выходящих за рамки того, что человек может воспринять на уровне чувств.
Эвдемонизм versus гедонизм
Но что Аристотель имел ввиду под «счастьем» или эвдемонизмом? Он не верил в то, что счастье может быть достигнуто путем накопления благ в течение жизни – включая материальные блага, богатство, статус или общественное признание – напротив, счастье зависит от внутреннего, личного состояния ума. Но при этом Аристотель не верил, что счастье являет собой непрерывную последовательность блаженных настроений, потому что тогда такое счастье доступно каждому, кто проводит весь день, нежась в лучах солнца или же пируя.
Для Аристотеля эвдемонизм требовал реализации человеческого потенциала, чего нельзя добиться постоянным отдыхом или празднованием. Наконец, он не верил также, что счастье пропорционально определяется через совокупное количество времени, которое мы провели с удовольствием – в отличие от Аристиппа из Кирены, ученика Сократа.
Аристипп разработал этическую систему под названием «гедонизм» (в древнегреческом hedone означает «удовольствие»), утверждая, что нам следует стремиться максимизировать физическое и чувственное наслаждение. В XVIII веке утилитарист Джереми Бентам возродил гедонизм, выступив с предположением, что правомерная основа для нравственных решений и законодательства определяется тем, будет ли достигнуто наибольшее счастье для наибольшего количества людей.
В своем манифесте «Введение в основания нравственности и законодательства» (1789) Бентам фактически излагает алгоритм количественного гедонизма, вычисляя коэффициент суммарного удовольствия, которое принесет то или иное действие. Часто этот алгоритм называют «исчислением удовольствия». Бентам разъяснил имеющиеся переменные: насколько удовольствие интенсивно? Как долго оно будет длиться? Является ли оно неизбежным следствием рассматриваемого действия или же только возможным его результатом? Как скоро удовольствие наступит? Будет ли оно продуктивным, вызывая преумножение удовольствия в дальнейшем? Гарантирует ли оно отсутствие болезненных последствий? Как много людей его испытают?
Последователь Бентама Джон Стюарт Милль указал на то, что при таком «количественном гедонизме» человеческое счастье неотличимо от счастья, доступного свиньям, поскольку его можно обеспечить непрерывностью физических удовольствий. Исходя их этого, Милль выдвинул идею, что существуют разные уровни и типы удовольствия. Так, к «низшим» удовольствиям принадлежат те, что роднят нас с животными – например, наслаждение от еды или секса. Умственные же удовольствия, которые мы черпаем из искусства, интеллектуальной беседы или хорошего поведения – это удовольствия высшего порядка, имеющие бóльшую ценность. Эта версия гедонистической философской теории обычно называется благоразумным гедонизмом или же качественным гедонизмом.
В наше время есть несколько философов, которые отстаивают гедонизм, но в общественном понимании, когда «счастье» не сводится ко владению совокупности таких «внешних» или «объективных» благ, как деньги или карьерный успех, этот гедонизм ссылается на субъективный гедонистический опыт – кратковременное состояние радости и восторга. По Аристотелю, проблема обоих этих точек зрения состоит в том, что в них упускается из виду важность реализации собственного потенциала. Он одобрительно цитирует старинный греческий афоризм, что никто не может быть назван счастливым до тех пор, пока не умрет: на смертном одре никому не захочется признаться себе, что собственный потенциал остался нереализованным.
В своей книге «Пять главных сожалений умирающих» (2011) медсестра из отделения паллиативной терапии Бронни Вэр описывает как раз те опасности, которых Аристотель советует нам избегать. На пороге смерти люди говорят: «Как бы мне хотелось иметь смелость жить в правде с самим собой, а не так, как того ожидали от меня окружающие». Джон Ф. Кеннеди резюмировал аристотелевское счастье так: «полная самоотдача для достижения совершенства на пути к цели» [на самом деле Кеннеди в своей речи от 13 августа 1963 года лишь процитировал уже сложившийся ранее афоризм – прим. пер.].
Аристотель настаивал на том, что счастье состоит из чего-то большего и иного, чем накопление приятных переживаний. Чтобы быть счастливыми, нужно заниматься созидательной деятельностью, которую мы считаем направленной на достижение определенных целей. Это требует сознательного анализа наших целей и поведения, а также применения на практике «этики добродетелей» через «правильную жизнь». Под этим имеется в виду необходимость действенного воспитания, которое позволяет развивать свои интеллектуальные и физические способности, а также определить свой потенциал (у Аристотеля были твердые взгляды по части образования).
