«Интертекст»: Тайна saudade. Непереводимое слово для обозначения «наличия отсутствия»

Отголосок былой радости

«Я молюсь за друзей, которых больше нет рядом. Я молюсь за свою семью и своего дядю, который умер», – рассказывал мне Бруну. Мы беседовали в нефе католической Церкви душ повешенных Санта Крус, расположенной в Сан-Паулу. В этой церкви, возведенной рядом со старыми городскими виселицами, прихожане обращают свои молитвы к мертвым. «Когда я здесь, я чувствую себя хорошо», – говорил Бруну. «Я даже чувствую, что по ту сторону тоже всё хорошо». Он рассказал мне, что в этом месте есть нечто особенное, вызывающее в нем некое «ощущение». «Когда вы погружаетесь в воспоминания о ком-то, кто был к вам по-настоящему добр, это внушает еще бóльшую saudade», – говорил он.

В португалоязычной среде saudade – ключевое слово из тех, что обозначают эмоции. Будучи сродным ностальгии и страстному желанию, этот термин не имеет прямого эквивалента в английском языке [равно как и во многих других – прим. пер.]. Как поет бразильский музыкант Жилберту Жил в песне «Toda saudade», это слово означает наличие отсутствия «кого-то или какого-то места – словом, чего бы то ни было».

Человек может испытывать saudades (формы единственного и множественного числа взаимозаменяемы) по людям или местам, а также по звукам, запахам, вкусам и еде. Можно даже испытывать saudades по самой saudade [в португальском это слово женского рода – прим. пер.]. Дело в том, что «испытывать saudades – это хорошо» (é bom ter saudades), как утверждает расхожая поговорка. В этом чувстве есть определенное удовольствие. Несмотря на свою болезненность, укол saudades – это напоминание о чем-то хорошем, что осталось в прошлом.

Союз желания и боли

В 1912 году португальский поэт Тейшейра де Пашкуайш определил saudade как «жажду чего-то любимого, обернувшуюся болью отсутствия». Это острое чувство, о котором часто говорят, что оно исходит из сердца. Семантика saudade отличается яркой образностью. Носители португальского языка жалуются на то, что они «умирают от saudades» (morrendo de saudades), или же что они «убивают saudades» (matar saudades), удовлетворяя желание. Невзирая на свою гиперболичность, болезненная поэтика этого слова проливает свет на то, как эмоциональные узы наполняют жизнь человека смыслом.

Народная традиция соотносит saudade с чувством отдаленности и утраты, от которого страдали семьи ушедших в плаванье моряков во времена португальских географических открытий. Тогда как в этой фольклорной истории ухвачена поэтическая двойственность понятия, его этимология остается неясной. Архаичная форма soidade появляется в XIII веке в стихах трубадуров, воспевающих стенания возлюбленных в разлуке. Большинство специалистов сходятся во мнении, что эта форма происходит от латинского solitate («одиночество»), на которое позже оказало влияние португальское слово saudar («приветствовать»), прежде чем обрести свою нынешнюю форму.

Но некоторые исследователи предлагают альтернативные этимологии – так, согласно одной из версий, saudade восходит к арабскому слову sawdā, которое означает мрачное или меланхоличное настроение. Это полемика с высокими ставками: saudade неотъемлема от португальского самопонимания, а вопрос о происхождении этого слова сопряжен с более глубокими факторами в определении португальской этнической принадлежности и идентичности.

Saudade стала маркером португальской идентичности во многом благодаря такому литературному движению начала ХХ века, как саудадизм. Основанный спустя два года после республиканской революции 1910 года, положившей конец многовековой монархии, саудадизм обещал культурное обновление во времена неопределенности.

