«Теории»: Что делает жизнь приятной. Праздник и запрет в концепции Роберта Пфаллера
Роберт Пфаллер против
Начнем с простого: кто такой Роберт Пфаллер? И зачем вам читать об идеях данного автора?
Пфаллер – довольно оригинальный мыслитель, можно сказать один из последних среди современных европейских философов. Это не преувеличение, за рамками конвенций литературоцентричного постмодерна, аналитической и франкфуртской школы в европейских университетах осталась выжженная земля. Если говорить о крупных независимых фигурах, то исключение составляют, пожалуй, Славой Жижек, Петер Слотердайк, Роберт Пфаллер, да еще несколько имен.
К сожалению, Пфаллер не заинтересовал отечественных издателей, поэтому и почти неизвестен у нас. Лишь в прошлом году вышел первый перевод на русский – книга «Ради чего стоит жить: Начала материалистической философии». Как философ он выступает за значимость удовольствия, глупости и безрассудства в жизни общества, считая это именно политическим вопросом. Пфаллер видит, что современные дискурсы навязывают нам инфантилизм, занимаясь «гиперопекой» под маской борьбы за безопасность, справедливость и индивидуальность. Подобный извращенный паттернализм, ограничивающий всякий негативный опыт граждан, не просто лишает нас взрослого взгляда на мир, но и в значительной степени убивает удовольствие от жизни.
Безусловно критический пафос Пфаллера обращен на его собственную ситуацию – на существование в ЕС с его уровнем жизни, бюрократии и социально-политической обстановкой. Но нельзя не заметить, что основные черты нового дискурса ограничений всё чаще проявляются и в нашем обществе. Многие так же при покупках мыслят акциями и скидками, экономя на спичках с каким-то плюшкинским удовлетворением. Многие становятся все более нетерпимы к публичному и открытому наслаждению других: будь то чьи-то праздники, откровенный юмор или подростковые приколы (я уж не говорю о курении, сексе, наркотиках). А многие с удвоенной энергией требуют от государства быть «хорошим родителем», способным ответить за всё, считая именно это активной гражданской позицией.
Цель, смысл или удовольствие?
Название выше упомянутой работы Пфаллера почти что режет ухо. В нашу эпоху иронии-(недо)постиронии подобная постановка вопроса звучит слишком наивно и/или слишком серьезно. Нечто подобное теперь могут позволить себе только идиоты и проповедники-сектанты. Собственно, снисходительная улыбка, с которой на меня смотрели некоторые люди, увидевшие название данной книги, говорит об этом намного красноречивее. И все-таки неуместность и даже постыдность разговора о том, ради чего стоит жить, точно указывает на симптоматичность этого вопроса. То, что эта тема исключена из «нормального» дискурса, говорит очень многое о современном обществе.
Поэтому, как замечает Пфаллер, вопрос этот нужно вернуть на повестку дня. Вопреки сложившемуся убеждению, что это либо слишком абстрактный, либо слишком интимный вопрос, чтобы обсуждать его, да еще и с философами.
Важно отметить, что такая формулировка - «ради чего» - более точна, чем привычный нам «смысл жизни». «Смысл жизни» смешивает в себе две совершенно разные вещи – цель жизни и оправдание/ценность индивидуальной жизни как продолжающейся. Идти к чему-то и ценить движение само по себе (вне зависимости от приближения к цели) – отличаются по сути, порой даже как противоположности. Таков уж человек, это противоречивое, изнутри раздвоенное существо.
Причем важность второго аспекта забывается, затушевывается невнятными соображениями насчет цели жизни. Меж тем именно по линии ценности жизни проходит ощутимый раскол между позициями современных идеалистов и материалистов. Идеалисты обязательно возводят всё к смыслу, даже удовольствия и достижения должны быть обязательно увязаны смыслом, в то время как для материалистов удовольствия и свершения выступают самостоятельной причиной (наравне со смыслом) продолжать жить.
Пфаллер очень тонко разоблачает целый ряд современных дискурсов, которые как кажется на первый взгляд не связаны друг с другом. Он отмечает, что у них есть общий вектор – оправдывать ограничения смыслом, забывая о важности удовольствия, что легко обращается в зачарованность не-жизнью. И у них есть общий психополитический эффект: вместо рассуждений они предлагают паниковать и действовать, не раздумывая. Для этого они ловко манипулируют словами, которые кажутся самоочевидными: боль, опасность, вред, дискриминация. Однако именно здесь и следовало бы остановиться и вспомнить уроки материализма. Ведь только материализм по мнению Пфаллера способен нам дать противоядие от паники и помочь «приобрести спокойную, но не праздную рассудительность».