Иначе говоря, нужно приучать себя быть лучшей из возможных версий себя до тех пор, пока вы не привыкните вести себя правильно без усилий, на автопилоте. Если сначала вы будете умышленно дружелюбными по отношению ко всякому встречному, то со временем вы станете проявлять дружелюбие неосознанно, делая себя и окружающих счастливее.
Конечно, история знает множество таких философов, как эгоисты, которые ставили под сомнение, что добродетель по своей сути желаема. Но со второй половины XX века другие мыслители реабилитировали этику добродетелей, вновь приковав пристальное внимание к идеям Аристотеля: к сожалению, в более широкой общественной культуре этот академический интерес пока еще не дал о себе знать настолько, насколько это удалось стоицизму.
Добродетель по Аристотелю
Сегодня некоторые мыслители выделяют две подкатегории добродетели: с одной стороны, есть такие добродетели, как храбрость, честность и прямота, оказывающие воздействие как на ваше личное счастье, так и счастье общества в целом; с другой стороны, существуют такие «благожелательные добродетели», как доброта и сопереживание, которые больше идут на пользу окружающим, чем тому, кто их оказывает. Но Аристотель, для которого симпатия к самому себе неотделима от добродетели, утверждает, что по своей природе добродетели на самом деле благостны – в этом он сходится с Сократом, стоиками и викторианским философом Томасом Хиллом Грином.
Часть своей жизни Аристотель провел при македонском дворе, где царила тирания безжалостного и ни в чем себе не отказывающего Филиппа II, чьи подчиненные и наложницы не стеснялись прибегать к заговорам, вымогательству и убийствам, чтобы укреплять свое привилегированное положение. Аристотель знал, как выглядит безнравственный человек, равно как и то, что как личности такие люди зачастую жалкие, несмотря на внешние признаки богатства и успеха. В «Никомаховой этике» он пишет:
«Никто не назовет счастливым того, в ком нет ни мужества, ни благоразумия, ни справедливости, ни рассудительности, кто, напротив, страшится всякой мимолетной мухи, кто, томимый голодом или жаждою, не останавливается ни перед каким из самых крайних средств, кто из-за четверти обола губит самых близких друзей…»*
*Перевод приводится по: Аристотель. «Никомахова этика» / Пер. с древнегреч. Н. В. Брагинской // Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. – С. 588.
Аристотель говорит, что в случае, если счастье исходит не от бога, то «тогда оно возникает как результат добродетели наряду с процессом обучения и приложением усилий». Каждый человек может практиковать такой образ жизни, который сделает его более счастливым. Аристотель не предлагает волшебную палочку, с помощью которой можно избавиться от всего, что угрожает счастью. Он признает, что есть некоторые преимущества, которые у вас либо будут, либо нет.
Если вам не повезло родиться на самой нижней ступеньке социально-экономической лестницы, или если у вас нет детей, семьи или вообще любимых людей, или же если вы чрезвычайно уродливы, то ваши обстоятельства, которых вы не можете избежать, «очерняют» ваше удовольствие. В таком случае достичь счастья труднее. Но не невозможно. Вам нет нужды располагать материальным имуществом, физической силой или красотой, чтобы начать перестраивать свое сознание вместе с Аристотелем, поскольку он отстаивает образ жизни, в котором важны нравственное и психологическое совершенство, а не материальная собственность или телесное великолепие.
Аристотель признает, что возможны и куда более трудные препятствия: одно из них – если ваши дети или друзья оказываются вконец развращенными людьми. Другое препятствие, которое Аристотель оставляет напоследок, а также рассматривает как самую тяжелую проблему, с которой может столкнуться человек, – это потеря хороших друзей, в которых вы вложили усилия, или – что еще более серьезно – утрата детей, которых забрала смерть.
Однако же потенциально жить хорошей жизнью могут даже обделенные природой люди или те, кому приходится мириться с тяжелой утратой. Можно испытать какое-то, как кажется, непереносимое бедствие, но все равно жить хорошо: «даже в годину несчастья сияние добродетели не меркнет, когда кто-то с терпением переносит непрерывные и суровые беды; и причина этому не бесчувственность, а щедрость и величие души».
