Стрит-арт: мышление посредством улиц

Статья №6. Право быть никем. Еще раз о сообщении в стрит-арте

В предпоследней статье из курса о стрит-арте Concepture еще раз останавливается на посыле, который райтеры вкладывают в свои произведения. При этом особый акцент делаем на том, существует ли у стрит-арта своя этика.
Статья №6. Право быть никем. Еще раз о сообщении в стрит-арте

Стрит-арт – это не просто выражение мыслей, это еще и поиск верного тона для высказывания. В конце концов, нужно же чем-то отличаться от рекламы, проповедников и прочих впаривателей. В том числе поэтому для райтеров так важен контекст города – открытый, неожиданный и сохраняющий анонимность. Вместе с этим чувствовать ответственность и избегать лжи в сказанном – значит определять для себя рамки. Рамки в потенциале означающие этику, а возможно и какую-то особую позицию высказывающегося.

«Нужно немало храбрости, чтобы анонимно заявить о себе в западной демократии и потребовать того, во что никто, кроме тебя, не верит – например, мира, справедливости и свободы». Бэнкси

Как уже было сказано в прошлом тексте: если рассматривать стрит-арт как высказывание, то можно изучать его содержательную часть, а можно рассуждать о позиции высказывающегося и статусе самих изображений. Сегодня поговорим о втором – об этике и проблеме контекста.

В конечном счете стрит-арт довольно легко именуют «искусством от кого угодно для всех подряд» (from anyone to everyone) или «голосом молчащих» или даже «ничейным творчеством». В нем настойчиво выделяют протест, анонимность и концептуальность. Однако стоит более серьезно отнестись к вопросу о том, что значит быть анонимным «кем угодно/никем» и зачем это вообще кому-то нужно?

Вторая позиция

Даже на первый взгляд стрит-арт отнюдь не кажется деятельностью совершено ничем не связанных людей – нам в той или иной степени кажется, что у всех этих авторов есть что-то схожее. В силу этого и возможны вопросы о том, какими идеям и представлениями они руководствуются. Одна из таких точек – это вопрос о том, существует ли какая-то этика стрит-арта? Или даже философия, на которой основывается понимание деятельности и ответственности уличных творцов?

Конечно, было бы очень идеалистично представлять, что стрит-арт делают люди, сплошь осенённые высокой социальной ответственностью и моральными добродетелями. И все же в этом есть доля истины хотя бы потому, что само занятие стрит-артом содержит в себе ощутимый привкус идеализма. Ведь он существует в логике дара, а не обмена. Вопреки каким-либо ожиданиям, райтер прежде всего дарит свою работу другим. Хотя и дар, оцененный по достоинству, побуждает к ответному дару (та же симпатия – это тоже дар, невозможно ее получить в обмен на что-то). В каком-то смысле логика дара, равно как и рефлексия высказывания, могут сформировать определенную этическую позицию.

Мне это представляется в виде (возможной) эволюции взглядов. Очевидно, что мы не всегда продумываем до конца причины, почему мы занялись тем или иным делом, а тем более все последствия. И первоначально многие аспекты уличных вылазок просто не осознаются: например, понятно, что хочется связи с другими, но какой и ради чего? Постоянство деятельности дает опыт, а иногда и понимание скрытых моментов этой деятельности.

Так на смену нерефлексивной позиции («просто делаю») приходит другая, обычно более продуманная. Ведь и у граффити-райтеров в итоге сложился своеобразный кодекс. Это похоже на эффекты роста профессионализма, с которым приходит некоторая (профессиональная) этика и ответственность. То есть внезапно возникают по-своему логичные как исключения из правил, так и дополнительные ограничения.

Работа Charles Leval

Может ли райтер закрасить чужую работу? Для того, кто тегает или бомбит – ответ очевиден, для начинающего стрит-райтера – уже нет (хотя и он может сделать это). Но тот, кто сам сделал много работ, знает все сложности, радости и разочарования этого труда – скорее всего выработает уважительное отношение к чужому творению. Причем гораздо чаще это будет уважение не к качеству писа, а к самому жесту и сообщению – человек хотел что-то сказать и сделал это.