Два столпа материализма
В философском плане Пфаллера можно считать современным продолжателем эпикурейской традиции: он уверен, что ключевой вопрос философии – этический, и это вопрос об удовольствии как единственном источнике блага. Впрочем довольно высоко он ценит и стоика Эпиктета, а также киников. Подобный ракурс задан материалистической ориентацией, в которой он видит главное противоядие против современной постмодернистской культуры, пестующей страхи, тревоги, пессимизм и нарциссизм. По сути философ берется повторить жест Эпикура, который хотел сделать свою атомистическую теорию лекарством от всего того, что заставляет человека страдать больше, чем он мог бы. Эпикур для этого создавал аргументы против страха перед богами, смертью, страданием, а что же предлагает Пфаллер?
По Пфаллеру материалистическая философия опирается на два тезиса.
Первый тезис: мир существует независимо от нас. При этом данное суждение из области онтологии и теории познания стоит дополнить этико-эстетическим уровнем. На нем эта же идея звучит так: этот мир является единственным и лучшим из тех, что у нас есть. Или еще проще: этот мир не является идеальным и не будет отвечать на все ваши капризы, но он вполне годится, чтобы в нем жить и получать удовольствие. Поэтому Пфаллер предлагает удачную метафору, согласно которой материализм всегда тяготеет и проясняется жанром комедии, а идеализм – трагедией.
Благодаря этому тезису он показывает почему постмодернизм – это по большому счету идеалистическая парадигма. Дело в том, что важно отличать комедию от шутовской культуры, которая является изнанкой и поддержкой трагедии. Постмодерн с его иронией и отказом от истины – намного ближе к трагедии, потому что комедия не конфликтует с истиной. Трагедия же строится на принципе неудачи: практически все трагедии демонстрируют, что нечто возвышенное или великое не может реализоваться в этом мире и в итоге терпит поражение. Проблема лишь в том, что идеализм слишком часто подменяет эту логику иной: если есть неудача, значит это подтверждение величия (что очевидно неверно). Отсюда совершенно понятным становится почему современный нарциссизм утверждает себя не через успех, а скорее через поражение и нехватку. Постмодернистская чувственность говорит: «Ты хороший, потому что ты слабый»; это и есть лозунг нарциссизма, жаждущего не действий и борьбы, а оправданий (главным образом обвиняя другого в том, что он силен и поэтому несправедлив). Безусловно эта подмена в той или иной степени участвует и в формировании «культуры жалоб» – дискурса обиженных и оскорбленных, набирающего популярность во всем мире.
Второй тезис: мир по сути прост (состоит из атомов/материи), но из сложных сочетаний (бессмысленных столкновений атомов) рождается впечатление, что смысл есть. Однако материалист должен помнить: никакого изначального смысла нет, а человек – не центр и не цель мира. Или как формулирует это Альтюссер: «материализм не рассказывает историй». Материалист знает, что иллюзии важны, и это заставляет его считаться с миром и с другими.
Здесь также Пфаллер ставит безжалостный диагноз современности – идеализм болен тщеславием и самолюбованием. Он убеждает людей в том, что они свободны, что они вольны сами решать кто они есть, невзирая на мнение окружающих, а затем упрекает их в неудаче. Подобное отношение движимо влечением к смерти, отвращением к этому миру. Однако мы не так свободны, как нам кажется. И очень часто мы и есть те, кем мы являемся для других. Не надо басен.
Праздник непослушания
Отсюда со ссылкой на Эпиктета Пфаллер выводит одну из важных линий, как же сделать свою жизнь более приятной: для этого нужно не гнаться за недостижимым идеалом, а учиться жить в данных обстоятельствах. Или проще: «в театре жизни – дело не в хорошей роли, а в том, чтобы играть ее хорошо». Умение делать свое дело хорошо наполняет радостью и самоуважением, поэтому менять жизнь нужно через расширение знаний, навыков, репертуаров, а не через нытье и бесконечные требования. Симптоматично и то, что современный мир как раз ничего не хочет знать о навыке: любое повторение в образовательных процессах осуждено и заклеймено как нетворческая рутина. Все хотят быть хорошим кем-то и тужатся, конструируя себе хорошую роль. Но такая имитация, увы, обычно не приносит удовольствия.