В книге «Сотворение saudade» (англ. «The Making of Saudade», 2010) португальский антрополог Жоао Леаль пишет, что саудадисты стремились восстановить «утраченное великолепие» португальской культурной жизни, «заменив иностранные влияния – в которых видели причину упадка страны со времен Великих географических открытий – культом “португальских вещей”, отражающих истинную “португальскую душу”». Провозглашая saudade подлинным выражением «лузитанского духа», саудадисты поместили эту эмоцию в центр своего культа.

Носители португальского языка обычно хвастаются, что слово «saudade» невозможно перевести. Хотя это и старое утверждение – король Португалии Дуарте (правил с 1433 по 1438 гг.) отстаивал уникальность saudade еще в начале XV века – именно благодаря саудадистам это явление обрело такую известность. В манифесте движения Пашкуайш повторял, что это понятие не поддается переводу, вместе с тем декларируя, что «испытывать saudade могут только португальцы».

Связывая это специфическое чувство с португальским этногенезом, Пашкуайш заявлял, что совершенный союз желания и боли, которым является saudade, отражал «идеальный синтез» арийской и семитской крови, унаследованной португальским народом. И хотя современники приводили близкие по значению эквиваленты из других языков, националистически заряженная saudade в трактовке Пашкуайша стремилась закрепиться в языке и сознании, апеллируя к культурной элите.

Эмоциональный магнетизм

Существуют ли вообще культурно маркированные эмоции? Вопрос состоит в том, присущи ли эмоции, обозначаемые такими словами, как saudade, исключительно какой-то одной культуре или же напротив, люди из любых мест могут испытывать тот же самый спектр эмоций, но распознавать и выделять эти эмоции по-разному, основываясь на культурном наличии определенных эмоциональных концептов.

Психологи Ю Ниийя, Фиби Эллсворт и Сусуму Ямагучи (Yu Niiya, Phoebe Ellsworth & Susumu Yamaguchi) полагают, что «зафиксированные в языке эмоции могут действовать как магниты для эмоционального опыта, притягивая неопределенные чувства» к хорошо известным концептам. Это также значит, что такие отсылающие к эмоциям слова, как ностальгия или saudade, приобретают разные эмоциональные оттенки в разных местах и в разные исторические периоды.

Бразильские интеллектуалы часто проводят различие между собственной saudade и португальской. В 1940 году бразильский писатель Освальдо Орико описал бразильскую saudade как «более радость, чем печаль, более воображение, чем боль … это saudade, которая не плачет, а поет». Представление Орико о веселой saudade отразило радостное и оптимистичное понятие brasilidade («бразильскость»), которое возникло в ранние годы первого режима Жетулиу Варгаса (1930-1945).

Но saudade также может отличаться неодобрением или возмущением. В своем исследовании 2017 года, посвященном saudade в бразильском кино, культуролог Джек Драпер (Jack Draper) из Миссурийского университета пишет, что такие режиссеры середины прошлого века, как Умберту Мауру, выражали saudade по деревенской жизни, реагируя таким образом на девелопментализм и сельско-городскую миграцию. В современном же политическом климате, который полон раздоров, некоторые консерваторы в открытую выражают saudade по бразильской военной диктатуре, которая им представляется противоядием от безудержной коррупции, жестокости и экономического упадка.

Но действительно ли кто-то может испытывать saudades по диктатуре, империи или какому-то другому государственному строю? Или же дело в том, что это слово настолько любимо, сильнодействующе и общеупотребительно, что оно легко может быть использовано и в политических целях? Вероятно, что так. Ведь если примеры таких преданных своей вере людей, как Бруну из Церкви душ, нам о чем-то и говорят, так это о том, что saudade – это всегда удовольствие и привилегия. Это чувство, которое является как дар, несмотря на свою связь с чем-то, чего больше нет. Это откровение: охваченные saudade, мы осознаем, чтó нам более всего дорого и чтó делает нас теми, кто мы есть.

Оригинал

Фото на превью: 2018 Clube de Fado.

Об авторе: Майкл Аморузо (Michael Amoruso) – старший преподаватель, работающий по приглашению в Амхерстском колледже, Массачусетс.