И наоборот, в отношении некоторых вещей он может посчитать своим долгом закрасить их (например, рекламные трафареты наркоты и кредитов или оскорбления). Ведь это тоже способ высказаться и способ взять на себя социальную ответственность. Кроме того, и отношение к коллегам у тех, кто долго занимается стрит-артом, обычно выравнивается (поначалу же предостаточно обожания, зависти, гиперкритичности и т. п.).

Поменяться может и отношение к людям – как в целом, так и к отдельным социальным группам. Это может произойти как из опыта (случайно), так и из логики работы. Под случайным опытом имеется в виду опыт взаимодействия с другими: например, кто-то после контакта со стражами порядка может обнаружить, что поменял к ним отношение в лучшую или худшую сторону, но здесь ощутима именно случайность и ситуативность («какие люди попались»).

Своя этика есть у стрит-арта и в отношении городской среды. Собственно, это было одним из его новшеств: в отличие от граффитистов, молодых авторов не привлекали теггинг и трейнрайтинг, им хотелось обыграть условия города, включить свою работу в целое, не разрушая его. И это по-своему странное самоограничение для тех, кто просто хочет высказаться. Вероятно, одной их причин для этого стал культурный бэкграунд стрит-райтеров: знание искусства, уважение к архитектурному стилю города, понимание влияния контекста на интерпретацию произведения.

Другая причина – хорошее знание города, его сподручность и привычность (город с его трещинками, проводами, трубами, трансформаторными и телефонными будками, нишами и крышами домов – для некоторых понятный и знакомый «материал», который было легко держать в уме и при возможности использовать). Как бы то ни было, именно вопрос о контексте поучаствовал не только в оформлении стрит-арта в нечто целое, но и подогрел дискуссию о нем в момент, когда стрит-арт начал получать социальное признание.

Дело о контексте

Некоторые объекты стрит-арта вызывали интерес странноватых коллекционеров и прежде, но где-то в 2002-2003 годах происходит ощутимый скачок в его признании – как на арт-торгах и в частных коллекциях, так и у галерей и искусствоведов. Например, наиболее известные исследования о стрит-арте опубликованы главным образом в 2004-2011 (прежде словом street art иногда называли и граффити, и политические надписи или муралс, и акции, близкие по смыслу уличным перфомансам или идеям ситуационистов).

Чувак от Invader

Возникший ажиотаж многим в среде стрит-арта откровенно не понравился. Кого-то возмутили кражи и изъятия работ, например, Стивена Лазаридса (галерист, бывший долгое время конфидентом и спикером Бэнкси), который считает, что продаваться должны авторские принты, а уличные работы оставаться доступными для всех. Других в принципе не устраивает превращение стрит-арта в товар, а иногда и участие в галереях, т. к. это тоже меняет контекст восприятия данных работ. Третьи посчитали, что излишнее внимание капитала и медиа навредит как самим авторам (их анонимности), так и всему движению стрит-арта (создавая нездоровую конкуренцию и завышенные ожидания у начинающих).

И практически во всех случаях звучит заявление о том, что вторжение извне нарушит контекст, который и позволяет существовать уличному творчеству на грани – между искусством и вандализмом, между узнаваемостью стиля и анонимностью, между доступностью и локальностью (могут видеть все, но нужно ехать туда, где это сделано), между чистой эстетикой и социальным месседжем.

С противоположной стороны звучат рассуждения о том, что присвоение стрит-арта позволяет его защитить и сохранить (и это, конечно, факт, что люди не готовы платить за сохранение, например, за установку вандалоустойчивого стекла на всеми любимый стрит-арт). Да и коллекционировать люди в праве все, что не запрещено законом: даже выпиленные куски стен, выброшенные эскизы или кем-то давно и за дешево купленные принты ныне известных авторов. Тем более что мало что сравнится в причудливости с логикой коллекционеров (настоящих, а не тех болванов, что диверсифицируют портфель активов).

В то же время коллекционирование в общем-то и есть по своей сути концентрированное стремление все сохранить, противопоставить свое собрание разрушительному воздействию жизни и времени. Но это невозможно. И стрит-арт об этом постоянно напоминает.

Кроме того, несложно признать и тот факт, что слишком часто такое присвоение (в коллекцию) строится на воровстве. Воровстве по сути, а не по букве закона – воровстве, которое просто плюет на то, что хотят или хотели бы все остальные, для которых стрит-арт и создан. Иными словами, для стрит-арта оказывается весьма важным мотив, а не действие – ведь смириться с закрашивающим твою работу рабочим как-то проще, чем с жалобщиком или богачом, решившим ее присвоить.