Но, пожалуй, главным ориентиром в идеях Пфаллера становится то, что Батай назвал повседневной трансгрессией. Он обращает наше внимание на то, что источник многих наших удовольствий – это нечто дурное, осуждаемое. Или если быть точным: такие вещи оцениваются по-разному в разных контекстах. Например, алкоголь, сигареты, пустая болтовня, излишки сладкого, кофе и т.п. вещи обычно считаются избыточными, но в атмосфере праздника моментально становятся одобряемыми и даже обязательными. Собственно, тем они и ценны, что в итоге сами становится вещами, позволяющими нам ненадолго выйти из рутины – например, беседа с сигаретами и кофе в рабочий перерыв. Они наделяют людей достоинством, здесь возникают свобода, удовольствие, юмор. Пфаллер подчеркивает, что для создания такой возвышающей вещь атмосферы нужна социальная ситуация, оформляющая публичное удовольствие с другими.
По сути это и есть та важная иллюзия: поведение в социуме подчиняется условностям («как будто»), но именно они позволяют состояться вежливости, учтивости, а сама маска/роль – открывает пространство для осознанной игры и свободы. Подобные социальные ритуалы ограничивают удовольствие («не всё время праздник»), но они же ограничивают и аскезу («делу время, но и потехе – час»). Благодаря такой социальности человек выходит из своего нарциссизма. Современная же культура истребляет подобные ритуалы (мол, наслаждение на людях может задеть кого-то), а потому загоняет человека обратно в нарциссизм.
Проблема обостряется еще и тем, что, уходя от социальных анонимных требований, человек становится практически беззащитен перед внутренними требованиями своего Сверх-Я. И оно наказывает тем строже, чем сильнее мы подчиняемся. Поэтому все больше людей загоняют себя в строжайшие рамки тайм-менеджмента, образа успешного человека, здорового образа жизни, приверженности идеологиям (от радфема до неотрадиционализма). И это искушение – найти смысл (а на деле насиловать себя и фрустрироваться всё больше) – оказывается намного более сильным, чем простая жажда удовольствий. Ненависть к жизни живет в каждом из нас и нуждается в ограничениях. Современный же мир пытается ее эксплуатировать ради прибылей и манипуляций, похоже даже не понимая насколько опасен этот выпущенный джин.
Уже не дети
Как это ни банально, но для ухода от нарциссизма и режима паники есть простое и верное средство – повзрослеть. Однако это не так-то просто, ведь повзрослеть – значит, не физически прожить какое-то количество лет, а взрастить внутри себя структуры, которые позволяют создать дистанцию ко всему тому, что пытается нами манипулировать.
И здесь Пфаллер демонстрирует очень тонкое знание диалектики: он заявляет, что быть взрослым – значит быть способным к рефлексивному самоограничению. Взрослый – это не поза, которая строится на следовании определенным правилам, а это скорее внутреннее удвоение этих правил. Диалектика самоограничения должна быть вписана в само явление, что приводит к нетавтологическому удвоению: следует "разумно быть разумным", "по-взрослому взрослым", "ограничивать себя в самоограничении". И кстати, это внутреннее раздвоение – хорошо известный прием комедии. Еще Фрейд замечал, что только раздвоение в отношении себя позволяет воспринимать себя с юмором.
Если изложить это проще, то разница между инфантильностью и взрослостью пролегает не в степени серьезности, а в степени свободы в ее отношении. Дети иногда могут быть убийственно серьезны (например, заморачиваясь на правила дорожного движения, школьные установки, экологию и т.п.), но они не становятся от этого взрослыми – именно потому что не могут выйти из позиции, не разрушив ее. Взрослый же, исполняя правило, знает, что его можно и нужно нарушать – используя ту же логику, что породила это правило. Например, в атмосфере праздника, отдыха или даже особых обстоятельств. Это и значит быть разумно разумным или как говорит Пфаллер «не быть занудой».
Парадоксальным образом взрослым оказывается тот, кто способен дать место своему «внутреннему ребенку», ведь в конце концов всё в нашей жизни, что связано с удовольствием – тесно сплетено с детским опытом. «Быть взрослым – не значит ничего иного, кроме как способность на короткое время наплевать на взрослость». Любопытно отметить, что для одних это вполне очевидно на чувственном уровне (и даже не требует доказательств), для других же – здесь оказывается полезна та самая материалистическая философия.
