Статья №3. Нарушаем? Стрит-арт и закон

Стрит-арт закрашивают, за стрит-арт дают штрафы и сроки, занятие стрит-артом вызывает подозрения. Меж тем закон совершенно не интересует чье-то самовыражение, законы ориентированы абстрактной «социальной опасностью деяния». Закон слеп ко многим вещам. Закон бывает суров. Но он является той чертой, которая позволила сформироваться стрит-арту таким, какой он есть. Чтобы нарушить границу, она должна быть актуальной. Стрит-арт, пересекая культурные, социальные и юридические границы, приводит нас к целой серии любопытных казусов. О них и о взаимоотношении стрит-арта с законом мы и поговорим.

«Я думаю, что стрит-арт незаконен и он должен остаться незаконным». Invader

Наверное, действительно есть такой тип людей, которым проще приносить извинения, чем просить разрешения. Но психологические моменты отношения стрит-райтеров с законом мы рассмотрим в следующем тексте. Существует еще множество вопросов в связи с законами. Так, например, большинство людей сегодня согласятся с тем, что человек имеет право на самовыражение и оно не должно подвергаться цензуре или наказанию.

Работа Banksy

Однако «самовыражение» – очень широкая категория, которая может включать в себя вещи этически сомнительные или уголовно наказуемые. Получается, что закон-таки вынужден регулировать его, иначе как осуществлять другие статьи закона, такие как клевета, оскорбление, пропаганда экстремизма, недобросовестная реклама и т. д.? Вдобавок к этому существует вандализм, с которым часто ассоциируют работы стрит-арта.

Вандализм против священных коров

В большинстве стран самовыражение не запрещено, если только вы так не называете ущерб третьим лицам и их собственности. Но на практике это означает, что любая критика либо делается в привычных рамках (дискуссия, журналистика, искусство и т. д.), либо попадает под подозрение закона.

Богатые и власть имущие способны юридически представить «неконвенциональную» критику как нарушение прав, плюс к этому у любых сообществ всегда имеются свои «священные коровы», которых трогать нельзя. И мне кажется этот момент во многом проясняет, почему вообще существует вандализм.

Человек – это существо предела, ему свойственно как искать, устанавливать границы, так и заплывать за буйки. Запреты играют огромную роль в рождении и уточнении наших желаний. Поэтому именно вера в «священных коров» одних провоцирует других (да, обычно не очень далеких и асоциальных людей) к выражению своего протеста через жест Герострата.

Кстати, по этой причине я считаю ущербным определение стрит-арта через протест. Протест – это реакция того, чье желание не удовлетворено. Стрит-арт всегда был больше, чем только это: в нем есть не только причины (в т. ч. иногда и протест), но и другое желание – желание делать стрит-арт, высказываться. Это важно: протест обращен к Большому Другому (кто в ответе за порядок), стрит-арт – к другим, очень разным людям. Этот зазор и превращает стрит-арт в особую форму вандализма, который вполне может оказаться социально значимым. Критика важна для общества, если она содержательна, а вот форма – всегда дискуссионна.

Стрит-арт сформировался вне легального поля, хотя в отличие от значительной части граффити никогда не стремился к этому. Поэтому в отношении закона стрит-арт порождает несколько любопытных парадоксов.

ПАРАДОКС ПЕРВЫЙ: Собственность – это кража

Первый парадокс возникает на почве того, что современные законы озабочены правами собственности. Если коротко, то: делать стрит-арт – незаконно, но уже обращение с ним вполне легально, даже его кража.

Несанкционированный рисунок на чьей-то стене – это очень странный предмет. С одной стороны, юридически это ущерб собственности, а с другой стороны, потенциальная собственность владельца стены. Подобно коту Шрёдингера чей-то стрит-арт в любой момент может обернуться своей противоположностью, достаточно лишь симпатии/антипатии собственника или очередного тренда на рынке произведений искусства.

Картина Жана-Мишеля Баскии

В начале 80-х Рене Ричард и Энди Уорхолл сделали из Баскии художника, чьи работы хотят заполучить галереи современного искусства и частные коллекционеры (как известно, Уорхолл ради прикола и денег проделывал этот трюк регулярно: скупал работы неизвестных за большие деньги, привлекая этим внимание других торговцев). В середине 2000-х это произошло и со стрит-артом.