Одна из работ Monsieur André

Та же сложность и в отношении с музеем. Да, есть прекрасные вещи, которые жалко терять. Но отличается ли фото- и видео-съемка, запечатлевающая стрит-арт, от реального выпиливания или снимания слоя со стены? Почему, судя по устойчивым попыткам музеев современного искусства, оказывается важным сохранить нечто реальным (да и в самом деле, если можно потрогать – это что? реально?)? На мой взгляд здесь недостаточно просто сослаться на контекст.

Контекст изменчив, и проблема лишь в том, что происходящие подмены не должны быть резкими. Именно так обстоит дело в отношении классического искусства: оно тоже создавалось не для музея и его сохранение происходило разными способами (в т. ч. через кражу, превращение в трофей, забвение, сокрытие от других и т. д.).

Стоит признать, что изменение контекста – это и есть практика музея. Однако и у нее есть позитивные стороны, несмотря на анти-музейный пафос некоторых современных течений. Разве сами стрит-райтеры не делают то же самое: играют с образами, вырывают их из привычного контекста, вписывают в другой и получают «новое» сообщение?

Поэтому излишне болезненная реакция некоторых стрит-артистов объясняется такими же стереотипами в отношении музея, каковые есть и в отношении уличного искусства у искусствоведов и кураторов. В том числе и идеологическими. В самом деле, а что если мотив выставки стрит-арта был не в колонизации и навязывании своих оценок? Что если выставка была бесплатной и призвана познакомить людей с альтернативой «искусству в рамочке»?

Ведь в конечном счете, чтобы полюбить стрит-арт, его надо увидеть вживую, и только потом это позволит более-менее точно представлять себе работы на фото (в противном случае вы всегда наслаждаетесь скорее фотоработой, а не стрит-артом, а это вновь задевает проблему копирайта). А если так, то давайте напомним и о социальном контексте: кто, например, в России может увидеть вживую работы Инвейдера? Явно не все, учитывая, что даже выставку посчастливится увидеть разве что жителям и гостям столиц. Лично я не уверен, что именно этого стоит добиваться тем, кто делает стрит-арт.

Возможно, стоит смириться с тем, что какая-то часть апроприации неизбежна, и сами авторы должны определить для себя (по своим убеждениям), где та грань, за которой начинается «предательство идеалов». И в отношении продажи принтов, и в отношении создания выставок и фестивалей с кураторами – это было неизбежно, поэтому в некоторых случаях нужно было скорее «брать все в свои руки» (как минимум искать на эту роль тех, чьему пониманию стрит-арта доверяешь). Истерики, вроде массового закрашивания собственных работ (пример Blu) – сильный месседж в разовом исполнении, но что дальше?

Одна из скульптур Bordalo II

В некотором смысле контекст для стрит-арта как таковой не существует, потому что нет какой-то привилегированной зрительской позиции. У каждого выстраивается свой контекст: например, кто-то видит стикер Obey первый раз, а кто-то уже в десятый – это совершенно разные впечатления. Музей может добавить третью перспективу, и она плоха только в качестве единственной.

Собственно, практика многократного повторения – это еще одна стратегия стрит-арта по разрушению привычного контекста (с созданием иного). То же самое касается и социального контекста высказывания. Для местного жителя и туриста некоторые стенсилы или постеры могут читаться по-разному. При этом удачный стрит-арт как раз способен передать этот контекст. Хотя по местному стрит-арту иногда можно кое-что понять о нравах и проблемах данного общества, так бывает далеко не всегда.

А с точки зрения философии…

Эстетика стрит-арта разнообразна, но его этика в той или иной мере тяготеет к схожим мотивам (разнящимся лишь в деталях в силу отличий опыта и мировоззрения отдельных авторов). Для кого-то ответственность важна и является одним из мотивов делать стрит-арт, для других – более ощутимо внутреннее предписание, вырастающее из собственных сильных желаний.

Все это не стоит сводить к какой-то однозначной философской позиции. Но в качестве вольного рассуждения я бы отметил три явных параллели с этикой долга. Да, именно долг просвечивает в такой деятельности, а не утилитарная польза или представление о некотором общем (социальном) благе.