Собственно, уже Эпикур отмечал, что сильную радость или отчаяние вызывают не реальность, а представления о ней, то есть воображение. Поэтому от того, как мы пользуемся воображением, зависит очень многое в жизни. Удовольствие тесно связано с определенной формой воображения – анонимной фантазией или интерпассивным представлением (я радуюсь иллюзии, т.к. верю, что кто-то другой верит в нее, сам же я получаю удовольствие, сохраняя дистанцию). Игры, искусство, красивые публичные ритуалы – строятся на этом. То, что кажется простой, чувственной радостью, обычно тоже сопровождается формой иллюзии, которая обманывает только других.
Культура удовольствий
Любопытно, что на стороне Пфаллера в той или иной степени выступают и авторитетные теоретики культуры – Мосс, Фрейд, Батай, Хёзинга. Хотя принято считать, что именно культура, а главным образом мораль и религия запрещают нам удовольствия. Проблема такого поверхностного взгляда была очевидна уже для Фрейда: запреты не только «запрещают», но и создают желания, которые могут обернуться удовольствием. В анализе тотемизма Фрейд и Батай обнаружили, что ранние формы религии включают в себя предписания делать то, что запрещено. Например, многие племена строго карают за убийство тотемного животного, однако у них же существует и обычай – поедать мясо этого животного в религиозные праздники. Без этой сублимации и трансгрессии есть только удовлетворение. Культура и есть источник самых разных – простых и сложных удовольствий. Причем, важно отметить, что трансгрессия нужна не потому что удовольствие появится по контрасту с неудовольствием. Нет, здесь важен именно элементы траты и праздника, возвышающий вредную или запретную штуку до статуса «Вещи». Что, например, хорошо видно на примере сигарет: не будь они вредны, то их эстетика была столь же простой и неинтересной, как у монпансье.
Все выше упомянутые мыслители также отмечали значимость игрового и творческого начала в культуре, которые тесно связаны с запретами, правилами и ограничениями. Современная антропология в целом подтверждает и то, что первоначально религии многих народов не содержали в себе ничего, кроме вот этих правил для праздников и разыгрывающихся там ролей и ритуалов. Вполне возможно, что страх и постоянные мысли о богах приписаны таким ранним религиям более поздней культурой.
Так ради чего мы живем? Ради работы или игры? Похоже, что и то, и другое могут приносить удовольствие при двух парадоксально звучащих условиях. С одной стороны, их стоит разделить в своей жизни, а с другой стороны, их не стоит очень резко отграничивать друг от друга. Как это возможно? На деле всё просто: первое условие означает дать место в жизни тому и другому (позволить игре прекращать время работы, а затем заканчиваться отдыху), второе же подсказывает, что осознанное участие в игре и в работе по сути ничем не отличаются – и то, и другое означает хорошие исполнение своей роли в заданных правилах и условиях.
И здесь вновь возникает вопрос: что же не так с нашей, современной культурой? Вроде бы и игровое, и сублимативное начало здесь присутствуют. По мнению Пфаллера проблема в замене социальности и публичного удовольствия на вещи, которые содержат миф об удовольствии. Современный культурный капитализм продает не вещи, а переживание вашей жизни, однако, вместе с вещами вы получаете требование ими воспользоваться (для удовольствия). Такие товары (например, ярко иллюстрированные кулинарные книги, внедорожники, сексигрушки) показывают, что новая экономика строится не на дефиците товаров, а на нехватке потребностей. В итоге вещь становится формой бегства от удовольствия. Или можно сказать оно превращается в симптом, в котором наслаждение мигрирует в страдание. В вещах для удовольствия должен быть негативный момент, но постмодерн его избегает.
Пфаллер здесь приводит пример автомобилей, который выглядят как внедорожники (и символизирует свободу, желание путешествовать в диких условиях), но на деле имеют привод на два колеса, т.е. явно пригодны только для города. У Жижека масса подобных примеров: вещи без собственной (опасной) субстанции – от декофеинизированного кофе до дистанционного секса. Вместе с праздником ушло удовольствие, и появилась зависть к чужому удовольствию, рессентимент.
Что же делать?