В этом смысле нравственная система Аристотеля отличается глубокой оптимистичностью. И она имеет практическую значимость для «каждого», на что указывает инклюзивное использование первого лица множественного числа: «Этот вид философии отличается от большинства других видов философии, поскольку мы не спрашиваем, в чем заключается добродетель только лишь ради того, чтобы узнать это – мы спрашиваем об этом с целью стать добрыми, ведь без этого наш вопрос был бы бесполезным». Фактически, единственный способ быть хорошим человеком – делать добрые дела и всегда обходиться с людьми согласно с совестью.
Дружеские отношения важны для Аристотеля, а принятие этики добродетелей не должно нарушать устои вашей жизни. Аристотелевская цель – нравственная самодостаточность, чтобы быть неуязвимыми для психологической манипуляции, но при этом он признает, что жизнь даже самого независимого человека улучшается дружбой. Аристотель блестяще описывает разные типы взаимоотношений: от брака или его эквивалентов до взаимовыгодного сотрудничества между коллегами и согражданами. Мы могли бы справиться и в одиночку, но с чего бы нам выбирать изоляцию? Более того, не требуется иметь «природного таланта» в добродетели – Аристотель напротив утверждает, что мы не рождаемся добрыми или безнравственными.
Так что не бывает, чтобы было поздно: вы можете нравственно перестроиться в любой момент своей жизни. И что самое интересное, Аристотель настаивает на том, что те, кто хочет справедливо относиться к окружающим, должны любить самих себя. В его гуманистской системе нет места ненависти к себе, самобичеванию или самолишениям. Аристотель задолго до Зигмунда Фрейда заметил, что наши биологические инстинкты являются естественными, а не заслуживающими презрения с точки зрения нравственности. В этом этика Аристотеля сочетается с современным психоанализом.
Новаторство аристотелевской идеи состоит в том, что предосудительные эмоции – даже гнев или мстительность – являются неотъемлемой составляющей здорового духа. В этом отношении философия Аристотеля контрастирует со стоической позицией, что, например, гнев иррационален и является формой временного сумасшествия, поэтому его нужно устранять.
Дело в том, что такие эмоции в меру необходимы – в «промежуточном» или «среднем» объеме. Поскольку люди – это животные, сексуальное желание в должных пропорциях – это прекрасно, тогда как чрезмерный или же недостаточный сексуальный аппетит приводит к несчастью. Гнев также является существенным для процветания личности. Апатичный индивид, который никогда не гневается, не сможет в нужный момент постоять за себя или за своих близких, что также чревато несчастьем. Однако же гнев без меры или по отношению не к тем людям – это порок.
Аристотелевская этика гибкая в своей основе. В ней нет строгих доктрин. Ключевой мерой поведения всегда является намерение: Аристотель проницательно пишет о проблемах, которые возникают, когда для достижения альтруистических целей приходится прибегать к аморальным средствам. Но каждая этическая ситуация индивидуальна. Какой-то человек может запрыгнуть на поезд без билета, потому что он спешит увидеть своего ребенка, который попал в больницу; кто-то же другой может систематически ездить зайцем, имея при этом хорошо оплачиваемую работу.
Аристотель считал, что важны общие принципы, но если не принимать во внимание особые обстоятельства, особенно намерение, то общие принципы могут ввести в заблуждение. Именно поэтому Аристотель с недоверием относился к фиксированным наказаниям. Он верил, что принцип справедливости должен быть неотъемлемым элементом судоустройства – вот почему некоторые последователи Аристотеля называют себя «нравственными партикуляристами». Каждая дилемма требует детального разбора от «А» до «Я». Когда дело касается этики, дьявол действительно может крыться в деталях.
С политической точки зрения, в аристотелизме базовое образование может благотворно сказаться на человечестве в целом. Аристотель поддерживает демократию, усматривая в ней меньше изъянов, чем в других устройствах. В отличие от своего наставника Платона, который отдавал предпочтение элитизму и был скептичен по отношению к умственным способностям людей из низших классов, Аристотель считал, что лучшими экспертами в той или иной сфере (например, в зоологии, отцом-основателем которой он признается) будут те, кто накопил богатый опыт в этой сфере (например, фермеры, ловцы птиц, пастухи или рыбаки), каким бы низким ни был их социальный статус; уровень образованности при этом должен определяться их компетенцией.
Вера Аристотеля в общую добродетельность человечества позволила ему в своих измышлениях дойти до прототипа «умной толпы» – группы, которая вместо топорного поведения, обычно присущего толпе, отличается всепроникающей разумностью, что позволяет ей вести себя максимально продуктивно. Эта идея, сформулированная Говардом Рейнгольдом в книге «Умная толпа: Новая социальная революция» (2003), была предвосхищена в «Политике» Аристотеля: много людей собираются вместе, чтобы держать совет, и становятся таким образом «единой личностью с множеством ног, рук и чувств, но также и единой личностью в том, что касается нравственных и интеллектуальных способностей».