Первая параллель – конечно, этика Канта, которая, собственно, и является наиболее явным (и наиболее строгим) примером этики долга. Известная формула его безусловного императива звучит как «Ты можешь, потому что ты должен». Этим требованием Кант хотел подчеркнуть, что нравственные обязательства отнюдь не обязаны согласоваться с реальностью, а потому не существует оправдания невыполненному долгу.

Однако в современном более смягченном виде часто звучит инверсия этого правила – «Можешь, значит должен». Эта формула более коварна: иногда она побуждает к каким-то продуктивным действиям (напоминая человеку о том, что он на что-то способен), но иногда она выступает на стороне внешнего давления (например, в виде требования самореализации). Как бы то ни было, но, на мой взгляд, именно формула Канта часто работает в той точке, где человек решает начать делать стрит-арт, и лишь затем приходит инверсия – которая, впрочем, тоже может поддерживать мотивацию райтера.

Вторая параллель – философия экзистенциализма, в которой тоже присутствуют радикальные требования долга. Я не буду здесь вдаваться в подробности, просто напомню, что Жан-Поль Сартр отстаивал взгляд, согласно которому каждый человек находится в ситуации безусловной ответственности. Он в ответе за мир, который создает своими выборами (даже если это выбор – ничего не выбирать). Поэтому экзистенциализм часто оборачивается простым, но суровым призывом: прими за все ответственность и делай то, что считаешь правильным. Надо сказать, что стрит-райтеры во многом именно так поступают, как минимум в отношении закона (попался – приму вину, но рисовать не перестану).

Работа Jim Bachor

Третья параллель – этика желания, разработанная в рамках психоанализа Жаком Лаканом. В этом случае также речь идет скорее о сходстве – сходстве с известной максимой Лакана «Не сдавайся в своем желании». Эта энигматическая формула может быть прочитана так: людям свойственно идти на компромиссы с желанием (и это приводит к чувству вины), однако порой нам удается зацепиться за какое-то бессознательное, но упорное желание (и в эти моменты нам доступно что-то вроде ощущения этической безупречности). Что-то подобное известно каждому, кто занимается чем-то на свой страх и риск.

Есть много причин не делать стрит-арт (опасно, проблематично, нет прямого ответа и т. д.), но есть только одна, чтобы делать – желание высказаться в такой форме. В итоге возникает некоторое ощущение долга, вырастающее из настаивания на своем желании – именно так, именно это, именно здесь. Это принятие уникальности твоего желания и удовольствия, которым совпало объединиться вокруг рисования на улице. И кажется, движение к такому принятию себя учит очень многому в понимании, а значит – и в возможности обращения к другим.

Имя им – легион

Но не стоит ли за этими конвенциями в отношении других и контекста нечто большее? Некоторая, как мы заметили, этика желания, позволяющая говорить от своего лица, а иногда и от лица других, не превращаясь в самодовольного хозяина слов? Как мне кажется, ответ лежит в теме идентификации, которой мы уже касались в прошлых текстах.

Побуждение заняться стрит-артом с самого начала кажется каким-то противоречием. С одной стороны, как заметит персонаж романа Переса-Реверте («Терпеливый снайпер»): «человек начинает писать на стенах, чтобы почувствовать себя кем-то». С другой стороны, в большинстве случаев стать стрит-райтером – значит, почти буквально надеть на себя маску анонимуса, стать господином Никто. Но как это возможно, если доля истины присутствует в обоих суждениях?

На мой взгляд это очень простое чувство, но для ума – тонкая диалектика. «Стать кем-то» – это прежде всего стать самим собой. А этому в нашей жизни мешает прежде всего множество навязанных идентификаций. Даже силясь не играть по чужим правилам, мы слишком часто обнаруживаем, что эти «ярлыки» работают (если не в неосознанных действиях, то в чувстве вины, неудобства и отторжения мы видим их действенность). Возможно поэтому многих так смущает называться «художником», ведь это тоже скрытые социальные требования соответствовать некому образу (которому плевать на то, каков ты есть).

И в этом движении первый шаг – это «стать никем». «Никто» – это свобода от принудительных идентификаций. Подобно тому, как кто-то доверит важное незнакомцу, подобно тем вещам, которые отыгрывают в соцсетях и видеоиграх (придумывая себе непохожего аватара), просвещенные вандалы высказываются о том, что не имеет шанса сказаться по-другому.