Арт-рынок обнаружил спрос и попытался ответить на него. Сомнительные художества на стенах вдруг превратились в дорогие произведения искусства, практически валяющиеся на дороге. Конечно, только если высоколобый критик поручился за то, что это не какой-то неизвестный парень из Бристоля, а другой неизвестный парень, всемирно известный как Бэнкси.

Казус бессребреника и казус вора

Возникает два юридических казуса: казус бессребреника и казус вора.

Любой стрит-райтер – это человек, который самим своим действием отказывается от права обладания. Несмотря на анонимность, за ним сохраняется право авторства; по Женевской конвенции оно неотчуждаемо и бессрочно вне зависимости под каким именем введено в оборот произведение. Но как бы не относился к копирайту автор (многие стрит-райтеры его противники), само право обладания никуда не девается. Оно волшебным образом появляется из встречи с «просвещенным человеком», способным увидеть в ущербе ценность.

И здесь появляется казус вора. Чтобы стать объектом собственности (т. е. объектом обладания, распоряжения и пользования), его нужно умыкнуть – украсть в прямом смысле (постер, объект, кусок стены) или изъять из всеобщего пользования (хотя бы потенциально). Конечно, у владельца стены есть небольшое преимущество по закону, но только в случае, когда он может доказать, что это было размещено на его имуществе. В реальности владельцы либо очень поздно понимают, чем обладали, либо вообще никогда.

Гегелю бы очень понравилась такая диалектика: стрит-арт начинает что-то стоить в том числе потому, что его крадут, а крадут его, потому что он чего-то стоит. И чем дороже он стоит, тем более респектабельным и неприкосновенным объектом он становится. Логику капитализма и арт-рынка понять несложно – им необходимо расширять ассортимент и стимулировать потребление (на фоне переизбытка и перегретых цен), поэтому он запросто вбирает в себя все, что способно быть рентабельным. Сложнее придумать, что теперь с этим делать – и авторам, и тем, для кого их работы предназначались.

Копирайт как камень преткновения

Сюда же можно добавить и споры о копирайте. Стрит-арт находится вне конвенций искусства, а поэтому и требование оригинальности в нем выглядит сомнительно. В конце концов если я копирую образ другого художника – я ведь его распространяю и делаю узнаваемым его высказывание, а не себя (при условии, что я не получаю плату). Еще более странно выглядит попытка присвоить себе некоторые образы теми, кто сам активно использует чужие – корпоративные, авторские, общекультурные.

Работа стрит-райтера под ником Blu

По этому вопросу во взглядах и действиях сами стрит-артисты значительно расходятся. Например, Blu – принципиальный противник копирайта, распространяющий бесплатно в Сети свои видео и фото работ. Когда одна из галерей Болоньи сделала выставку стрит-арта с несколькими его рисунками, он демонстративно закрасил все свои работы в этом городе.

А вот Шепард Фейри, которого справедливо многократно обвиняли в плагиате (в том смысле, что он использовал чужие фото и плакаты без ссылки на оригинал) не только был ответчиком по искам от правообладателей, но и сам горазд подавать в суд. Его иск в адрес Associated Press по поводу постера «Hope» закончился для него весьма печально, причем из-за его попыток фальсифицировать улики.

Одна из работ Blek le Rat

Весьма непривычно звучат и претензии Blek le Rat в адрес Banksy, который искренне злится, думая, что последний крадет его стиль. Бэнкси однажды сказал, что любую публичную рекламу можно использоваться как тебе угодно и «просить на это разрешения – все равно, что просить взять на память камень, который кинули тебе в голову». Однако разве это не касается и образов стрит-арта, который столь же публичен?

ПАРАДОКС ВТОРОЙ: Издержки легализации

Второй парадокс появляется вслед за переосмыслением ценности стрит-арта. Начинают звучать сердобольные инициативы о том, чтобы дать ребятам с баллончиками специальные площадки, место в галереях совриска или полностью легализовать их деятельность. Однако всегда остается вопрос: будет ли это стрит-артом в условиях арт-гетто? А при полной законности?

Наличие внешнего ограничения или запрета, даже в форме цензуры – для творческих людей отнюдь не всегда безусловное зло. Внешний характер запрета позволяет ослабить или вообще отбросить самоцензуру, а она порой намного сильнее (в т. ч. потому, что мы социальные существа, вне зависимости, что думаем по этому поводу). И та же цензура – вещь намного более удобная, чем современный «формат». Речь идет о цензуре как списке обозначенных требований, которые, по сути, можно обойти иносказанием или акцентом на чем-то ином. И наоборот, «формат» (какого-либо СМИ, выставки, феста или конкурса и т. д.) вещь часто не артикулированная, но ощутимая. Он позволяет отказать кому угодно, не обременяя себя объяснениями. Что вновь включает жесткую самоцензуру, по крайней мере у тех, кто хочет признания.