Неувядающая актуальность аристотелизма
Аристотель был первым философом, кто четко разделил неправильные поступки вследствие бездействия и вследствие злого умысла. Отказ от какого-то действия, которое будет правильным в данный момент, может повлечь за собой такие же плохие последствия, как и преступление. Этот насущный этический принцип отражается на том, как мы оцениваем общественных деятелей. У нас действительно возникают вопросы, когда политики допускают ошибки. Но как часто мы спрашиваем у них, чего они не сделали для улучшения общественного благосостояния из того, что было в их власти и сфере влияния?
Мы едва ли спрашиваем у политиков, ведущих бизнесменов, ректоров университетов и членов финансовых советов, чего они не исполнили – об инициативах, которые они так и не запустили, отрекаясь таким образом от своих лидерских обязанностей. Аристотель также был уверен, что богатые люди, которые не используют значительную долю своего богатства для помощи окружающим, тоже не являются счастливыми (поскольку они не поступают в соответствии с добродетельной серединой между финансовой безответственностью и денежной скупостью). Но они также повинны в несправедливости вследствие бездействия.
Аристотель – утопист. Он допускает возможность, что однажды каждый будет способен реализовать свой потенциал, в полной мере раскрыв на практике свои способности (отличительный «аристотелевский принцип», согласно политическому философу Джону Ролзу). Аристотель предугадывает футуристический мир, в котором технологический прогресс сделал бы человеческий труд необязательным.
Он вспоминает мифических персонажей Дедала и Гефеста, искусных мастеров, которые создавали роботов, действующих по приказу: «если бы каждое орудие могло выполнять свойственную ему работу само, по данному ему приказанию или даже его предвосхищая, и уподоблялось бы статуям Дедала или треножникам Гефеста <…> если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы»*. Выглядит почти так, словно Аристотель предугадал современные достижения в области искусственного интеллекта.
*Перевод приводится по: Аристотель. «Политика» / Пер. с древнегреч. С. А. Жебелева // Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. – С. 381.
Политическая теория Аристотеля отличается гибкостью. Вы можете быть капиталистом или социалистом, бизнесменом или сотрудником благотворительной организации, можете голосовать (почти) за любую политическую партию, но вы все равно останетесь последовательным сторонником аристотелизма. При этом, однако, аристотелевские капиталисты должны воспринимать нужду среди своих сограждан как нечто недопустимое. Аристотель знал, что люди вступают в конфликт, когда есть дефицит ценных товаров: «бедность порождает бунт и преступления».
Проявив упорство в обосновании политической теории в контексте базовых потребностей человека, Аристотель дошел до понимания продвинутых экономических идей, которые были доступны в его время – вот почему Карл Маркс так им восхищался. Аристотель соглашается с утверждением Платона из диалога «Законы», что вопиющее неравенство в личном имуществе граждан приводит к сеющим распри тяжбам и отвратительному подобострастию по отношению к самым богатым.
И все же аристотелевские социалисты должны признать, что обязательное включение жилищного пространства в государственную собственность себя не оправдывает. Люди ценят вещи потому, что им нравится ощущение частной собственности, а также потому, что вещи имеют для них ценность; оба эти качества размываются, если имущество нужно делить с окружающими. Аристотель считает, что «каждый человек любит ту или иную вещь больше, если она стоила ему хлопот и трудностей».
Те, кто ныне отрицает влияние человека на изменения климата, не нашли бы поддержки со стороны Аристотеля. Будучи естественником, который верил в строгую проверку гипотез и дотошное исследование на основе повторяющихся актов эмпирического наблюдения, он был бы встревожен текущими свидетельствами того ущерба, что человек причинил окружающей среде.
Первая отсылка к вымиранию биологических видов по причине человеческой деятельности (чрезмерный вылов рыбы) наблюдается у Аристотеля в его трактате «История животных». Рассматривая людей как животных, он проследил нечто бесконечно важное, а именно – изменения в этических отношениях между нами и нашим материальным окружением. Ученые и специалисты в области классики соглашаются, что приверженность Аристотеля жизни согласно тщательно спланированному распорядку и с принятием на себя долгосрочной и полной ответственности как за наше физическое выживание, так и за наше психическое благополучие сделали бы сегодня Аристотеля борцом за окружающую среду.