Известный философ Василий Розанов уже ответил на вопрос «что делать?»: «Как что делать: если это лето – чистить ягоды и варить варенье; если зима – пить с этим вареньем чай». Безусловно подобная простота лишь видимость, за которой нужно суметь увидеть настоящее сообщение. То же можно сказать и о Роберте Пфаллере. Его рецепты, хотя и опираются на глубокие теоретические рассуждения, по большому счету хорошо известны здравомыслящим людям, избегающим слишком примитивных жизненных шаблонов. Более того, схожие мысли уже высказывали другие авторы и персонажи. Пожалуй, наиболее точно в логику Пфаллера попадают высказывания агента Купера из «Твин Пикс», тоже склонного к изяществу простоты, разумности и умению наслаждаться мелочами жизни.
Вот, например, его формула, которой лично я пользуюсь многие годы:
«Ежедневно, раз в день, делай себе маленький подарок. Не планируй его заранее, не жди, просто позволь себе его принять. Это может быть новая рубашка или послеобеденный сон в кабинете. Или две чашки хорошего, горячего черного кофе».
Такая спонтанность, нарушающая рутину жизни, совершенно лишена театральности, зато поддерживает удовольствие от жизни и способность к творчеству. Это такой театр имени себя и только для себя, который при этом оставляет место для других в жизни. Именно в этом и заключается умение быть разумно разумным. Опираясь на разум, важно не превратить его в единственную, чахнущую подпорку. Как ни странно, радость скорее питает разум: если и не умение, то желание им пользоваться. И напротив, излишняя мрачность и аскеза всегда оборачиваются строгостью к жизни, за чем вслед идет поза «уставшего знающего», сводящего всё к «уже было» и прочим заскорузлым стереотипам. Кстати, Дэйл Купер в один из тяжелых для себя моментов выскажет ценную идею и по отношению к нашим страхам, убеждающим нас в неотложности действий. Его идея о панике одинаково касается как индивида, так и общества. Лежа в крови на полу, он продолжал думать: «Получить пулю не так страшно, как мне всегда казалось. Главное — не паниковать. То же самое можно сказать про многое жизни: не так уж плохо, главное — не паниковать».
Пфаллер уверен, что счастье как чувство существует, и не является сугубо ретроспективной оценкой событий («был счастлив»). Для этого лишь нужен достижимый ориентир, достойный преследования. Важно учиться вырабатывать свои идеалы, стимулирующие к поступкам, а не пригодные лишь для страдания из-за несоответствия им. Подростковая поза – требовать от мира того, чего не дано, закрывает множество возможностей вполне реальных. Самое трудное переучить свой ум видеть их и радоваться тому, что возможно. Мне кажется Дэйл Купер, хотя и выдуман, но вполне реален. И поэтому его монолог в ситуации угрозы смерти звучит немного наивно, но вполне способен вызвать зависть, у тех, кто в погоне за идеалом забыл о радости.
В подобные минуты, как ни странно, начинаешь думать о вещах, о которых сожалеешь и о том, что хотел бы изменить. Я хотел бы относиться к людям с большим вниманием и уважением. Хотел бы подняться на высокий, но не слишком, холм, сесть на прохладную, но не слишком, траву и подставить лицо солнцу. Хотел бы раскрыть дело о похищении Линдберга (примечание автора: имеется в виду Чарльз Линдберг-младший, полуторогодовалый сын известного летчика-миллионера, который был похищен и убит в 1932 году. Многие детали преступления так и остались не раскрыты). Заняться любовью с красивой женщиной, к которой испытывал бы настоящие чувства. И, разумеется, я хотел бы посетить Тибет. Хотел бы, чтобы им вернули страну, и Далай-лама смог вернуться на родную землю.
Каждый должен сам пройти этот путь от наивности детского состояния к социализации и образованию, делающему многое сложным для нас, а затем обратно – к простым и понятным, а главное личным способам жить эту жизнь с удовольствием. Как сказал один весьма неглупый человек: «Обожаю простые удовольствия. Это последнее прибежище для сложных натур». Но чтобы понять это и прийти к этому – необходима практика. Практика поисков, проб и ошибок на пути к тому, что действительно делает жизнь приятной и достойной продолжения.
- Славой Жижек - Интерпассивность
- Robert Pfaller - On the Pleasure Principle in Culture: Illusions Without Owners
- Дэвид Линч, Марк Фрост - сериал "Твин Пикс" (сезон 1, 2)