Но «никто» – это в то же время «кто угодно». Какая-то своеобразная и очень гибкая, но все-таки идентичность возникает и у райтеров. Перес-Реверте напишет об этом так:

«Стрит-арт, помимо адреналина и острых ощущений, даруемых нарушением запретов, дает еще и возможность такой вот близости, немыслимой в иной среде. Похоже на какой-то подпольный городской Иностранный легион, где каждый солдат прячется под вымышленным именем, где никто никого не спрашивает о прошлой жизни. <…> Пока ты встряхиваешь баллончик и вдыхаешь запах свежей краски, оставленной кем-то на стене, которую сейчас расписываешь ты, чудится, будто чуешь след этого человека и ощущаешь себя частью некоего единства. И одиночество отступает. И ты уже не вполне ничто».

На этой тонкой грани не всегда легко удержаться, но в идентификации с «кем угодно» есть возможность освобождения. И есть какой-никакой революционный потенциал, как в известной фразе субкоманданте Маркоса (который тоже по-своему занят арт-герильей) о том, кто он.

Маркос – гей в Сан Франциско, негр в Южной Африке, азиат в Европе, чикано в Сан Исидро, анархист в Испании, палестинец в Израиле, индееец на улицах Сан Кристобаля, беспризорник в Несе, рокер в деревне, еврей в Германии, омбусдмен в Седене, феминист в политических партиях, коммунист после холодной войны, заключенный в Синталапе, пацифист в Боснии, мапуче в Андах, учитель из профсоюза, артист без галереи и мольберта, домохозяйка в субботу вечером в любом округе любого города любой Мексики, партизан в Мексике конца ХХ века, бастующий на любом предприятии, репортер, пишущий для заполнения лишнего пространства, мачист в феминистском движении, одинокая женщина в метро в десять вечера, пенсионер на лестнице Сокало, безземельный крестьянин, маргинальный издатель, безработный рабочий, врач без кабинета, несогласный студент, диссидент в неолиберализме, писатель без книг и читателей, и конечно – сапатист на юго-востоке Мексики. В конце концов, Маркос – любой человек в любом из мест этого мира. Маркос – это все нетерпимые, подавляемые, эксплуатируемые, сопротивляющиеся меньшинства, заявляющие свое «Баста!». Все меньшинства в момент речи и большинства во время своего молчания и терпения. Все нетерпимые в поисках слова, нашего слова, которое вернет нам, вечно разобщенным, способность стать большинством. Маркос – это все то, что неудобно для власти и для «благоразумия».

Итог

То, каким образом это «быть никем» и «быть каждым» может быть воплощено в стрит-арте, позволяет наметить решение и еще одной проблемы. А именно: дать положительную форму для (негативной по своей сути) идентичности. Философ Петер Слотердайк однажды отметил, что образ пролетария не мог привлекать по-настоящему, т. к. содержал в себе только боль лишений, надежду и задетое честолюбие. В нем не хватало «нарциссического наслаждения своей культурой» – радости и счастья быть пролетарием. В стрит-арте такая возможность уже ощутима: его «быть никем» ощущается как свобода, радость и открытость жизни.

И как мне кажется, именно в признании возможности быть кем-то еще одновременно с принятием того, кто ты есть (со всеми этническими, культурными, профессиональными и прочими черточками) некоторые стрит-артисты достигают уровня, известного только искусству, философии и религии. Они оказываются способны говорить о чем-то важном с человеком любой культуры. И сегодня одной из таких важных тем является положение субъекта, лишенного каких-то важных вещей (собственно эта позиция и есть «пролетарий»). В мире назойливой рекламы, душного маркетинга и коллективной безответственности даже малость может оказаться решающей.

Маркос однажды сказал, что «...нет в этом мире ничего более печального, чем конфета без ребенка, вызволяющего ее из целлофанового плена». Но разве что-то подобное нельзя сказать о стенах? Всем нам есть о чем хочется «не молчать», и хоть иногда многим из нас приходит в голову мысль как-то публично это выплеснуть – в т. ч. и на чистую бумагу городских стен. В этом смысле стрит-арт остается голосом каждого.

Возможно вы не знали:
Трейнрайтинг (он же «трейнбомбинг»)
практика разрисовывания вагонов и поездов. Обычно спрей-краской и незаконно, например, ночью в депо или на запасных путях.
Стенсил
изображение, созданное при помощи трафарета.