Только людям присуща инстанция нравственности, из чего следует, что человек, будучи одним из поразительного числа видов, населяющих Землю, обладает уникальной ответственностью за сохранение этого богатства. Но у людей, ввиду их уникальной умственной одаренности, также есть возможность причинять ужасный вред: как сказал Аристотель, обнажая страшную истину, плохой человек может нанести в 10,000 раз больший ущерб, чем животное.
Применимость холистического этико-научного мировоззрения Аристотеля к таким проблемам XXI века, как теократия и загрязнение, влечет за собой вопрос, почему его идеи пользуются столь малой известностью в общественном сознании. Конечно, одна из причин – его часто цитируемые предрассудки по отношению к женщинам и рабам.
Аристотель был зажиточным мужчиной-домовладельцем, и в своей «Политике» он одобряет рабство в случае с греками, порабощающими не-греков. Также Аристотель утверждает, что женщины неспособны размышлять логически и взвешенно. Однако он бы принял во внимание аргументы в пользу обратного, если бы это было подкреплено эмпирическим доказательствами. Аристотель утверждал, что убеждения в каждой области знаний должны быть всегда открыты для пересмотра и корректировки: «изменение полезно в медицине, когда она развивается вперед сравнительно с тем, какою она была у предков, а также в гимнастике и вообще во всех искусствах и науках».
Законы, которые греки использовали в жизни, «были слишком простыми и нецивилизованными»: в качестве примера Аристотель приводит такие устарелые практики, как покупка жен или ношение оружия гражданами. Он настаивает, что своды законов должны пересматриваться, «потому что невозможно, чтобы государственные структуры были раз и навсегда безошибочно организованы по отношению ко всем своим элементам».
Однако же наиболее весомая причина, по которой Аристотель остается неизвестен, заключается в том, что его дошедшие до нас работы являют собой сложные трактаты, написанные специализированным академическим языком. Аристотель адресовал их своим коллегам и студентам. Разумеется, он также является автором нескольких выдающихся работ для широкого круга читателей, написанных доступным, гладким языком – эти произведения стали вдохновением для многих тысяч древних греков и римлян, которые на протяжении 10 веков практиковали этику добродетелей. В их число входили как крестьяне, земледельцы и сапожники, так и цари и государственные деятели.
Вот почему Фемистий, один из крупнейших древних комментаторов аристотелевского наследия, утверждал, что на деле Аристотель был «более полезным для людей», чем любой другой мыслитель. Так остается и по сей день. В 1986 году философ Роберт Дж. Андерсон написал:
«Среди античных мыслителей нет никого, кто был бы способен столь же прямо обращаться к проблемам и тревогам современности, как Аристотель. В равной степени трудно себе представить, чтобы кто-то из современных мыслителей мог бы оказаться столь же полезным для людей, живущих в такие неопределенные времена, как сейчас».
Одна из причин, по которой стоицизм ныне переживает возрождение, состоит в том, что эта философская школа дает конкретные ответы на нравственные вопросы. Однако в произведениях Аристотеля об этике также содержится несколько ясных указаний относительно того, как нужно поступать. Последователям Аристотеля требуется брать на себя полную ответственность как в определении того, какая линия поведения является правильной, так и в повторяющемся применении собственных суждений в жизни.
Главное преимущество, которое сегодня может нам пожаловать Аристотель и которое делает его столь полезным и применимым на практике, – это его альтернативная концепция «счастья». Счастье может быть достигнуто не через доставляющие наслаждение переживания, а только лишь через определение и осознание собственного потенциала (как нравственного, так и творческого), доступного нам при наших личных обстоятельствах, в кругу только нашей семьи, друзей и коллег, а также через помощь другим в этом деле.
Нам нужно взвешенно подходить как к тому, что мы делаем по собственному выбору, так и к тому, чего мы в своих действиях избегаем, поскольку ущерб, причиненный бездействием, может быть настолько же разрушительным, как и тот, который причиняется намеренно. Это включает принятие эмоциональных импульсов, но также гарантию, что мы используем эмоции в качестве проводника к благому, а не позволяем им управлять нашими действиями. Наконец, над всем этим нужно работать непрерывно, поскольку культивирование добродетели и счастье, приобретаемое при таком подходе к жизни, не может быть ничем другим, кроме как пожизненной целью.
На превью – фрагмент картины Густава Климта «Афина Паллада» (1898).
- Аристотель – «Никомахова этика»
- Аристотель – «Политика»