Несмотря на толерантные декларации, современное искусство с его кураторами, программами и грантами – это довольно жесткое сообщество, осуществляющее символический контроль (см. случай Одда Нёрдрума). Стрит-арт же – это тонкая игра, в которой вопрос о художественной и смысловой ценности отдан во власть случайного зрителя. Галереи и музеи прямо или косвенно будут создавать свои ранжиры, которые сломают этот принцип. Что в итоге поменяет правила игры.

Фестивали стрит-арта хороши как возможность общаться и знакомить желающих со своими работами, а специальные места для рисования полезны, чтобы потренироваться. И все-таки изначальный смысл стрит-арта в том, что никто не диктует автору что, когда и где рисовать.

Стрит-арт, муралс, декор – в чем разница?

Официальное разрешение и его влияние на то, что рисует автор вновь остро ставит вопрос об отличии стрит-арта (в узком смысле) от искусства, муралс и городского декора. По сути, здесь много нюансов, таких как: кто был инициатором, каковы мотивы разрешающих, есть ли оплата или финансовая помощь, было ли согласование рисунка/текста, каково содержание произведения? Однако многое ясно по ощущениям.

Фарид Руэда на фоне одной из своих работ

Например, на мой взгляд, огромные росписи и сложные работы (большие выставки, трудоемкие инсталляции) – это нечто, тяготеющее к декоративности и часто уже не стрит-арт. При том что тематические сайты и паблики забиты под завязку как раз подобными работами – например, от группы Інтересні Казки, дуэта Etam Cru или Фарид Руэды. Они хороши и порой поэтичны, но в них нет отчетливого сообщения. Вы можете читать их как угодно или не делать этого, просто наслаждаясь красотой и мастерством.

Граница, впрочем, весьма условна: для сравнения с выше упомянутыми, делающие похожие большие вещи Blu, Fintan Magee или Nevercrew ощущаются как те, кто говорит, делится чем-то с миром. В этом смысле я согласен со стрит-райтером Кри (Krieight), который однажды заметил, что в не доведенных до блеска простых работах куда как отчетливее видна их самоцель – «вывести каждого встречного на личный разговор». Вот этой искренности послания не хватает монументальным росписям, «они ведь рассчитаны заигрывать с пространством, а не с людьми».

Рефлексивность стрит-арта

Стрит-арт не обязан быть всенепременно революционным, но и в качестве безобидного декора он сомнителен. Хотя еще раз замечу, что и чисто художественные работы ценны, особенно в городах с монотонной архитектурой.

А можно и по лицу…

Ярким примером того, что от стрит-арта ждут чего-то большего, чем красоты или безобидное по содержанию высказывание, можно назвать случай с Шепардом Фейри в Копенгагене. Он нарисовал масштабную фреску со словом «Мир» в память о снесенном властями «Молодежном доме» по адресу Ягтвай 69, где собирались левые. Местным анархистам подобный месседж не понравился, особенно от американца – работу испортили.

«Мир» Шепарда Фейри – до и после

Фейри прекрасно понял причину недовольства и попытался работу исправить (вместе с командой RaxArt): на стене появились полицейские, горящий автозак и надпись «Ничто не забыто, ничто не прощено». Но и это не устроило недовольных: работа вновь была испорчена, а Шепарда и его помощника побили. Эта ситуация показывает, что есть и обратная сторона высказываний от лица других, они могут и не оценить подобный жест или его содержание.

Культурная колонизация или голос улиц?

В этом же духе в адрес Бэнкси и других авторов, рисовавших на палестинской территории, иногда звучат обвинения в культурной апроприации и колонизаторской логике. Мол, европейцы присваивают голос отчужденных третьих стран, и поэтому их творчество выше ценится, чем местных авторов. Честно говоря, подобные прогрессивные рассуждения бьют мимо цели, так как главными «колонизаторами» по факту являются не те, кто создает, а те, кто потребляет и отбирает их для потребителя.

Посмотрите на замечательный «жанр» современных кинофестивалей – экзотический режиссер с остросоциальным фильмом. На меня подобные опусы навевают невыносимую скуку, потому что и режиссер оказывается карикатурным «большим европейцем, чем сами европейцы», и его фильм – чистой воды отражением актуальной европейской идеологии (а не локального взгляда на вещи).

И это весьма порочная логика – забывать, что и живущие в развитых странах на своей шкуре знают, что такое социальное дно и отчуждение. Да и те, кто происходит из успешных семей, тоже способны на честные высказывания как о своем опыте, так и об опыте других.

Есть такой миф, о том, что существуют бедные и голодные гении, которых нужно обязательно накормить. Однако современный мир, похоже, перебарщивает в этом стремлении, закармливая их до полной апатии едва ли не с пеленок. А ведь, как это ни цинично прозвучит, но чаще именно голод и слезы гениев, а не их радость, оставляют нам шедевры. Нечто похожее касается и заботы о стрит-райтерах.

Уже сейчас многие сетуют на то, что в странах, поощряющих уличное рисование, вы больше не встретите непочтительных высказываний, буйства тегов, яростных обвинений в адрес полиции или корпорации и т. п. Много красивостей, но без особого смысла – декор и только. Как заметил Антон Мэйк, легальный стрит-арт используется для джентрификации, т. е. улучшения района (что оборачивается ростом арендной платы и выселением бедняков подальше на окраины), а также для увеличения капитализации и спроса товаров.

Роспись от Futura 2000

Я думаю, стрит-арт наиболее полно раскрывает свой потенциал в несколько двусмысленной ситуации. Когда, с одной стороны, есть запрет, позволяющий тебе говорить то, что важно, а с другой – есть понимание и одобрение от общества, в том числе и от стражей порядка.

Как заметил Леонард МакГурр (известный как Futura 2000), «если уж нарушать закон, причина должна быть веской», и это действительно так. Полная свобода расхолаживает и убивает активность получше драконовских запретов. В то же время ощутимое неприятие обществом подобной деятельности в значительной степени подрывает ее смысл – к кому тогда ты обращаешься?

ПАРАДОКС ТРЕТИЙ: Право на публичное пространство

Третий парадокс касается самого статуса публичного пространства в городах. Суть в том, что современный человек постепенно осознает влияние городского экстерьера на его жизнь, но ничего не может поменять, т. к. у него нет такого права. И стрит-арт оказывается в самой сердцевине проблемы «Люди для города или города для людей».

Современный город – исторически новое явление, если под ним понимать типовую архитектуру, высокую плотность расселения и современный тип планирования инфраструктуры. А его осмысление – в специальной теории и в искусстве – не насчитывают и ста лет. Стрит-арт появился в очень интересный момент – как раз когда рефлексия существования в городах стала затрагивать не только вопросы реальных потребностей, но и образно-символическое измерение.

Рассуждения архитекторов и дизайнеров (Ле Корбюзье, Баухаус и др.), интервенции в городское пространство художников и граффити-райтеров, исследования психологии горожан, теоретические наработки по обустройству городов от анархистов и ситуационистов (Ги Дебор), по семиотике повседневности, по критическому анализу идеологии – все они подготовили площадку для вопроса «кому должны принадлежать улицы города?» Особенно если учесть, что современный мир все больше использует их для прямых и косвенных сообщений нам.

В 1981 году родится стенсил-арт, и в этом же году Маршал Берман в книге «Все что твердо улетучится» («All That is Solid Melts into Air») провозгласит лозунг «вернуть улицы для человеческой жизни». Спустя десять лет возникнет уже движение «Reclaim the Streets!», одна из целей которого осознание и ненасильственная борьба с засильем капитализма на улицах (хоть в форме машин, лишающих нас пешеходных улиц, хоть в виде навязчивых растяжек и пилонов с рекламой, хоть в подчинении локальных сообществ глобальным процессам).

Иными словами, стрит-арт оказался в значительной степени вписан в ощутимую культурную тенденцию осознания городского пространства как особого и важного объекта, и своим появлением в еще большей степени актуализировал ее.

Еще одно произведение от Blu

В этом смысле стрит-арт подобен проницательным и в то же время простым вопросам:

1. Почему я обязан смотреть на рекламу на улицах, если я этого не выбирал?

Наружная реклама в последней трети ХХ века стала столь распространена, что и особого выбора (не смотреть) у человека попросту не осталось. И никто на эту приватизацию общественного блага согласия не давал. А это именно благо, что очевидно любому, кто испытал его отсутствие. Только к концу 90-х в ряде стран или даже на уровне отдельных муниципалитетов стали появляться запреты и ограничения на наружную рекламу.

Но до сих пор на уровне закона сохраняется весьма сомнительная логика: если у тебя есть деньги – заплатить мэрии за разрешение или арендовать рекламное пространство – то ты можешь навязывать другим свои сообщения, а нет – тогда ты вандал. Свобода от рекламных сообщений превратилась в дорогостоящую роскошь. Причем никаких внятных рассуждений на тему насколько вредными могут оказаться эти «тонны» визуального мусора, как-то не слышно, несмотря на уверения в заботе о гражданах.

Абажуры Тима Ради в Екатеринбурге

Не стоит уповать на градоначальство (пока они принимают в расчет только то, что имеет рыночную стоимость), горожане должны сперва сами осознать важность других вещей (комфорт, эстетика и т. д.), чтобы внятно потребовать их. И дать зеленый свет тем, кто уже что-то делает (пример – абажуры, сделанные Тимом Радей у оперного театра в Екатеринбурге).

2. Почему изображения должны быть кем-то санкционированы?

Одна из замечательных уловок обвинительной риторики – повторять вместе с каким-нибудь явлением слово «угроза». Потом доказывай, что это не так (в таких случаях всегда нужно настаивать, что сама постановка вопроса «угроза или нет?» – уже манипуляция).

Неразрешенный спрей-арт на стенах города может быть угрозой только в том случае, если обществу давно пришел конец и каждый в нем – потенциальный преступник, не понимающий самой сути запретов. К тому же, если рекламные образы никто не считает угрозой, то что уж говорить о самовыражении одиночек? Как заметил Бэнкси, «граффити опасны только в воображении трех типов людей: политиков, рекламщиков и тех, кто рисует граффити». Образы и слова могут влиять, но все-таки в отличие от СМИ и вездесущей рекламы, стрит-арт не может навязать себя против воли. Он может лишь спровоцировать мысли и решения, к которым уже близок человек. И очевидно, что это безусловное право человека, которое крайне нелепо пытаться регламентировать.

3. Почему у людей до сих пор нет права на публичное пространство, на участие в решении того, каким оно будет?

Быть частью социума – это значит либо развиваться самому и вместе с ним, либо деградировать. И социальные эксцессы, в т. ч. стрит-арт, нужны, чтобы создать подобие иммунитета. Отнять большую часть возможностей («как бы чего не случилось») и затем паттернально оберегать людей – равноценно выращиванию ребенка в стерильной среде. Публичная сфера – это место встречи людей, иногда для сотрудничества, но и иногда и для конфликта. Публичное же пространство имеет ценность только потому, что в нем существуют люди (никто не купит рекламу в безлюдном месте), но их мнение никто не спрашивал.

Работа от дуэта Nevercrew

И тут вопрос не только в деньгах, которые заработали на мне и на вас. Я бы поставил вопрос иначе: оно вообще того стоит? Так ли это здорово, что муниципалитет построит очередную дорогу, но заставит вас смотреть рекламу? Так ли мало мы потеряли, запретив всем желающим высказываться на стенах? И наконец, правильно ли мы понимаем городское пространство, продолжая мыслить его унылыми категориями собственности и преувеличенной безопасности?

Подведем итог

Итог остается весьма дискуссионным. Возможно, стрит-арт повлияет на изменение наших представлений о городе и правах, живущих в нем. Однако не стоит забывать, что у капитала совсем другие цели и более влиятельное лобби. Угроза стрит-арту стать пустой формой – отнюдь не пустой звук. Сопротивляться превращению стрит-арта в товар и патентованный критиками на художественную ценность артефакт искусства – сложно, но можно. Зарабатывать на своем творчестве имеет право каждый, но сделайте это мотивом и что-то важное безвозвратно изменится.

То же самое касается легализации стрит-арта. Кто-то назовет это эволюцией, кто-то – предательством идеалов. Я бы назвал это ощутимой потерей, но фатальной ли? В любом случае это ставит под большой вопрос способность к независимой критике. Полная легализация – не лучшая идея даже для самих райтеров. Да и невозможная, т. к. всегда останутся особые зоны, допуск в которые ограничен по вполне осмысленным соображениям.

Вместе с тем строгие законы и нелояльность общества – попросту сведут на нет любой стрит-арт, но не искоренят хулиганство и вандализм. Любопытно отметить, что сами уличные художники очень часто ищут какую-то третью позицию в отношении закона. В чем она и как возможна – мы поговорим в следующем тексте.